Открыв книгу блистательного британского историка Доминика Ливена «Навстречу огню: империя, война и конец царской России», я практически обмер от изумления. Первая же строчка этого написанного по итогам кропотливого сидения в архивах фундаментального труда гласила: «Первая мировая война началась в том числе из-за схватки за судьбу Украины».
Согласно Доминику Ливену, эволюция украинского вопроса в Российской империи выглядела примерно так. Еще в 1850 году никакого украинского вопроса в России просто не существовало: «Так называемые малороссы гордились своей уникальной региональной идентичностью... Но при этом они рассматривали себя и свой регион как самый русский из всех владений царя». Все начало меняться приблизительно в 1870-х годах. Как и в некоторых других регионах Европы, в украинских губерниях империи начался процесс подъема национального самосознания. С концепцией «Украина — часть России» начала соперничать концепция «Украина — совершенно отдельное образование».
Накануне начала Первой мировой войны украинский вопрос воспринимался российской правящей элитой в качестве одной из главных угроз статусу страны как великой державы: «В 1914 году восемь украинских провинций производили одну треть всей пшеницы империи, большую часть ее экспортируемого зерна, 80% ее сахара...
Еще более важной была роль Украины в сфере тяжелой промышленности и добычи полезных ископаемых: 70% всего угля империи, 68% ее чугуна, 58% ее стали добывалось и производилось именно в этом регионе». Если контроль над всеми эти ресурсами перешел от России, скажем, к Германии, то Берлин получил бы шанс побороться за свое абсолютное доминирование в Европе.
Весной 1918 года так, собственно, и произошло. Признанная правительством Ленина по итогам Брестского мирного договора «независимая Украина» на практике была сателлитом Германии. К несчастью для Берлина, он не смог удержать в своих руках главный приз. Ослабленная почти четырьмя изматывающими годами Первой мировой войны Германия уже и не имела сил сражаться и скоро капитулировала.
Потерявшая своих немецких покровителей «самостийная Украина» погрузилась в пламя Гражданской войны. За этим последовало установление советской власти и восстановление российско-украинского единства — так, по крайней мере, гласит привычная для нас версия истории. Проблема в том, что в этой привычной для нас версии пропущено несколько критически важных эпизодов — эпизодов, которые десятилетия спустя сыграли для единства двух славянских народов роль бомб замедленного действия.
Насильственная украинизация: советский вариант
Эксцентричный профессор университета в Одессе протестует против политики насильственной украинизации системы образования: на все адресованные ему вопросы на украинском языке он отвечает только на турецком. После перевода главной официальной газеты республики с русского на украинский ее тираж падает почти в два раза. Языковые инспекторы жалуются на «несознательность» населения: сотрудники проинспектированных ими учреждений предпочитают разговаривать на русском и переходят на украинский только если осознают, что к ним пожаловали с языковой проверкой.
К какой исторической эпохе относятся эти картины из украинской жизни? К эпохе Ющенко–Порошенко–Зеленского? А вот и не угадали. Все эти раскопанные профессором Гарвардского университета Терри Мартином факты имели место в первые годы правления Сталина в советской Украине.
Читая изданную в 2001 году в США книгу Мартина «Империя позитивной дискриминации: нации и национализм в Советском Союзе в 1923–39 годах», я постоянно поражался: как же много мы не знаем о нашем совсем недавнем прошлом!
Я считаю себя достаточно подкованным в отечественной истории человеком. Но что я знал до прочтения книги Мартина о сталинской политике по отношению к русскому языку и русскому патриотизму? Знаменитый тост Сталина на приеме в Кремле в мае 1945 года: «Я пью прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза!» Кампания по борьбе с «космополитизмом», попытки доказать, что многие самые значимые технические изобретения были сделаны не «присвоившими себе чужие заслуги» западниками, а скромными русскими тружениками. Например, согласно пропагандируемым тогда теориям, велосипед был изобретен тагильским крепостным мастеровым Артамоновым в 1801 году, а первым поднявшимся в небо на воздушном шаре был рязанский подьячий Крякутный, якобы проживавший в Рязани в первой половине XVIII века.
Все это действительно было, но только в поздний период правления Сталина. А вот в 1920-е годы партия проводила прямо противоположную политику — политику ожесточенной борьбы с «великорусским шовинизмом».
