— Валерий, американский журнал «Тайм» объявил 2020-й «худшим годом когда бы то ни было» на протяжении жизни нынешних поколений. Насколько это соответствует российским общественным настроениям? Нам тоже никогда не было хуже или по сравнению с 90-ми годами 2020 год — это детский утренник?
— Нам, россиянам, свойственно сильно различать то, что происходит с нами, с нашей семьей, с нашим ближайшим окружением, и то, что происходит в стране и в мире. Картина этих оценок сейчас примерно следующая. В мире — ужас и кошмар. В стране все плохо. А вот у нас лично или все нормально, или все как обычно. Оценки своего состояния изменились слабо. Все испытания пандемического года не сломали так называемые структуры повседневности, хотя и попытались в них вторгнуться. Конечно, тяжелый год был для страны — даже несмотря на то, что с экономикой было сильно лучше, чем, скажем, в 2009 году, а с внешней политикой все было не так страшно, как, например, в 2015–2016 годах. Однако совокупная оценка состоит в том, что этот год действительно был страшным.
Разнообразные угрозы — в том числе скрытые и непонятные. Непонятно чего ждать. В жизненном опыте нынешнего поколения есть большой запас приспособления к экономическим и политическим кризисам, а вот к эпидемическим — нет. Поэтому хотя мы и страна, которая привыкла к кризисам и умеет их переживать, преодолевать и пережидать, такой кризис для нас был новым. Это, наверное, главный его поражающий фактор. Непонятно, что делать. Много раз выдвигались вроде бы убедительные гипотезы: что нам поможет и когда именно это все сойдет на нет. И каждый раз все эти гипотезы рассыпались как карточный домик. Даже сейчас надежды на вакцину есть, но они не всеобщие. Это надежды, а не уверенность.
— Как получилось, что, несмотря на такое скопление ужасов, обрушившихся на граждан, «структуры повседневности» остались несломанными?
— Сколько мы сидели в локдауне — два с лишним месяца? А после этого периода мы из локдауна вышли. Это был главный правильный шаг власти — правильный даже не с точки зрения спасения экономики, а с точки зрения спасения образа жизни. Его, правда, не у всех спасли. К школьникам и студентам дистанционка вернулась. Но у них психика более пластичная. Многим из них как раз приятно никуда не ходить и учиться с выключенными экранами — заниматься своими делами во время учебного процесса. Но в остальном привычный образ жизни как бы вернулся: структуры власти и магазины работают, транспорт функционирует, свет и тепло есть, телевизор и социальные сети нам сообщают о том, что происходит в мире. Все как в том анекдоте — ужас, но не ужас, ужас, ужас. Все не удовлетворены, все обеспокоены, но при этом все при деле. И давайте не забывать про свойственное нам умение адаптироваться. Русский народ часто критикуют за то, что он консерватор и питает склонность к архаике. Возможно, эти упреки частично оправданны. Но зато за последние четыреста лет мы научились привыкать ко всем новшествам и их под себя приспосабливать и перерабатывать. Новшество в виде ковида не стало исключением.
— А почему нет ажиотажа по поводу возможности покончить с этим «новшеством» с помощью вакцинации?
— Еще до ковида мнение страны по поводу прививок было далеким от всеобщей веры в их эффективность. Дело в том, что в советское время прививки были вещью обязательной и привычной. А вот в 90-е годы с вакцинацией у нас произошел большой провал. На это наложилась активность антипрививочников. Необходимо также помнить о том, что сейчас в мире по поводу прививок бушует информационная война. Мы сделали ход — сообщили, что первыми в мире создали вакцину. Запад сделал ответный ход — заявил, что российская вакцина — антинаучная чушь. Сейчас мы наблюдаем уже третий раунд этой информационной войны. Эта информационная война очень сильно подрубает доверие граждан к вакцинам вообще. Ну и последний момент. 2020-й — год страха и непонимания. Никто не стремится в первых рядах бросаться на амбразуру. Общая психологическая позиция людей такова — ну вы там давайте, сделайте себе прививку, а я посмотрю, как у вас пойдут дела, а дальше для себя все решу. Народ выжидает.
— Удастся ли власти переломить это настороженное отношение населения к вакцинации? Не получится ли так, что вакцина будет в достаточном количестве, но ею никто не будет прививаться?
