Первый день после выборов в Минске начался с тишины — в городе ни людей, ни машин. Вот только во внешнем спокойствии чувствовалось напряжение. И в городе стало гораздо меньше тех смельчаков, кто недавно повязывал на руку белую ленточку. Символ оппозиции стал опознавательным знаком для силовиков, точно красная тряпка для быка.
«Сегодня в 20.00 все собираются в близлежащих станций метро, потом мирно направляемся к центру города», — такая информация появилась в телеграм-каналах. И конечно, силовые структуры об этом знали.
Выходы около метро контролировали люди в штатском, сотрудники КГБ. Горожане их уже вычисляют на раз по одежде, походке, взглядам.
В 18.00 все рестораны, кафе, палатки в центре города закрылись. На дверях вывесили объявление: не работаем по техническим причинам.
— Что за технические причины? — поинтересовались мы в одном ресторане у администратора.
— Сегодня в Минске обещают что-то страшное, надо успеть добраться до дома, пока не закрыли метро.
В 19.00 широкие проспекты города в центре полностью перекрыли. На дорогах выставлены знаки «проезд запрещен». Зеленый свет дали только общественному транспорту.
В ожидании часа Х направляемся в церковь узнать, как относятся к событиям те, кто служит в храмах.
— Мы не работаем, сегодня рекомендовано закрыться раньше, — встречает нас на входе староста прихода.
К храму стекаются люди. Всех разворачивают. Помолиться не получится. Народ в недоумении — церковь ведь вне политики.
— Не нравится мне все, что творится в городе, неправильно это, — разговорился староста. — Оппозиция кричит, что выборы фальсифицированы, а вы поезжайте за город, посмотрите, какой там порядок — все деревни голосовали за Лукашенко.
— Вы за кого голосовали?
— Церковь вне политики, уходит от ответа. Но вы гляньте, какая здесь красота. Раньше у храма грязь рекой лилась, не пройти было, теперь плитку выложили. Согласитесь, разве не достоин такой человек быть главой республики? А то, что оппозиция пытается раскачать лодку, это действие обиженных. Выборы прошли честно, страна выбрала своего президента.
К храму на самокате подъезжает девушка, повязывает платок, слышит обрывки нашего разговора, не выдерживает, срывается на эмоции: «Я все дни провела около избирательного участка, работала наблюдателем, фиксировала все данные, люди выходили с белыми ленточками, делились за кого отдали свой голос. Мы насчитали 80% за одного человека, а по итогу победу нарисовали другому. И это вы называете честными выборами?»
Церковный служитель молчит.
— Храм закрыт, — бросает в ее сторону и, естественно, запирает дверь в церковь. — Берегите себя, — кричит нам на прощание.
Девушка плачет, руки трясутся:
— Я пришла сюда свечку поставить, больше нам надеяться не на кого, — голос дрожит.
— Пойдете сегодня с людьми на митинг?
— Те, кто отважится выйти, — самоубийцы. Видели, сколько военной техники в город подогнали? Все дороги перекрыты, мне страшно.
Я здесь, чтобы через 3 года мой сын не вышел сюда
Идем в сторону метро, на часах 20.00. Около подземки собирается народ — совсем молодые парни, девушки, на вид им не больше 20. Организованной толпой эти компании назвать сложно. Стоят по 2-3 человека, не больше. Затем направляемся в сторону Стелы,, по ходу движения сливаемся с компаниями таких же молодых ребят.
Добраться до места, где накануне велись бои между силовиками и протестующими, не представляется возможным. На этот раз подступы к Стеле перекрыты военной техникой и бойцами ОМОНа.
Ограждения выставили за несколько километров до мемориала, автозаки заехали на пешеходную площадь у дворца спорта на проспекте Победителей, на противоположной стороне около крупного торгового центра «Галерея» народ тормозит. Дальше двигаться некуда. Впереди колонны вооруженных ОМОНовцев.
Примерно пять сотен человек кучкуются на пятачке возле ТЦ: молодые, пожилые, журналисты в опознавательных жилетках с надписью «пресса». Вот такой он, протест в Белоруссии: без баннеров, лозунгов... Люди за эти дни стали одним целым, и глаза у всех одинаковые — испуганные, в них безнадежность.
— Я собираюсь ходить на все протесты, мне еще жить и жить в этой стране, если не мы, то кто, — молодой парень лет 20 обращается к нам. — В ночь после выборов я оказался в самом эпицентре столкновений, на мосту, недалеко от Стелы.
Наших ребят косили резиновыми пулями, у девчонок, которые не подготовились и пришли в платьях, все ноги были в крови. Пули бьют больно, но в джинсах терпимо. Когда нас выдавливали с моста, все разбегались по дворам. Силовики вмиг вычисляли, куда мы движемся, и заранее в тех местах распыляли слезоточивый газ, травили нас. Мы попадали в слепую зону, там, где жутко щипали глаза. Конечно, старались быстрее убежать из этого места.
Рядом останавливаются две женщины, обе в черных майках и джинсах. С ними мужчина с бейджиком «пресса», фотокамерой на плече и перевязанной бинтом рукой.