Период Гражданской войны стал в бывшей Российской империи эпохой расцвета самых разнообразных сепаратистских движений и националистических идеологий. Большевикам, поставившим во главу угла идеи классовой борьбы и всемирной революции, это, естественно, не нравилось. Ленин и его соратники начали поиски противоядия против конкурирующей идеологии. Такое противоядие было скоро найдено в работах Ленина, написанных еще до начала Первой мировой войны.
Если все несколько упростить, то националистические идеологии были разделены на относительно прогрессивные и полезные («национализм угнетаемых народов») и источник абсолютного зла в виде «великорусского шовинизма». Подробное изучение трудов и споров ранних советских лидеров по этому вопросу способно свернуть мозги даже людям с самыми крепкими нервами. Я, например, выпал в осадок, когда узнал, что в 1922 году Ленин объявил «великорусскими шовинистами» таких «коренных русаков», как Сталин, Орджоникидзе и Дзержинский. Но все это детали. Главное состоит в том, что, как метко выразился Терри Мартин, «партия стала авангардом нерусского национализма».
Первое место среди этих «нерусских национализмов», как и следовало ожидать, занял украинский национализм. В 1923 году в советской Украине был официально провозглашен курс на «коренизацию». На практике он выразился в мерах, хорошо знакомых нам по современной Украине.
Русские вывески на улицах менялись на украинские. Обучение в школах массированно переводилось с русского на украинский язык. Те, кто не понимал «мудрости новой политики партии», подвергались гонениям. Особенно в этом плане усердствовал такой «коренной украинец», как Лазарь Каганович, ставший в 1925 году партийным лидером республики и сделавший украинский язык основным в работе всего государственного и партийного аппарата.
Иногда основанная на архивных документах книга Мартина читается как плохой анекдот или образчик особо саркастической сатиры. Например, в 1928 году местные власти потребовали от сотрудников киевского корпункта центральной советской газеты «Известия» сдать экзамены на знание украинского языка. Журналисты попробовали жаловаться в Москву, но им это не помогло.
Совсем смешная тема — отправка в союзный центр официальных депеш исключительно на украинском. В 1926 году вал таких служебных документов накрыл московские органы власти, включая Верховный суд и даже ОГПУ (так тогда называлось главное карательное ведомство). С переводчиками с украинского в Москве была тогда напряженка. И столичные чиновники в лице секретаря Центрального исполнительного комитета СССР Авеля Енукидзе попробовали «по-дружески» попросить своих украинских коллег использовать в подобного рода переписке русский.
В ответ из Харькова (там тогда размещалась столица советской Украины) гордо ответили: мы, мол, «придаем большое политическое значение праву каждой союзной республики использовать свой язык на своей территории». Центральным советским органам было рекомендовано нанять переводчиков.
Долго подобная буффонада продолжаться, естественно, не могла. В 30-х курс на коренизацию был постепенно свернут, а некоторые его особо ярые сторонники вроде наркома образования Украины Николая Скрыпника стали подвергаться гонениям за «извращения ленинизма» и «вредительство в языкознании» (Скрыпник намек понял и, не дожидаясь «окончательного разоблачения», покончил жизнь самоубийством).
Но вот как можно оценить долгосрочные последствия этой политики? Правомерно ли перебрасывать мостик между насильственной украинизацией раннего сталинского периода и тем, что начало твориться на Украине после 1991 года? Не слишком ли велик разброс во времени между двумя этими историческими эпохами?
У меня нет ответов на все эти и многие другие вопросы. Но я все равно считаю исключительно важным помнить: агрессивные гонители русского языка, начавшие править бал во времена первого президента независимой Украины Леонида Кравчука, не были первопроходцами в своем деле. Они шли и по-прежнему идут по хорошо проторенным следам.
Неуслышанный пророк: как царский министр Дурново предсказал все
Могут ли в реальной жизни быть пророки, обладающие даром точно предсказывать будущее? Один подобный пророк точно жил в России в 1914 году и на начальном этапе своей политической карьеры был похож не на гениального провидца, а на хамоватого чиновника, охотно использовавшего служебное положение в личных целях.
Карьера Петра Дурново на посту директора департамента полиции МВД Российской империи закончилась в 1893 году громким сексуально-политическим скандалом. Узнав, что его любовница одновременно крутит амуры с бразильским посланником, разгневанный Дурново использовал агентурные возможности своих подчиненных, чтобы достать их письма и вообще вывести «изменщиков» на чистую воду. Темпераментный бразилец пожаловался императору, и главного стража законности империи «примерно наказали» — перевели в Сенат. Но, побывав к 1914 на должности министра внутренних дел, Петр Дурново остепенился и превратился в очень серьезного аналитика.