— Мы видим, что вакцинация постепенно разворачивается. Тут очень важен вопрос достижения критической массы: при каком уровне вакцинации человек увидит, что да, вокруг меня прививку себе сделали очень многие. Когда такой уровень будет достигнут, возрастет и социальное давление: мол, давай, иди, хватит уже ждать — отказываясь от прививки, ты создаешь тем самым угрозу для окружающих. Процесс накапливания этой критической массы очень небыстрый. Но его очень хорошо описывает известный закон диалектики: переход количества в качество. Сначала все идет медленно, постепенно, даже занудно. Кажется, что маховик никогда не раскрутится. А потом вдруг бац — и кругом все уже бегут делать то, что уже сделали все остальные.
— А как ковидный год повлиял на рейтинг власти? Политические позиции Путина усилились или ослабли?
— Рейтинг Путина колебался в очень узком коридоре — от 60% до 64%. Сейчас рейтинг ровно посередине этого коридора — 62%. Такое колебание в коридоре продолжается где-то примерно с осени 2018 года. Перед самым ковидом, в январе, был небольшой взлет рейтинга по итогам обращения президента к Федеральному собранию и его демографическим инициативам. Но повестка слишком быстро сменилась, и этот взлет нивелировался. Однако авторитет Путина сохраняется. Все наезды, нападки, интриги и «разоблачения» его не задевают. Путина по-прежнему считают самым сильным политиком по сравнению со всеми остальными. И только ему доверяют быть у руля в эти непростые времена.
— Снова вынужден задать недоуменный вопрос: как такое может быть? Люди за прошедший год стали жить ощутимо хуже, а рейтинг президента не поменялся — не является ли это «ненаучной фантастикой»?
— Почему рейтинг Путина не меняется, в то время как у Макрона или Меркель он скачет то вверх, то вниз? Путин воспринимается как гарант стабильности. А стабильность — это как раз то, что нам в этом году доктор прописал. Перемен было так много, и они так нас перегрузили, что главный запрос сейчас — «пожалуйста, остановите поезд!» Это такой общий вопль: не надо нам перемен, не надо нам реформ! Хочется остановиться, отдохнуть, закрыть глаза, и это явно не сочетается со сменой лидера. Посмотрите, как Путин выступает в последнее время. Он выступает как психотерапевт. Он не призывает к прорывам, революциям, сияющим высотам. Он внушает гражданам уверенность и спокойствие: да, тяжело, да, трудно, да, проблематично. Но движемся дальше без паники. Здесь поможем, там подбросим деньжат, ценами займемся! Путин дает людям ровно то, чего они сейчас ждут. Кроме того, конкурентов у Путина в уходящем году тоже не появилось. Запрос на новые лица есть. Название партии «Новые люди» сыграло очень большую роль в ее успешном выступлении на сентябрьских региональных выборах. Самих «новых лиц» никто пока особо не увидел. Но само по себе словосочетание «Новые люди» востребовано.
— А ушли ли в прошлое антимосковские настроения, которые были очень распространены в провинции на момент старта эпидемии? Мол, эти москвичи всюду ездят и разносят заразу!
— Это был чисто весенний краткий эпизод — особенность момента, когда все страхи были на максимуме. Потом все страхи рационализировались и отошли. Люди поняли, что с этим придется жить. А жить — это означает в том числе передвигаться, использовать транспорт. У нас нет ни одного города, который способен сам себя обеспечить продовольствием. Процесс одичания остановился. Не чувствуется, что сейчас москвичей воспринимают как переносчиков заразы.
— Ковид очень сильно изменил институт российских выборов. Выборы очень сильно растянулись во времени и частично ушли в Интернет. Насколько российское общество считает эти изменения правильными и имеющими право на жизнь?
— Мы эту тему много лет исследовали еще до всякого ковида. До эпидемии было очень много опасений. Мол, опять нахимичат! Конечно, так было бы удобнее, но они все наврут и лишат нас права голоса. Ковид многое изменил. А еще больше изменил реальный опыт голосования нового типа в нескольких регионах. Ни у кого вроде бы ничего не украли. Скандалы, которые были, имели очень ограниченный характер. Дискредитировать электронное голосование не удалось. Сегодня к нему в России относятся гораздо более позитивно, чем раньше. Нельзя сказать, что все уже, задрав штаны, готовы отказаться от привычного похода к урнам в пользу «голосования на диване». Но попробовать электронное голосование многие уже готовы. Можно сказать, что чакры открылись.
— А рискнете ли вы сделать какой-то прогноз по поводу исхода грядущих выборов в Госдуму? И насколько эти выборы станут центральным событием нашей политической жизни?
