Заместитель главы Полтавского района Валерия Никитина прочитала обращение. Решив, что разговаривать тут не о чем («в комментариях я не могла ничего объяснить, это не уровень власти»), Никитина написала на Прец заявление в полицию. За что? За экстремизм. Полицейские проверку произвели, экстремизма не нашли. Но это звено — полиция как посредник между властью и гражданами — заслуживает внимания.
Само разделение людей на граждан и власть в основе своей порочно: власть — это ведь тоже граждане, а граждане — источник власти. Однако они — делятся. Отвечать в комментариях соцсети — «это не уровень власти». Писать заявление в полицию из-за раздражения на обидные слова — это, как видимо, уровень власти.
Совсем недавно, после страшного пожара в Кемерове, граждане довольно увлеченно обсуждали преклонившего колено чиновника. Иногда это расценивалось как пиар, но чаще — как человеческий порыв. Однако сам тогда еще вице-губернатор Сергей Цивилев говорил в интервью корреспонденту крупной газеты: «…я жалею только об одном: что столько времени потратил на эту бесполезную беседу», а на вопрос о коленопреклонении отвечал: «да, я думал, что могу себя дискредитировать как политик».
Какие бы человеческие порывы на фоне трагедии не овладели вице-губернатором — рассуждая отстраненно, он считает разговор бесполезным, а коленопреклонение — дискредитацией себя как политика.
Вот еще недавний пример. Член экспертного совета по развитию информационного общества и СМИ при Госдуме (не абы кто!) Вадим Манукян считает: «Иногда мне кажется, что лучше было бы родственников жертв страшных трагедий временно от Интернета отстранять, пока не придут в себя от горя». Отстранять — потому что в горе людям хочется разговаривать. Потому что в горе они могут созвать других людей на митинг. Ну а митинг — это ведь «бесполезная беседа». На следующем витке поводом отстранить людей от Интернета запросто может стать пост, где власть стыдят за плохие дороги.
Так почему они не разговаривают? И даже когда разговаривают считают это потерей времени?
Один из ответов на этот вопрос можно отыскать в сборнике «Российский чиновник. Социологический анализ жизненного мира государственных и муниципальных служащих», выпущенном Институтом социологии РАН в 2015 году. Вот молодой чиновник гордится, что теперь понимает документы: «Сейчас я могу взять любой нормативный документ, и я его пойму. Потому что законы у нас — их тоже, действительно, надо уметь читать… как я первое время, абзац прочитал — я ничего не понимал…»
Иными словами, читать законы — это особое умение. Понимать их может далеко не каждый. И чиновники ощущают себя посвященными, чувствуют себя способными понимать Закон, посредниками между Законом и обычными, непосвященными гражданами.
И вот этот-то посредник между туманно написанным Законом и гражданами отказывается разговаривать с гражданами, считает это бесполезным или ниже своего уровня. Вместо этого он обращается к другому посреднику — полиции. Или, например, к Росгвардии. Получается, что между Законом и гражданами уже два посредника. После этого Закон для граждан окончательно превращается в эфемерность.
Дело усугубляется тем, что русский народ — народ вербальный, попросту любящий разговаривать. Знаменитый нейрофизиолог Павлов считал чрезмерную словоохотливость недостатком русского интеллигентского ума: «Подаются бесконечные реплики, на которые тратится больше времени, чем на основной предмет, и наши разговоры растут как снежный ком. И в конце концов вместо решения получается запутывание вопроса».
Это значит, что, когда власть отказывается разговаривать с гражданами, она не только отрезает их от Закона, но еще и лишает любимой народной психотерапии. Однако это не делает власть более эффективной: запутывание и заматывание вопроса нередко все равно происходит, только в коридорах власти — то есть закрыто, без надежды на адекватную публичную оценку.
Каковы последствия подобных отказов?
Угнетенное, нервное состояние граждан, ощущение, что страна расколота на «мы» и «они». И что «им» на «нас» наплевать.
Представление — очень вредное — что Закона как осмысленного и обязательного акта не существует, а существует система принуждения, опирающаяся не на Закон, а на желания власти.
Может быть, самое главное последствие — то, что без обратной связи власть утрачивает чувство реальности. Совсем недавно я разговаривала с юристом, работающим в одном из северных регионов. Когда-то он пытался для местных органов власти составлять аналитические записки, в которых указывались уязвимые места региона. Теперь он больше так не делает: власть не любит, когда ей указывают на уязвимые места, залатать которые очень трудно. По мнению власти, говорить о таком неконструктивно. Но конструктивно или нет, а проблема никуда не исчезает. Просто о ней не говорят.
Наконец, эта политика молчания и выставления Росгвардии в качестве кордона между властью и народом противоречит краеугольному российскому мифу. Не говорю — реальности, но именно мифу о власти, которая со своим народом.
Спит Москва. В ночной столице
В этот поздний звездный час
Только Сталину не спится —
Сталин думает о нас.
В сущности, когда Елена Мизулина называет президента Путина «духовным воином», а патриарх Кирилл говорит о сплочении россиян вокруг президента, о «совпадении чаяний народных с Вашим видением будущего России» — они выступают в рамках этого мифа. Когда Путин несколько часов в прямом эфире выслушивает обращения граждан и обещает лично разобраться с невыплатой заработной платы на далеком заводе — он выступает в рамках мифа. Миф заставил и чиновника Цивилева самоумалиться на фоне трагедии — как он сам пояснил: «Издавна на Руси люди вставали на колени, чтобы попросить прощения».
И вот казалось бы: людям это понравилось — люди зааплодировали. Но думал чиновник при этом совсем другое: что с людьми бесполезно разговаривать и что он может дискредитировать себя как политик. И эта холодная мысль, ложное представление о том, что дискредитирует политика в глазах людей, — это и есть реальность. Такая трагедия, как сгоревшие дети, может на мгновение ее перекрыть. Такое заурядное явление, как убитые дороги и загибающийся поселок, — нет, не может. Тут власти проще «не ронять уровень» и промолчать. Или обратиться в полицию.