В Германии — впервые в послевоенной истории страны — праворадикалы сумели не только попасть в Бундестаг, но и сформировать там третью по величине фракцию после ХДС/ХСС и социал-демократов. Во Франции лидер «Национального фронта» Марин Ле Пен конкурировала с Эммануэлем Макроном во втором туре президентских выборов. В Суоми на состоявшихся в начале года выборах президента третье место завоевала кандидат «Партии истинных финнов» Лаура Хухтасаари. Австрия чудом не получила в качестве президента представителя Партии свободы Норберта Хофера, зато эта партия вошла в правящую коалицию Себастьяна Курца. В Италии на всеобщих выборах в марте большинство голосов набрала правая коалиция, входящие в которую «Движение 5 звезд» и «Лига Севера» в своей программе поставили одним из пунктов депортацию 500 тысяч мигрантов. И тут возникает вопрос: что же происходит? Связан ли успех антииммигрантских популистских партий с мигрантским кризисом, накрывшим Европу? Или же секрет этого успеха в чем-то другом?
Ни для кого не секрет, что в последние несколько лет Европа столкнулась с самым большим за всю послевоенную историю притоком беженцев и мигрантов. В 2015-м страны-члены Евросоюза получили более 1,2 млн заявок на получение убежища (а это вдвое больше, чем в предыдущем году). Все это не могло не сказаться на европейской политике. Возникло множество конфликтов на самых разных уровнях. Некоторые страны-члены Евросоюза (Венгрия, Словакия, Румыния, Чехия) вообще открыто выступили против системы квот на прием мигрантов. Возникли по этому поводу конфликты и в двусторонних отношениях между государствами — заговорили о восстановлении границ внутри ЕС. Политические конфликты вспыхивают и внутри отдельных европейских стран: ведь иммигрантская проблема активно использовалась, используется и будет использоваться в политической борьбе. А ведь есть еще и бытовые конфликты в отдельно взятых городах, на отдельно взятых улицах…
И на этом фоне активизировались праворадикальные партии, сумевшие из разряда маргинальных сил перейти в политический «мейнстрим».
Эксперты не скрывают своего ужаса: «Мигрантский кризис поставил под сомнение общепризнанные европейские ценности — солидарность и ответственность». И строят прогнозы: «Приток беженцев и нелегалов из мусульманских стран усугубит существующие противоречия между ценностями ислама и традиционно светским европейским либерализмом, увеличит напряженность в европейском обществе».
«Успех этих праворадикальных партий наводит на мысль, что вспышка кризиса с беженцами означает, что расистские, ксенофобские и антииммигрантские дискурсы, выражаемые их политиками, некогда считавшиеся неприемлемыми и низводившими эти партии на уровень маргиналов политического спектра в их странах, находят отклик у растущего числа людей по всей Европе», — уверен исследователь из Университета Оттавы Бирсен Филип.
Мигрантская тема в идеологических построениях праворадикальных партий Западной Европы соседствует с критикой Евросоюза — в том числе и за то, что Брюссель чересчур активно вмешивается во внутренние дела стран-членов и диктует европейским государствам их политику по отношению к иммигрантам. Интересно, что сейчас единственной страной в ЕС, где в парламенте не представлены антииммигрантские партии, остается уходящая из общеевропейского дома Великобритания. Получается, там Брекзит оказался действенным лекарством…
* * *
Если «Альтернатива для Германии» — новичок на политическом поле, то созданный в 1972 г. французский «Национальный фронт» имеет весьма длительную историю.
Вообще-то иммигрантская тема совсем не нова для западноевропейских стран (начавшаяся в конце 1950-х гг. массовая иммиграция в Западную Европу никогда не прекращалась). Еще в начале 80-х возглавляемый Жаном-Мари Ле Пеном «Национальный фронт» во Франции изображал иммигрантов (прежде всего выходцев из Северной Африки) «преступниками», а выдворения «понаехавших» неевропейского происхождения требовал еще с конца 70-х. Уже в те далекие годы в политических кампаниях представители этой партии призывали иммигрантов с другого берега Средиземного моря «вернуться в свои хижины».
