Крымский симптом
Стоит отметить, что исследование КГИ было проведено более чем за месяц до объявления о повышении пенсионного возраста, которое, по мнению социологов, привело к существенному снижению рейтингов одобрения институтов власти и к резкому усилению протестных настроений. На этом сделали акцент и сами специалисты КГИ, публикуя свой доклад.
«В представляемом исследовании уже отчетливо просматривались признаки серьезного перелома общественных настроений, который мог обострить реакцию общества на повышение пенсионного возраста. В контексте полученных результатов становятся более понятными и долгосрочные последствия этого внезапного всплеска общественного недовольства», — говорят эксперты КГИ.
«Тут они допустили несколько преждевременный вывод, — считает социолог, ведущий научный сотрудник Института социологии РАН Алексей Свиридов. — Эксперты предположили, что пенсионная реформа вызовет бурные протесты, причем сделали это не на основе собственного исследования, а «на всякий случай». Но ничего подобного в итоге не произошло, пенсионную реформу успешно «проглотили». Но это не значит, что предсказанный запрос на перемены не сбылся, просто форма протестов оставалась старой, не соответствующей новым запросам».
При этом у КГИ уже был «ложный выстрел» уже после успешного предсказания «болотных» протестов. В 2013 году они сообщили, что недовольство в обществе очень сильно обострилось и оппозиция может опять «подняться с колен». Но рискну предположить, что и во власти достаточно своих экспертов, поэтому и все недовольство быстро сошло на нет в результате присоединения Крыма и последовавшего вслед за этим «обострения внешних угроз».
«С тех пор установки массового сознания стабилизировались и до последнего времени менялись достаточно плавно, мало отклоняясь от инерционной траектории», — говорят эксперты.
Но в то же время Крым стал важным симптомом новых отношений внутри общества. Они определили так называемый «второй источник изменений», который возникает не под влиянием СМИ или диктуемой извне повестки. Хотя Крым и был «государственным» проектом, его успех был обусловлен «народной» составляющей. В более «мелком» масштабе — консолидирующим событием, идущим от народа, стали, например, протесты из-за свалки в Волоколамске.
«Постепенно, по мере накопления и распространения реакций на эти события, они способны формировать самостоятельный, автономный от телевидения тренд, являющийся более фундаментальным и устойчивым, — отмечают социологи. — Наша гипотеза состоит в том, что в сложившихся условиях второй источник изменений будет наращивать свою силу и в результате может начать самостоятельно формировать общественно-политическую повестку, с которой вынуждены будут все более считаться официальные СМИ».
Депрессивный Гусь-Хрустальный
«Исследование КГИ отличается тем, что они проводят серьезную работу с фокус-группами, а не просто обзванивают или опрашивают людей на улицах. Речь идет об анализе каждого респондента, развернутых заданиях и тестах, в том числе психологических. Этот метод гораздо перспективнее, и неудивительно, что социологи, работающие по нему, гораздо чаще попадают в цель. Но интересно, что и центры вроде «Левады» показывают примерно такой же запрос на перемены в обществе, со схожими выводами», — считает Свиридов.
КГИ взяли для работы пять фокус-групп в Москве (из них одна со студентами вузов) — две во Владимире, две в Гусь-Хрустальном, который в исследовании почему-то называется «депрессивный моногород», но экспертам, возможно, виднее. Дополнительно был проведен сравнительный анализ личностных социально-психологических профилей сторонников и оппонентов государственной политики по данным социальных сетей. Он охватывал 60 пользователей социальных сетей (40 — Facebook, 20 — «ВКонтакте»). И тут появился первый интересный вывод.
«В силу отсутствия приверженности концепциям противники государственной политики не способны объединяться в политические организации», — говорится в докладе.