— Я был бы очень рад, если бы они стали. Как минимум это предсказуемая конституционная процедура. Это очень важный ритуал — особенно в ситуации, когда люди выключены и выброшены из привычного порядка вещей. Кстати, в этом году такую роль в значительной степени сыграло голосование по поправкам в Конституцию. Понятно, что победа была предрешена. Но сам ритуал очень важен. Когда люди его исполняют, они встраиваются в определенную социальную реальность — в нормальное течение жизни. Если главным событием года будет что-то другое, рискну предположить, что это будет шаг в сторону от нормальности, движение по направлению все большей турбулентности и раскачки. Если же все политические игры, запросы на обновление найдут выход в конституционном русле, это будет великолепный результат для страны.
Какой прогноз по результатам? «Единая Россия» займет первое место. Я думаю, что есть шанс разбавить нашу парламентскую троицу оппозиционных системных партий как минимум еще одной новой политической силой. Пока «Новые люди» выглядят как кандидат номер один на роль такого новичка в Думе. Но до выборов еще девять месяцев. Многое может поменяться. Вообще все будет зависеть от того, когда мы выйдем из пандемии и что мы увидим спустя два-три месяца после этого выхода. Увидим ли мы, что экономика возрождается, а жизнь нормализуется? Если да, то выборы пройдут на подъеме, а политическая стабильность сохранится. Если нет, возможны разные варианты.
— 15 января исполнится год с момента, когда в России появился новый премьер. Сформировала ли за это время страна какое-то устойчивое мнение о новом правительстве?
— Где-то месяца за три сформировало. Мишустин скорее нравится: деловой, не болтун, отвечает за свои слова, конкретный, собранный и аккуратный. И его поведение, и его высказывания полностью отвечают нашим представлениям о том, как себя должен вести премьер-министр. Конечно, есть и группа тех, кто к Мишустину по-прежнему присматривается, и группа тех, кто ему не доверяет. Но большинству он нравится. Работа правительства получает менее радужные оценки. Премьер — это личность, а правительство — коллективный институт, на который можно повесить ответственность за все плохое, что происходит у нас в экономике. В целом можно сказать, что Мишустин зашел.
— Как на российское массовое сознание повлияли события в Белоруссии? И считает ли наше общество успешной политику Кремля на минском направлении?
— С Белоруссией был момент замешательства — в августе. Но уже в сентябре абсолютное большинство россиян определилось: пусть Лукашенко и сукин сын, но это наш сукин сын. А все попытки его свергнуть — на руку Польше, Литве и прочим супостатам. Поэтому Лукашенко надо поддерживать. Половина поддерживает его искренне — считает, что в России надо тоже вести такую же политику, как в Белоруссии. Вторая часть говорит: все это может плохо кончиться, но у нас нет выхода. Кто бы ни пришел на его место, будет отрывать Белоруссию от России. Зачем нам это надо? Считают ли граждане эффективным курс Кремля по отношению к Белоруссии или нет? Пока Лукашенко сидит в своем кресле, а России не требуется для его поддержки вводить туда войска, тратить на него чрезмерные суммы или получать за это новые санкции, курс Кремля оценивается неплохо. С точки зрения большинства, мы пока приобрели больше, чем потеряли бы, если бы Лукашенко слетел.
— С какой доминирующей эмоцией страна готовится встретить 2021 год — со страхом, с надеждой, с чувством обреченности?
— За последние семнадцать лет Россия только один раз со страхом встречала новый год. Мы со страхом встречали 2009 год, и это было очень рациональной оценкой ситуации. В результате мирового кризиса, который к этому времени докатился до России, наш ВВП за полгода упал на 8%. Все остальные года мы встречаем с надеждой. Нынешний — тоже. Я, честно говоря, думал, что после всего этого страха, тяжелой эмоциональной нагрузки 2020 года надежда резко вырастет — и в результате у нас сформируется навес чрезмерных ожиданий. Ведь надежда должна чем-то подкрепляться. А если она ничем не подкрепляется, наступает неизбежное тяжелое разочарование. Но сейчас я вижу: надежды много, но примерно столько же, сколько и год назад, когда никакого ковида еще не было. Наша сегодняшняя надежда очень осторожная. И это, как мне кажется, очень хорошо для всех. Это некая страховка от чрезмерно эмоциональных и не просчитанных действий, от веры в ничем не обеспеченные обещания.