Вставшая у руля «Национального фронта» Марин Ле Пен не только сумела оттеснить от партийного руководства своего отца, но и всячески пытается улучшить имидж партии, избавив ее от ассоциаций с Ле Пеном-старшим, который, в частности, использовал открыто антисемитскую и расистскую риторику. Теперь на смену призывам к систематической депортации мигрантов из мусульманских стран в принципе пришли лозунги о необходимости избавить Францию от нелегалов, а также криминальных и тунеядствующих элементов из «понаехавшей» среды. Для смягчения имиджа «Национального фронта» решили пойти даже на смену «вывески»: в марте госпожа Ле Пен предложила переименовать его в «Национальное объединение».
Еще дольше, чем французский «Национальный фронт», действует на политической арене Австрии Партия свободы, основанная аж в 50-е годы и зарекомендовавшая себя как националистическая и антииммигрантская сила, которая выступает за укрепление границ Австрии, австрийских вооруженных сил, ограничение льгот для иммигрантов, предпочтение австрийцев на рынке труда, традиционные ценности («Да» семьям, а не гендерному безумию» и т.д.).
«Мы не партия «античего-то», мы — партия «за что-то», — рассказывает «МК» активистка австрийской Партии свободы. — Мы не против иммиграции как таковой, но мы хотим, чтобы приезжающие в Австрию люди соблюдали наши законы, а не навязывали нам свой образ жизни. Я не хочу, чтобы мои дочки ходили в платках, а кто-то плевал бы в них за то, что они надели на себя короткие юбки. Мы не против Евросоюза. Потому что в идее единой Европы много хорошего. Но мы не хотим, чтобы из Брюсселя нам навязывали правила, как нам жить и как работать. А получается, что ЕС все больше похож на Советский Союз (в котором тоже было много хорошего), когда из единого центра всем регионам предписывали делать то-то и то-то. Поэтому мы хотим, чтобы Австрия имела больше самостоятельности, могла контролировать свои границы».
К слову, австрийская Партия свободы добивалась успехов на политической арене и до мигрантского кризиса 2010-х гг. Темы противодействия иммиграции (как способствующей росту преступности, а также росту безработицы среди коренного населения) и вступлению Австрии в ЕС активно и небезуспешно эксплуатировались и в прошлые десятилетия, особенно с приходом в 1986 г. к партийному руководству Йорга Хайдера, предлагавшего для иммигрантов дилемму: либо ассимиляция, либо депортация. Еще в 1999 г. австрийская Партия свободы набрала на федеральных выборах почти 27% голосов, став участницей правительственной коалиции, что вызвало резкую негативную реакцию в странах Европы. Впрочем, тогдашний опыт участия в правительстве для праворадикалов стал тем самым блином, который выходит комом. Популярность Партии свободы упала весьма ощутимо. Понадобились годы и нашествие мигрантов в Европу, чтобы партия вернулась во власть.
Показательно, что успехи австрийских крайне правых заставили менее радикальные силы заимствовать в той или иной степени их повестку дня. Иммигрантскую тему широко эксплуатировал в своей политической борьбе и лидер более умеренной правоцентристской Народной партии Себастьян Курц, он же глава австрийского правительства. Будучи министром иностранных дел Австрии, нынешний канцлер выступал за закрытие «балканского маршрута», по которому беженцы попадали в европейские государства, а также за ограничение притока беженцев, прибывающих в Австрию. Курц настолько открыто имитировал праворадикала, что некоторые деятели из Партии свободы обвинили его в «плагиате» своих идей.