«В общем-то, это было очевидно и без докладов, ни одна оппозиционная партия не способна собрать даже несколько сотен вменяемых сторонников, — отмечает политолог Андрей Кузнецов. — Навальный может сколько угодно ругать Центризбирком за то, что они заворачивают документы на регистрацию его партии, но дело в том, что он действительно принимает туда несовершеннолетних и лиц без прописки, лишь бы нагнать нужное количество. Просто дело в том, что мы привыкли списывать все неудачи на несостоятельность лидеров. И довольно сложно поменять угол зрения и понять, что ни лидеры, ни партии несогласным в настоящий момент просто не нужны. Признаки этого на самом деле можно было увидеть уже на Болотной. Если человек является ярым приверженцем каких-то политических взглядов, то он просто не станет выходить на протест со своими политическими оппонентами. То, что оппозиция объединилась и вместе маршировали националисты, левые, либералы, — заслуга не «дипломатичных» лидеров. Это признак того, что идеологическое деление уже не так актуально и людям на него по большому счету плевать, даже если в разговорах и внешней атрибутике все остается по-старому».
Впрочем, менее идеологически непримиримыми стали не только оппозиционеры, но и сторонники власти. Исследование социологов показало, что российский народ одобряет политику «державности», но на реальные жертвы ради нее пойти не готов. Так, например, одобрение вызывают действия российской авиации, но с минимальными потерями личного состава. Даже гипотетические массовые потери среди солдат-срочников вызывают серьезные возражения.
«Пусть воюют профессионалы», — говорят опрошенные государственники.
При этом, как ни странно, согласие с внешней политикой убывает по мере снижения уровня жизни. Это полностью развенчивает миф о том, что концентрация несогласных выше всего в Москве. Почему же тогда в регионах так высок процент голосующих за действующую власть?
«Ну, во-первых, последние выборы показали, что не все так однозначно с поддержкой власти, во-вторых, люди перестали придавать такое значение личностям и голосуют по инерции, чтобы не стало еще хуже или потому, что проголосовать — это правильно, хотя реального смысла в этом все равно никто не видит», — считает социолог Лев Калинин.
Наибольшее согласие с государственной политикой эксперты КГИ отметили как раз в Москве, меньшее во Владимире, наименьшее в «депрессивном» Гусь-Хрустальном. Это особенно сказывается в высказываниях, разделенных по гендеру. В Москве различие по гендеру не ощущается. Во Владимире и особенно Гусь-Хрустальном оно ощущается очень сильно. «У меня двое детей, как я должна их кормить?» — говорят женщины в этом удивительном городе. Там они оказались гораздо «оппозиционнее» мужчин.
В Гусь-Хрустальном особенно сильна критика материальной помощи другим странам. «Раньше кормили Кубу, теперь будем кормить Сирию?» — говорят возмущенные респонденты.
И еще кое-что неожиданное. «В нашем исследовании на вопрос: «Является ли Россия великой державой?» — большинство респондентов отвечают, что она не является таковой. Ответ на этот вопрос фактически объясняет, почему население поддерживает внешнюю политику государства. Проводимая внешняя политика позволяет населению хотя бы отчасти чувствовать себя гражданами великой державы, хотя полной уверенности в этом они не испытывают», — сказано в докладе КГИ.
Для тестирования готовности к переменам в фокус-группах социологи использовали психологический тест.
«На картинке изображена дорога от России реальной к России идеальной. Дорога в колдобинах, мы вязнем в грязи, нас заметает снегом. Однако пусть медленно, но мы двигаемся по ней вперед (по сравнению с 90-ми годами, например). Дорога огибает лужайку с зеленой травой. Путь через лужайку намного короче, но этим путем никто раньше не ходил, возможно, это топь».
Вопрос: «Рискнете ли вы попробовать пойти коротким путем или предпочтете двигаться известной дорогой?» Большинство готово рискнуть.