В феврале 1914 года пожилой экс-министр подал Николаю II записку, в которой предсказывалось, что вероятное поражение России в войне с Германией приведет к революции: «Побежденная армия, лишившаяся к тому же за время войны наиболее надежного кадрового состава, охваченная в большой части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка.
Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению». Естественно, Петр Дурново пытался предотвратить подобное развитие событие и убеждал царя, что война с Германией и ее союзницей Австро-Венгрией России не нужна.
Один из аргументов Дурново в пользу отказа от враждебных отношений с Веной и Берлином звучал так: возможное в случае победоносного для нас исхода войны присоединение к России населенной украинцами австрийской провинции Галиции не усилит государство, а, напротив, его значительно ослабит.
Вот как этот тезис сформулировал сам отставной глава МВД: «Нам явно невыгодно во имя идеи национального сентиментализма присоединять к нашему отечеству область, потерявшую с ним всякую живую связь... Так называемое украинское или мазепинское движение сейчас у нас не страшно. Но не следует давать ему разрастаться, увеличивая число беспокойных украинских элементов, так как в этом движении несомненный зародыш крайне опасного малороссийского сепаратизма, при благоприятных условиях могущего достичь совершенно неожиданных размеров».
Это предсказание Петра Дурново тоже исполнилось. Период российского управления Галицией во время Первой мировой войны был слишком мимолетным, чтобы на что-то серьезно повлиять. Но в 1939 году после крушения Польши большая часть Галиции была присоединена к Советскому Союзу уже на постоянной основе.
Я воздержусь в этом материале от общей оценки такого решения Сталина. Выскажусь лишь о последствиях этого решения, которые стали очевидными десятилетия спустя. Но для этого необходимо сначала сделать шаг назад и поговорить о том, что такое, собственно, Галиция.
Как пишет Доминик Ливен, в 1900 году три четверти тех, кого мы сейчас называем украинцами, жили на территориях, подконтрольных Российской империи. А вот оставшаяся четверть находилась под властью престарелого императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа, который считал Россию главной угрозой своему государству. Не удивительно, что три с половиной миллиона украинцев в Галиции превратились в своего рода «антироссийский авангард».
Снова предоставляю слово Доминику Ливену: «Вена поощряла развитие украинской национальной идентичности как противовес польскому влиянию внутри своей страны и попыткам России стать лидером славянского мира. Галиция превратилась в убежище для украинских националистических эмигрантов из России. С их помощью здесь возник литературный язык и представление о национальной истории, которые не имели никакой связи с русской литературой и полностью противоречили ключевым аспектам российского понимания истории Украины...
Украинский национализм организовал себя политически и пустил глубокие корни в галицийском обществе... Многие из его трибунов мечтали о дне, когда все украинцы будут объединены в единое государство вне состава Российской империи».
Превращение Галиции в 1939 году во Львовскую, Ивано-Франковскую и Тернопольскую области советской Украины, разумеется, не могло изменить общего антироссийского настроя населения этой территории.
Не буду напоминать о том, с каким восторгом украинские националисты из Галиции поддерживали Гитлера во время Великой Отечественной войны, или о том, что об окончательном разгроме вооруженного «националистического подполья» на Западной Украине советские спецслужбы отрапортовали лишь во времена Хрущева. Сразу перейду к сути: за все время пребывания Западной Украины в составе СССР советский репрессивный аппарат так и не сумел выкорчевать в регионе бациллы агрессивного украинского национализма. Как только при Горбачеве вожжи были ослаблены, эти бациллы вышли из состояния анабиоза и перешли в стадию стремительного роста. Роста, который, надо сказать, поддерживался самим простодушным Михаилом Сергеевичем.
Вот как, например, тогдашний председатель КГБ Украины Николай Голушко описал в своих мемуарах визит генсека во Львов в феврале 1989 года: «Внешне казалось, что население устроило исключительно теплый прием Горбачеву и (первому секретарю ЦК КП Украины) Щербицкому... По устоявшейся советской традиции высоких гостей встречали представители партийных органов, а также «ликующий народ», в роли которого в срочном порядке выступили сотрудники близлежащего проектного института.
В толпе оказались представители РУХа (националистическая организация, запрещена в России — Авт.) во главе с Черноволом, которые вместе со своими соратниками стали кричать «Долой Щербицкого!»... Горбачев не пытался остановить выкрики, не пресекал их, наоборот, повернувшись к Черноволу, привычно говорил о перестройке: «Вы снизу подожмите, а я — сверху. И вместе наведем порядок».
