Но ведь стоит помнить не только журналистов и политиков. Первым был убит о. Александр Мень — священник русской церкви, духовный отец тысяч взрослых людей, которых он обратил в православную веру.
Ранним утром осенью 1990 года по дороге в церковь его убили топором по голове.
Властям он не угрожал. На власть он не претендовал. Властных воров не разоблачал. Расследований не публиковал, оппозиционных партий не создавал, не возглавлял и к ним не принадлежал.
И всё же это было политическое убийство. Почему? Потому что власть не стала искать убийц.
А если власть не ищет убийц или оправдывает их — значит, это политическое убийство.
На словах власть «хотела». Чуть ли не в день убийства это дело «взяли под контроль» президент СССР Горбачёв и председатель Верховного Совета РСФСР Ельцин.
В Сретенском храме шла панихида. А в церковном дворе я спрашивал заместителя начальника отдела ГУВД Мособлисполкома Асташкина.
— Убийца найден?
— Нет.
— Орудие убийства найдено?
— Нет.
— Вы допускаете, что это — политическое убийство?
— Нет, мы думаем, это убийство с целью ограбления.
Ничего не найдено, кроме окровавленного трупа, а верная версия избрана. Профессионалы ищут грабителя. В 6 утра священник пешком идёт в деревенскую церковь. Что у него можно украсть? Часов за 100 тысяч долларов у него не было; он даже не знал, что такие бывают.
В «Огоньке» напечатали мой некролог, там говорилось: «Президент отдал соответствующим органам приказ провести тщательное расследование. Кто ищет? Не тот ли, кто спрятал? И что будет, когда тот, кто ищет, найдёт то, что ищет, найдёт «грабителя»? Будет ли он наркоманом, признающимся вяло, как «поджигатель» рейхстага? Окажется ли он фанатиком, признающимся с энтузиазмом, как трагические марионетки московских процессов? Вот уж что нам не в новинку».
Ни в корысти, ни в порочных склонностях, ни в чём дурном о. Александр никогда замечен не был. Наоборот, он был известен добротой и безупречным поведением.
Если безупречный сторонник добра убит, а власть не хочет раскрыть преступление — значит, она на стороне зла. То есть она — зло.
Очень скоро она выдала себя. Она стала перед выборами убеждать людей: «Выбери меньшее зло!» Вдумайтесь: она говорила выбери зло!
Но как только ты (обманутый легковерный дурак) выбираешь маленькое плюгавое зло — оно мгновенно становится главным. Самым главным и самым большим злом. Оно ж не превращается в добро. Оно этого даже не обещало; вам просто послышалось, померещилось.
Чем вас соблазняют? Достойной пенсией? — ну и где она? Она уменьшилась и удалилась на 5 лет — в светлое будущее. Вам обещали дешёвое электричество? — оно подорожало в разы. Вам 20 лет обещали диктатуру закона. Неужели за 20 лет вы не поняли, что вас издевательски обманули.
Это что ли депутаты? Разве они отстаивают ваши интересы? Это что ли полиция? Разве она вас защищает? Вы что ли отупели или сознательно врёте себе и своим детям? В школе им говорят о добре, справедливости, светлых идеалах, а потом они видят в интернете, как их учителя пихают в урны липу.
Вспомните, как в 1996-м голосовали за меньшее зло. Если вы старше 41 года, то участвовали, имели право.
С тех пор в России умерло 48 миллионов человек. Жаль, нельзя у них спросить, как они голосовали (ведь голосование тайное) и что они теперь думают о своём выборе.
Люди, перепрыгнувшие из 1996 в 2019, не узнали бы свою страну. Как расцвела Россия! как похорошела Москва! какая пурга метёт с Останкинской башни! как свирепствует цензура, у которой теперь много кличек (Роскомнадзор, законы Яровой и др., и пр.), сколько закрыто больниц, сколько стало долларовых миллиардеров, сколько вырублено лесов… Но кое-что, конечно, в России уцелело: как летали в Космос на «Союзах» — так и летаем, уже полвека с лишним на них летаем. Только вот политика в России убита. А убийство политики это ж политическое убийство, разве нет?
У нас предыдущий раз политику убили в 1917-м, последствия известны, жертвы неисчислимы, но 75 лет это праздновали. Да и теперь ещё празднуют, можете поглядеть в телевизор:
День 7 ноября —
Красный день календаря!
