Для того чтобы понять смысл происходящего в Ингушетии, надо держать в голове прежде всего два статистических показателя. Первый из них — площадь территории республики в 3628 квадратных километров. Это сильно меньше, чем две территории Москвы или три территории Санкт-Петербурга. Второй показатель — данные о росте населения Ингушетии в последние десятилетия. Согласно официальной статистике, 25 лет тому назад в республике жило чуть меньше чем 200 тысяч человек. А вот сегодня численность населения Ингушетии вплотную подходит к полумиллиону человек.
Помножьте это на исключительно сложную историю региона. Создание в 1992 году Республики Ингушетия в условиях почти полного отсутствия любых ресурсов. Кровавый конфликт из-за земли с соседней Северной Осетией в том же начале 90-х годов. Многолетний опыт существования рядом с сепаратистским режимом Дудаева–Масхадова в соседней Чечне. Прибавьте к этому сложные реалии современной жизни региона: масса социальных и экономических проблем, наличие террористического подполья, непростые отношения между главой республики и ее главными религиозными авторитетами. Произведите все эти «арифметические действия», и перед вашими глазами возникнет территория, которой очень сложно управлять даже в самые тихие и благоприятные моменты времени.
Почему сейчас эта «перманентная сложность управления» переросла в самый настоящий управленческий и политический кризис? Потому что руководители Ингушетии и Чечни попытались разрубить застарелый «гордиев узел». Единая Чечено-Ингушская автономная советская социалистическая республика перестала существовать еще в конце 1991 года, когда дудаевская Чечня вышла из-под контроля Москвы, а Ингушетия осталась в составе России. Но официальной демаркации границы между двумя территориями не произошло ни в дудаевско-масхадовский период, ни после возвращения Чечни в состав РФ. И объясняется такое уникальное отсутствие признанных внутренних границ, естественно, не тем, что лидерам двух субъектов Федерации было «не до того». Им было как раз очень «до того» — но они не могли договориться, до чего именно. «Территориальный вопрос» всегда довлел над отношениями Чечни и Ингушетии и периодически приводил к эмоциональному обмену репликами между главами двух родственных республик.
Эта «эмоциональная заряженность» проблемы и привела к тому, что часть населения Ингушетии не признала «взаимовыгодный характер» договоренности лидеров двух республик об обмене территориями с Чечней и начала акцию протеста. Такая ситуация поставила и региональные власти, и федеральный центр перед очень сложной дилеммой. Дилеммой, которая принципиально не может быть разрешена с помощью любых резких шагов и действий. Отказ от достигнутой и вроде бы даже одобренной парламентом Ингушетии договоренности с Чечней приведет не только к предъявлению претензий со стороны Рамзана Кадырова.
Произойдут — или, вернее, с очень большой вероятностью могут произойти — еще две вещи. Авторитет возглавляемого Юнус-Беком Евкуровым руководства Ингушетии рухнет почти до нуля. Зато в политическую повестку дня на Северном Кавказе вернется тема замороженных, но так до конца и не разрешенных территориальных споров. Напомню, например, что у той же Ингушетии такие проблемы наличествуют не только с Чечней, но и с Северной Осетией. Но вариант насильственного разгона протестующих в Ингушетии — это тоже совсем не вариант. Шаги такого рода усугубят политический кризис в республике и могут иметь самые непредсказуемые долгосрочные последствия не только для Ингушетии, но и для России в целом.
Что тогда остается в «копилке вариантов» власти? Только «тихая дипломатия», которая позволит всем главным участникам противостояния сохранить лицо и спокойно прийти к компромиссу. Судя по тем данным, которые у меня есть, именно по такому пути и настроен пойти Кремль. «Юнус-Бек Евкуров — очень сильный руководитель, которого невозможно сломать или к чему-либо принудить. Снимать Евкурова с должности никто в Москве не собирается. Мы ожидаем, что скоро ситуация в Ингушетии вернется в нормальное русло», — сказал мне информированный собеседник из федеральных структур власти.
Не знаю, сбудется ли этот оптимистичный кремлевский прогноз. Но я точно знаю, что еще один очаг кризиса на Северном Кавказе России совершенно не нужен. Все образованные люди в моем поколении знают строки из стихотворного ответа князя Александра Одоевского на послание Пушкина в поддержку декабристов: «Наш скорбный труд не пропадет: из искры возгорится пламя». Хочется верить, однако, что из этой искры пламя не возгорится.