Позже мы узнаем, что парень работает на американское издание, живет в Белоруссии, сам родом из Харькова. Имя свое просит не упоминать. В ночь после выборов он снимал протестную акцию. Попал в замес, получил дубинкой по голове, потерял сознание. Его спасительницами стали те самые две женщины, которые сейчас снова стояли с ним рядом.
На площади царит единение, люди уже узнают друг друга, здороваются — большинство познакомились на протестах.
— В нашей стране нас взяли в плен, мы в рабстве, — говорит одна из тех, которая накануне спасла корреспондента, — что будет дальше? Да ничего. Все пойдет по Сашиному (Лукашенко — авт.) сценарию, нас как быдло загоняют в стойло.
— Если вы понимаете, что ничего не изменится, зачем вышли сюда?
— У меня сын подросток, ему 15 лет, чтобы через три года он не вышел сюда, сегодня я здесь. Сейчас он учится в колледже, за который я плачу 1500 рублей (48 000 российских рублей) в год. По местным меркам у меня зарплата более-менее, но все равно я по уши в кредитах, как и большинство в этой стране.
Дана команда не прессовать
Разговор обрываем на полуслове, собравшиеся срываются с места, все бегут. Одна из собеседник хватает нас за руку: не бежим, идем спокойно, только не в толпу.
С двух сторон на нас надвигается черная цепь ОМОНовцев, слышим рык, в мегафон кричит хриплый голос: «Граждане, расходитесь по домам, вы нарушаете общественный порядок. Все по домам».
ОМОНовцы с двух сторон зажимают мирных граждан в кольцо, наступают быстро, убежать некуда. Прижимаемся к стене, на наших глазах винтят молодых парней — понимаем, именно они основная цель силовиков. Правда через минуту доходит: мы ошибаемся. Один из бойцов набрасывается на юную девочку с розовыми волосами. На вид она совсем ребенок, лет 15 от силы. Подростка обнимает мама: «Пожалуйста, не трогайте ее, оставьте, мы просто гуляем». Силовика не трогают слезы родителя.
Мы достаем фотоаппарат, стараемся незаметно снять происходящее на камеру. Незаметно не получается, как из-под земли перед нами вырастает человек в черном, судя по всему, он координирует действия ОМОНа. На голове — каска, на лице — маска, но глаза видны. Это стеклянный взгляд еще надолго останется в нашей памяти.
Шаг-два, сталкиваемся лицом к лицу, руки потеют, сердце быстро колотится. Нас заслоняют те самые две женщины. Вчера они помогли украинскому журналисту, сегодня стали нашими щитами.
— Они нас почему-то не загребают, мы толстые. Наверное нас тяжело тащить, — успевает шепнуть одна из них.
Замираем лицом к лицу с ОМОНовцем. Кажется, даже слышим его дыхание. В это время девочка с розовыми волосами, ту, которую тащит от матери другой силовик, громко рыдает. Наш противник переключается на нее, передает по рации: «Не прессовать, не прессовать».
— Видимо им дана команда не применять силы, просто всех грузить в автозак, — предполагает наша спасительница.
— Что потом будет с людьми?
— Административный штраф впаяют и отпустят.
— Большой штраф?
— По нашим меркам приличный, 1200 рублей. (28400 российских рублей) Нас тут, всех митингующих, уже по несколько раз засняли, теперь опознают по лицам и пришлют гигантские штрафы. Расплачиваться будем не один год.
Пока наш ОМОНовец переключил внимание, срываемся с места. Быстрым шагом идем куда глаза глядят. Сворачиваем во дворы. И снова впереди колонна людей в черном. Бежим обратно, поднимаемся по лестнице, попадаем на крышу торгового центра.
За нами четверо ОМОНовцев, пути отступления отрезаны. Крыша полна людей. Молодежь прыгает вниз. Высота небольшая, все уцелели. Замечаем здесь четверых мужчин, судя по белым рубашкам, офисных сотрудников. «Присоединяйтесь к нам, делаем вид, что на перекур вышли», — подсказывают мужчины. Проходит минут 5-10 - выдыхаем, на крышу никто не поднимается. Спускаемся обратно. Площадь вокруг торгового центра очищена.
Идем во дворы. Здесь продолжается зачистка полным ходом. Люди с дубинками не щадят молодых людей. В этот момент мы пожалели, что у нас нет собаки. Люди с домашними животными вне подозрения.
Время 23.00. Центр города опустел. Куда отправились протестанты — одному богу известно.
В полночь в Минске слышны выстрелы, грохочут громко и долго. Ближе к часу ночи во дворе нашей гостиницы раздается истошный крик: «Помогите, помогите!» Выбегаем на улицу. Происходит что-то странное: двое бойцов ОМОНа сбили с ног мужчину в белой футболке, повалили на землю, наносят удар — один, второй, третий. Мужчина замолчал, больше не кричит. Его подхватили за руки и поволокли к трассе.
Читайте продолжение репортажа "Тихари из КГБ, кровь на асфальте: в Минске начался кошмар"