...Сегодня людям на пальцах объясняют «не лезьте в политику»: берут за бросок пустой пластиковой бутылки (которая издала пугающий звук), дают срок за прикосновение к мизинцу омоновца, за прикосновение к шлему... Мы не знаем, как эти бойцы («свидетели» и «потерпевшие») обсуждают события у себя в казармах, в отделениях полиции. Такой пьесы пока нет, и интервью они не дают.
Но поскольку классика всегда современна (мы смотрим в неё как в зеркало), можно почитать классическую пьесу прошлого века?
ШТУРМОВИК (любовнице и кухарке, с гордостью). Да, нам болтать не положено! Захватить противника врасплох! Нагрянуть с той стороны, где не видно ни облачка. Посмотрите на фюрера, когда он что-нибудь замышляет: непроницаем! Вы никогда ничего не знаете наперёд. Он, может быть, и сам-то наперёд ничего не знает. А потом сразу удар... молниеносно. Самые сумасшедшие штуки. И поэтому все перед нами трепещут.
...Мы уже цитировали («МК», 5 ноября 2019) эту старую пьесу «Страх и нищета в Третьей империи». Брехт начал её не в октябре 1946 после приговора Нюрнбергского трибунала; не в мае 1945 после разгрома и капитуляции Германии. Очень важно: Брехт начал пьесу в 1934 году — всего лишь через год после прихода Гитлера к власти. Всё было ясно сразу.
Сцена №6 в этой пьесе называется «ПРАВОСУДИЕ».
Вот судьи, вот прокуроры.
Ими командуют воры:
Законно лишь то, что Германии впрок.
И судьи толкуют и ладят,
Пока весь народ не засадят
За проволоку, под замок.
Штурмовики ограбили ювелирный магазин, до полусмерти избили владельца и дворника. Действие происходит в совещательной комнате судьи, где вообще-то категорически никому не положено быть. Но туда по очереди заходят и следователь, и прокурор, и даже советник суда высшей инстанции; каждый даёт судье полезные советы.
СОВЕТНИК. Хочешь — ссорься с министром юстиции, хочешь — с отрядом штурмовиков, словом, решай как знаешь. В наше время каждый должен думать о себе.
СУДЬЯ. Я и думаю о себе. Я только не знаю, что придумать. (Подходит к двери и прислушивается к шуму в зале.)
СОВЕТНИК. Да, прискорбно.
СУДЬЯ (с отчаянием). Господи, я же на всё готов, пойми ты это! Я решу так или этак, как прикажут, но я же должен знать, что мне приказано. Если этого не знаешь, так и правосудия больше нет!
СОВЕТНИК. Я на твоём месте не стал бы кричать, что правосудия больше нет.
СУДЬЯ. Я опять не так сказал? Я вовсе не это имел в виду. Я только хочу сказать, что когда интересы так противоречивы...
СОВЕТНИК. В Третьей империи нет противоречий.
СУДЬЯ. Разве я спорю? Что ты каждое моё слово как на аптекарских весах взвешиваешь?
СОВЕТНИК. Почему бы и нет? Я — судья.
СУДЬЯ (обливаясь потом). Да я готов разобрать это дело самым добросовестным образом, но мне должны сказать, какое решение диктуется высшими интересами. У меня грыжа, и я не хочу связываться со штурмовиками, и, наконец, у меня же семья! Хорошо моей жене говорить, чтобы я просто разобрал, как было дело. После этого в лучшем случае очнёшься в больнице. Я, конечно, засужу не штурмовиков, а еврея или безработного, но которого из них засудить? Как мне выбрать между безработным и евреем? Что ты на меня так смотришь, точно я подсудимый! Ведь я же, кажется, на всё готов!
СОВЕТНИК. В том-то и дело, что одной готовности мало, дорогой мой.
СУДЬЯ. Как же я должен решить?
СОВЕТНИК. Предполагается, что совесть подсказывает судье его решение. Запомните это!
СУДЬЯ. Но в этом, данном случае что я должен выбрать?
(Советник уходит. Судья, онемев, смотрит ему вслед.)
И смешно, и сочувствуешь этому судье, правда? Вот какая безобразная комедия творилась в Германии в те нелёгкие времена. Там, кстати, сперва убили политику, а уж потом начали мировую войну. Немцы это помнят до сих пор. До сих пор очухаться не могут; скоро 75 лет как учат детей, чтоб не вздумали повторить.