Таким образом, основная поколенческая нагрузка в нынешнюю войну приходится на молодежь, родившуюся на переломе веков (1995–1999 годы, также обильно представленные в скорбных списках, сюда также относятся). Представим себе его представителей. Это первое поколение, увидевшее свет уже в эпоху победившего Интернета. Оно родилось, когда и поиск новостей во Всемирной сети, и электронная почта становились нормой, и не представляет иной, доинтернетовской жизни. Для него печатные газеты и журналы — нечто вроде рукописных книг для людей, живших после Гутенберга. Оно практически не знает, что такое телевизор и радио. Его мировоззрение целиком и полностью сформировано интернет-культурой — соцсетями, блогами, мессенджерами, Ютьюбом, компьютерными играми, также завязанными на Сеть.
Одновременно это поколение, воспитанное «гуманистически», по лекалам современной западной педагогики. На них уже не орали беспрестанно учителя, им не давали подзатыльников в школе и в саду, да и родители не особо распускали руки. Они прекрасно знают о своих правах. В обществах, где они росли, не применялась смертная казнь, не было того идеологического жесткого диктата, что испытало поколение, воевавшее в прошлую войну.
И армянская, и азербайджанская молодежь одевается, как одеваются на Западе, слушает ту же музыку, смотрит те же фильмы. Да, она еще не усвоила глубинной мотивации своих сверстников в Европе, но, по крайней мере внешне, им успешно подражает. Скажем, гей-культура для них, может, и терпима, в отличие от старшего поколения, но еще не норма. Демократия, наверное, кажется им абстрактной вещью, равно как и плюрализм по всем вопросам (по части того, кому должен принадлежать Карабах, у восемнадцатилетних разногласий нет по обе стороны границы).
Тем не менее это совсем иные солдаты, что воевали в Карабахе в 1992–1994 годах. То были еще вполне советские люди с национальных окраин, со всеми их отличительными чертами. Нынешнее непоротое поколение уже даже не постсоветское — таковыми были люди, родившиеся в 1980–1990 годах, — а скорее, вполне «нормальное». Они не знают Ленина, частная собственность, рынок, религия для них органичны, и они не могут представить другого. Но нынешняя молодежь, повторимся, не просто «нормальна», но она еще и молодежь эпохи модерна, даже постмодернизма — расслабленная и привыкшая пусть не к обеспеченно-комфортной жизни, но к некоему минимуму благ, как технологических, так и социальных, который был недоступен предшествующим поколениям.
Я, вернувшись к преподаванию в вузе в 2014–2016 годах, после долгого перерыва, поражался тому, насколько нынешние студенты отличаются от тех, которых помнил я, — и по своему студенческому опыту рубежа 80–90-х, и по преподавательскому в середине 90-х. Хотя мои описания относятся к российскому московскому студенчеству, думаю, что в Ереване и Баку юноши и девушки отличаются не сильно. Главное впечатление от студентов у меня было то, что они показались мне какими-то холощеными, если так можно выразиться. Мы-то были какими-то взбесившимися, агрессивными, а эти не орали, не тискали девчонок, не носились с выпученными глазами, не дерзили преподавателям, вели себя тихо и культурно.
И вот поколение, воспитанное в Интернете и Интернетом, не хулиганистое, уважающее чужую приватность, увлеченное здоровым образом жизни, положительно настроенное, мечтающее о карьере, менее циничное, чем были мы, вдруг отрывается от своей спокойной жизни и бросается в топку войны.
Контраст между сидением за компьютером и окопом, блиндажом должен быть шокирующим. А главное, сознание того, что тебя в любую минуту могут убить, но ты не можешь покинуть фронт, и сам, в свою очередь, должен убивать — не щелчком мышки на экране, а по-настоящему. С детских лет солдата учили ценности каждой жизни, тому, что он уникален, а теперь оказывается, что это не так, и на твою неповторимость всем плевать, и тебя гонят на войну умирать. И в отличие от компьютерной игры у тебя нет второй жизни, нового прохождения левела.
Поколения, миллионами погибавшие в Первую и Вторую мировые войны, принадлежали к традиционному миру, с его приматом общего над частным, тем, что интересы народа, государства, расы, класса важнее мыслей и чувств одиночки. Тогда сохранялась еще высокая рождаемость, к массовому смертоубийству общество относилось терпимо, церковь и отцы нации благословляли отправляющихся на войну. В запасе наличествовали военно-полевые суды с расстрелами. Примерно такими же ментально являлись и бойцы первой карабахской войны, у кого-то за плечами был Афганистан, многие прошли школу выживания в Советской Армии, были в дворовых компаниях, основанных на полууголовных принципах.
Но сейчас, после двадцати шести лет мира, когда слова о войне между Арменией и Азербайджаном казались нереальным гротеском, риторическим преувеличением, которого политики и лидеры стран никогда не допустят, «поколение свободы» ткнулось носом в ужасающую кровавую реальность.
Стоит помнить, что нынешняя война уникальна как полноценное противостояние между двумя государствами. Мир давно уже не видел таких конфликтов. Перестрелки между Индией и Пакистаном пресекаются в зародыше. Войны современной эпохи — это разного рода партизанские войны, как в Сирии, Афганистане, Ираке. Нигде нет такого, чтобы танки шли на танки, тянулась четко обозначенная многосоткилометровая линия фронта с многочисленными укреплениями, которые надлежит штурмовать, чтобы за спиной у обеих армий стояли государственные бюджеты и ресурсы.
Ситуация ближе всего к ирано-иракской войне или к вышеупомянутым мировым войнам — по масштабам мобилизации ресурсов, как материальных, так и людских. Было принято думать, что в современном мире такое невозможно, но оказалось, что это не так, и вчерашние школьники убивают друг друга новейшим оружием по приказу правительств.
Вот это столкновение политкорректных идеалов, которые с разной степенью настойчивости и полноты внедрялись в головы учеников, с убийственной повседневностью войны и является сильнейшим противоречием, бросающимся в глаза. Как повлияет кровавый опыт на 18–20-летних солдат? Восстанут ли они против функционирования машины для убийства, обслуживать которую призваны, или станут ее покорными винтиками? Нам много рассказывали, что в постмодернистском обществе конфликты по типу мировых войн, с их призывными армиями, большими потерями, длительным противостоянием, непредставимы, что родители не пустят своих, чаще всего единственных, сыновей умирать, не проголосуют за политиков, допустивших такое, начнут забастовки и демонстрации.
Но пока мы видим обратное. Звучат иные голоса, жертвы воспеваются, а героями предстают матери, уверяющие, что их сыновья отдали жизнь не напрасно. Ситуация скорее напоминает 1914 год с его триумфом национализма и слепого патриотизма.