Рекомендацией незадачливого Михаила Сергеевича украинский националист со стажем Вячеслав Черновол воспользовался по полной. В апреле 1990 года он был избран председателем Львовского областного совета и стал «жать москалей» не только снизу, но и сверху.
На Западной Украине еще на закате советского периода установилось двоевластие, которое медленно, но верно превращалось в единовластие националистов. Но в руках «галицийской партии» оказались не просто административные рычаги управления в одном отдельно взятом регионе республики. Описывая то, что произошло в Незалежной в последние десятилетия, известный украинский политолог Дмитрий Выдрин нашел в интервью сайту Украина.ру очень верные слова: «Власть — это не когда твой президент у власти, а когда страной правят твои идеи. В этом плане ультраправые власть уже захватили. Олигархи думают, что это они используют последних в своих интересах, а на деле наоборот. Это ультраправые используют олигархов, корректируя их бизнес, настроение и мировоззрение в своих целях».
В самом начале 90-х олигархов на Украине не было. Но победа националистов в идейной борьбе стала очевидной уже в момент, когда в конце 1991 года вторая по важности республика СССР сделала выбор в пользу своего выхода из единого Союза, тем самым де-факто сделав невозможным его дальнейшее существование.
Надо ли упомянуть о том, что в первых рядах самых ярых украинских националистов были и остаются прежде всего уроженцы исторической Галиции? Краткое перечисление фамилий. Впервые вышедший на политическую арену еще в поздний советский период, будущий комендант палаточного майдана 2014 года, недавний спикер Верховной рады Андрей Парубий. Место рождения: Львовская область. Также впервые проявивший себя еще в советский период зоологический русофоб и антисемит Олег Тягнибок. Место рождения: Львов. Пророчество Петра Дурново исполнилось самым зловещим (с нашей точки зрения) образом. Галиция стала троянским конем внутри советской Украины — силой, которая построила стену между двумя славянскими народами.
О пользе ЦК, или Настоящая «аннексия» Крыма
Стоит ли современным гражданам РФ горевать о том, что в советский период вплоть до 1990 года у России не было своего собственного ЦК партии? Вопрос может показаться абсолютно не важным и даже идиотским. Но он таким не является.
Разбираясь с историей передачи Крыма из состава России в состав Украины в 1954 году, я пришел к сильно удивившему меня выводу: если бы в период Брежнева у России был свой собственный полноценный ЦК, то полуостров вполне бы мог перекочевать обратно в состав РСФСР еще в советский период.
Одной из самых характерных особенностей Никиты Хрущева как политика была маниакальная страсть к реорганизации всего и вся, включая границы между союзными республиками. Например, в 1939 году занимавший тогда пост первого секретаря ЦК КП Украины Никита Сергеевич вознамерился отжать у Белоруссии Брест, Беловежскую пущу и другие только что переданные из Польши в состав СССР населенные белорусами территории. Однако на его пути грудью встал тогдашний первый секретарь ЦК КП Белоруссии Пантелеймон Пономаренко. В разговоре с писателем Георгием Куманевым в 1978 году Пономаренко подробно описал свою громкую ссору с Хрущевым прямо в приемной Сталина в Кремле и то, что произошло потом.
«Нас позвали к Сталину. Он сидел в кабинете один. После нашего приветствия он ответил: «Здорово, гетманы, ну как с границей? Вы еще не передрались? Не начали еще войну из-за границ? Не сосредоточили войска? Или договорились мирно?..»
Первым докладывал Никита Сергеевич... После моего выступления и ответа на ряд вопросов Сталин твердо заявил: «Граница, которую предлагает товарищ Хрущев, совершенно неприемлема. Она ничем не может быть обоснована. Ее не поймет общественное мнение. Невозможно сколько-нибудь серьезно говорить о том, что Брест и Беловежская пуща являются украинскими районами. Если принять такую границу, то западные области Белоруссии, по существу, исчезают. И это была бы плохая национальная политика».
Руководитель белорусского ЦК Пантелеймон Пономаренко выступил в роли вежливого, но твердого лоббиста интересов своей республики — пошел на риск, но выиграл. Двадцать с лишним лет спустя аналогичная история случилась и с партийным лидером Казахстана Динмухамедом Кунаевым. Сначала Кунаев, впрочем, проиграл, но после отставки Хрущев сумел взять реванш. Вот как сам Динмухамед Ахмедович вспоминал о том, что произошло в декабре 1962 года, в своих мемуарах: «Хрущев сказал: «У меня сегодня был первый секретарь Южно-Казахстанского крайкома Юсупов. Он ставит вопрос о передаче хлопкосеющих районов Узбекистану. По-моему, очень дельная мысль...» Я ответил: «Если президиум ЦК КПСС решится на передачу, то будем выполнять, но я категорически против передачи».