Эти выводы подтверждаются и стандартными социологическими опросами. По данным «Левада-центра», среди респондентов теперь доминируют те, кто хочет решительных, полномасштабных перемен: их доля выросла с 42% в августе 2017 г. до 57% в мае 2018 г. Напротив, число сторонников незначительных изменений сократилось с 41% до 25%. В 2017 г. среди тех, кто предъявлял запрос на перемены, преобладали малоимущие слои с ярко выраженным запросом на социальную справедливость. Но в мае 2018 г. число предъявляющих запрос на перемены явно вышло за рамки малоимущих слоев и охватило также средние слои населения. Или же средние слои населения стали жить хуже — социологи не уточняют.
Новые протестующие
До недавнего времени большинство населения готово было предоставить Путину, по существу, максимальные полномочия в надежде на достижение позитивных результатов. Но, по мнению экспертов, модель, основанная на сильном лидерстве, постепенно превращалась из отдаленной мечты в будничную повседневность. Поэтому первоначальный ореол ее притягательности стал ослабевать.
«Эйфория Крыма постепенно отступила, а продолжать ее искусственно, присоединив еще и Донбасс, власти не стали, что крайне разумно. Но санкции повлияли на разочарование населения властью гораздо больше, чем многим кажется. Если на волне Крыма они воспринимались как внешняя угроза, то теперь их рассматривают с досадой и все чаще предъявляют в упрек действующей власти», — отмечает социолог Алексей Свиридов.
Так, по мнению экспертов, на первый план выходит не требование сильной власти (7% участников фокус-групп), а требование справедливости (80% участников, с учетом близкого по смыслу запроса на действенную социальную политику).
С запросом на справедливость связана и волна недовольства элитами, которую отмечают в разных социологических исследованиях.
Так, по данным «Левада-центра», показатели склонности к контрэлитным настроениям и протестным выступлениям в этом году оказались самыми высокими за последние два десятилетия.
И тут мы видим главную нестыковку.
«Наше исследование не выявило признаков усиления агрессии по отношению к власти или желания участвовать в политической деятельности. Поэтому в контексте полученных результатов столь внезапный подъем протестных настроений выглядит довольно неожиданным», — говорят авторы исследования КГИ.
«Если гипотезы о подвижках в массовом сознании подтвердятся, это может означать, что население эволюционирует в сторону контрэлитного популизма, волна которого уже захлестнула многие страны Европы и Америки. Усталость от политического статус-кво, запрос на абстрактную справедливость в сочетании с готовностью к быстрым, масштабным и рискованным изменениям — типичные признаки этого феномена».
«При этом важно уточнить, что оседлать эту волну вряд ли сможет лидер, нацеленный на протест старого образца, — отмечает политолог Андрей Кузнецов. — Ведь все они, начиная от того же Навального и заканчивая либертарианцем Световым, считают по старинке, что нужно формировать партии, политические движения, писать программу и так далее. Именно поэтому ничего у нашей оппозиции не складывается, а вторая «Болотная» старого образца, такая, как мы ее привыкли видеть, — обречена. И все останется в таком состоянии, пока не сформируется новый формат политического движения, без авторитарных лидеров, с запросом на социальную справедливость, а не идеологию».
Если собрать результаты исследований и мнения экспертов, получается, что собирательный портрет нового протестующего — мать-одиночка из Гусь-Хрустального, аполитичная, не агрессивная по отношению к власти, но готовая идти на риск ради справедливых перемен, поскольку терять, кроме забитых списанным с завода хрусталем антресолей, ей по большому счету нечего. А вот в какой форме новый протест может осуществиться, пока совершенно непонятно. Западные исследователи говорят даже о возможном «цифровом» лидере — условной программе, в которую может быть заложен протестный алгоритм. Но пока все эти домыслы звучат довольно абстрактно. Если новые запросы удастся уловить кому-то из нынешних протестных лидеров и удовлетворить их, поступившись своей авторитарностью, есть шанс, что они останутся на политической сцене. Но привычка создавать «культ личности» у наших политиков, даже самых несистемных, пока что кажется непобедимой.