* * *
Анализ, проведенный агентством Bloomberg на основе изучения результатов выборов в 22 европейских странах на протяжении ряда десятилетий, показал, что поддержка популистских праворадикальных партий в прошлом году оказалась выше, чем в любое другое время за последние 30 лет. В среднем эти партии получили 16% голосов на последних парламентских выборах в каждой стране (для сравнения, в 1997 г. — 5%, в 2007 г. — 11%).
Успехи успехами, но сомнительно, чтобы правые радикалы в Западной Европе по-настоящему пришли в ближайшем будущем к власти. Как минимум до тех пор, пока этим силам не удастся избавиться от имиджа «фашистов, расистов и ксенофобов». (В той же Швеции на выборах 9 сентября ультраправые хоть и набрали 17,6%, но вряд ли «Шведские демократы» со своим третьим местом смогут определять политику скандинавского королевства.) Не исключено, впрочем, участие праворадикальных сил в правящих коалициях (как это уже произошло в той же Австрии).
Но вот в более отдаленной перспективе, похоже, политическое влияние праворадикалов будет расти. И не столько за счет прибытия новых волн мигрантов и беженцев, сколько вследствие почти неизбежных конфликтов между представителями мигрантских сообществ и коренного населения европейских стран. Это в числе прочего касается возможных терактов, которые могут быть связаны напрямую или косвенно с представителями мигрантских сообществ — возьмем хотя бы нападения с ножом на прохожих в Париже или на центральном вокзале Амстердама. А происшествия на востоке Германии (в Хемнице и Кётене) говорят о том, что конфликты могут возникать и вообще безо всякой привязки к политико-религиозным делам, а на полукриминальной и бытовой почве, — и подобные проявления «столкновения цивилизаций» предотвратить, пожалуй, посложнее, чем деятельность террористических сетей.
А у европейцев между тем чувство незащищенности лишь обостряется — и оно тоже может привести к росту популярности антииммигрантских партий.
«Разговоры о том, что правые популисты с антииммигрантской повесткой находятся в Европе на подъеме, безусловно, имеют под собой почву, — считает доцент кафедры интеграционных процессов МГИМО Александр Тэвдой-Бурмули. — Потому что если посмотреть статистику последних нескольких лет, то увидим, что правые популисты в разных странах, практически на всем европейском пространстве, завоевывают места от второго до четвертого (а где-то, как в Швейцарии, и первое). Это и Германия, и Австрия, и Швеция, и — с известными оговорками — Италия. Вопрос лишь в том, что этот тренд может этим партиям дать. Пока что это нереализуемый бонус. Они получают хорошие проценты, улучшают свою системность, могут заявить себя как часть мейнстрима. Но при этом почти нигде (кроме, пожалуй, Австрии) их не пускают непосредственно в исполнительную власть. Они всегда остаются за пределами правительства — в силу определенной традиции. Даже если это будет правительство меньшинства, как сейчас, например, попытаются сделать в Швеции, все равно там не будет правых популистов. И непонятно, долго ли эти силы будут у подножия Олимпа, если избиратель поймет, что на сам Олимп их не пустят. Вполне возможно, что им будут оказывать в поддержке, как вечным лузерам. С другой стороны, если мигрантская проблематика не сделается менее острой, то шансы на повышение у правых популистов сохраняются. Проблема еще и в том, что если они даже и приходят во власть, то как младшие партнеры — а в таком качестве они проигрывают в популярности. Они не могут выполнить достаточное количество своих обещаний. Они становятся ответственными за политику правящей коалиции. И в целом, чтобы войти во власть, им надо стать более умеренными, пожертвовать частью своих радикальных лозунгов — вряд ли от них этого ждет избиратель, который хочет продолжения резких, хлестких заявлений».
Пока Евросоюзу в целом и отдельным входящим в него государствам не удастся выработать миграционную политику, при которой бы и волки были сыты, и овцы целы, пока политики не найдут такую формулу, при которой коренное население чувствовало бы себя защищенным, а мигранты — частью европейского общества, вряд ли приходится сомневаться: у правых радикалов и популистов будут очень хорошие политические шансы на успех.