Дальше события развивались следующим образом. Хрущев продавливает свое решение. Кунаева снимают с должности и понижают до уровня председателя совета министров республики. В кресло первого секретаря ЦК КП Казахстана садится тот самый Юсупов (кто бы удивился).
Однако после снятия Хрущева в октябре 1964 года политическая погода меняется. Привожу еще один отрывок из мемуаров Кунаева: «Юсупов подробно рассказал о своей встрече с Брежневым. Брежнев посоветовал ему написать заявление об уходе с занимаемой должности. Он говорил ему о том, что в Казахстане его никто не поддерживает. Поступает очень много жалоб в ЦК КПСС, в таких условиях немыслимо работать на столь ответственном посту. Юсупов принял совет Брежнева».
Кунаев оказывается в своей прежней должности и сразу же плотно начинает заниматься возвращением утраченных территорий. Вернуть обратно ему удается все «за исключением двух совхозов и 500 тысяч овец... Но и то, что удалось возвратить, стоило немалых трудов».
В случае с Крымом у РСФСР не оказалось ни своего Пономаренко, ни своего Кунаева. За самую крупную советскую республику оказалось некому заступиться — ни в 1954 году, ни после ухода Хрущева из власти. Было бы подобное заступничество обязательно успешным? Не факт. Брежнева, как известно, тоже подозревали и подозревают в «проукраинских симпатиях». Нет никаких гарантий того, что родившийся в Днепропетровской области Леонид Ильич пошел бы на ущемление интересов своей родной республики.
Но давайте пофантазируем о том, что бы случилось, если бы Крым вернулся в состав России еще в советский период. С очень большой вероятностью разрыва Москвы и Киева в 2014 году не случилось бы — у двух стран просто не было бы предмета спора (Донбасс, с моей точки зрения, не в счет). Очень жаль, что история не свернула на эту развилку.
Предопределили ли эти три эпизода советской истории нынешнюю конфронтацию между Украиной и Россией? Я убежден, что нет. В истории нет жесткого детерминизма. Историю творят люди, а не какая-то там безликая судьба.
Почему же тогда в 2014 году Украина все-таки рухнула в пропасть полураспада государства? Это вина не только лидеров майдана. Это вина всего украинского политического класса, ярким представителем которого был нынешний житель РФ Виктор Янукович.
На протяжении предшествующих лет Украина с разной долей успешности лавировала между Россией и Западом. Киев мог бы лавировать и дальше, если бы Янукович не решил сделать совсем резкий разворот от многолетнего курса на ассоциацию с Европейским союзом к экономическому сотрудничеству с Россией. Построенная на сложной системе сдержек и противовесов машина украинской государственности с таким резким поворотом не справилась. Янукович «вылетел через лобовое стекло». Старая политическая система страны сложилась словно карточный домик.
Ну что же, того, что было, уже не изменишь. Старые ошибки уже не исправишь. В отношениях России и Украины важно не наделать новых. Надеюсь, что освежение в памяти забытых эпизодов из прошлого соседней республики будет этому способствовать.
Надеюсь, но не особо рассчитываю. От России, конечно, тоже очень многое зависит. Но, по большому счету, спасти Украину может только сама Украина — отказавшись от методов Кагановича по насаждению языкового единообразия, прижав к ногтю агрессивных экстремистов из Галиции, признав историческую бесперспективность своих эфемерных претензий на «оккупированные крымские территории».
Это не только то, чего Россия хочет от Украины. Это то, что нужно в первую очередь самой Украине, если она, конечно, хочет превратиться в современное, динамичное и развитое государство, способное идти вперед, а не ходить вокруг кругами. Это очень простая, но в то же время эффективная программа действий, на которую, кстати, в ходе предвыборной кампании усиленно намекал Владимир Зеленский.
Жалко, очень жалко, что все эти намеки не вылились во что-то реальное. Жалко и страшно, что, несмотря на некоторые отдельные улучшения по сравнению с временами Порошенко, Украина при Зеленском продолжает маршировать по галицийскому пути развития. Не знаю, куда именно заведет соседнюю страну эта дорога. Но это место точно не будет добрым и приятным.