— Скажите, что вам самому мешает уехать из ДНР? Чтобы не повторить печальную судьбу многих своих соратников?
— Прописка. Уехать мне мешает прописка. Я гражданин Донецкой республики. Никакого другого паспорта у меня нет, а тот, что был раньше, Украины, просрочен, потому что мне уже исполнилось 45. Так что только здесь, на этой территории, я и могу находиться. В России на меня будут наложены все ограничения, как на любого иностранца. Все другие знаковые персоналии этой войны — они просто были выходцами из России и могли в любой момент туда вернуться, я — не могу. Поэтому с моим существованием здесь вынуждены мириться.
— А что ваш знаменитый батальон «Восток»? Он существует до сих пор?
— Батальон — это символическое название. Бригада «Восток». Через него в разное время прошли порядка 8 тысяч человек, в данный момент все те люди, которые служили под моим началом, при деле, никто не потерялся, так же, как в 2014 году, они выполняют поставленные перед ними задачи, кто-то, конечно, получил увечья, был убит, кто-то пополнил общественные ветеранские организации.
— Вряд ли им снова придется встать под ружье, как вы думаете? Хотя внутренняя ситуация в Донецке, насколько я понимаю, достаточно непростая — ни для кого не секрет, что Захарченко хочет изменить Конституцию республики, чтобы продлить свои полномочия и не идти в 2018 году на всенародные выборы.
— Полагаю, что Захарченко уже принял для себя определенное решение. Конституция будет изменена в его пользу. Таким образом, он продлит для себя срок пребывания в должности до пяти лет, одновременно увеличиваются и депутатские полномочия, поэтому наши народные избранники уже тоже поставили свои автографы за перемены в Основном законе. Это исключительно донецкая инициатива, думаю, что Москва вообще не в курсе того, что у нас здесь происходит.
— Это хорошо или плохо?
— Это, к сожалению, вирус неограниченной власти, и мы его подцепили. В республике слишком много проблем, которые преследуют нас хронически, в политике, в экономике. Правящая элита за те три года, что находится на самом верху, не сделала для их решения вообще ничего. Они не хотят меняться и, как мне кажется, не способны обучаться. Не могут, не желают признавать ошибочность многих своих действий. Главное для этих людей — сохранить за собой высокие должности. Я говорю об этом не только от своего имени, в донецком обществе упрямо зреют определенные протестные настроения, и если их не разрешить, не выпустить пар, теми же выборами, пусть даже и с фальсифицированными результатами, еще неизвестно, чем кончится дело.
— Государственным переворотом, как в Луганске, после которого господин Плотницкий, глава ЛНР, был вынужден бежать в Россию с одним чемоданчиком?
— Нет, у нас не Луганск, у нас все может вылиться в гораздо большее количество крови. Хотя бы потому, что я полевой командир, за мной стоят военные, армия, за достаточно короткий срок я могу аккумулировать большое количество народа. Многие бывшие ополченцы недовольны тем, что здесь творится, они эмоциональные, импульсивные, они готовы взяться за оружие. Мы не крутые парни, но если все это придет в движение, уровень последствий предсказать невозможно. В Луганске под Корнетом были 150 человек, под Плотницким — 130. Вот и все. Но, видя явную незрелость Захарченко как политического деятеля, мы стараемся не раскачивать сами ситуацию, хотя провоцировать нас не стоит.
— Еще один законный выход для властных притязаний Захарченко — это объединение Донецкой и Луганской республик, превращение этих территорий в труднопроизносимое ОРДЛО под его руководством.
— Мое мнение, что подходящий момент для этого, смена Плотницкого, был упущен. Вопрос ОРДЛО саботируется. Никто же не знает, что может произойти в случае настоящего объединения, к примеру, шансы победить на выборах в Луганске у Захарченко еще меньше, чем в Донецке. Так что на этот риск он вряд ли пойдет из-за опасения последствий.
— А у него есть реальные конкуренты? Ведь многие из прежних медийных фигур либо уже убиты, либо уехали в Россию.
— Почему же? Есть. Я, например, а еще Пургин, Пушилин, Губарев. Каждый из нас в честной борьбе вполне способен конкурировать с Захарченко. И я не исключаю, что он прекрасно это осознает, поэтому и может вынудить нас к каким-то действиям, он, безусловно, способен на провокацию.
— А что народ? Он безумно устал от войны, от этих интриг. Хотели Русский мир и объединение с Россией, получили бедность, неопределенность, бесконечную войну. Та же ДНР контролирует всего 30 процентов территории Донецкой области, 70 — остается за Киевом. Не жалеют люди о том, что в 2014-м сделали этот выбор? Может, при Украине было бы лучше?
— В ближайшей перспективе процентное соотношение 70/30 не поменяется. Но при этом за нами остаются крупные города. Вся промышленность. Хотя чисто политически, как я уже сказал выше, ситуация зашла в тупик. В 2014-м люди не думали, что будет и как. Они просто выразили как могли свое негативное отношение к тому, что происходило в тот момент на Майдане. Сейчас все объективно устали от того, что ничего не меняется. Ни ситуация на линии фронта, ни внутренняя политика. И все же я считаю, что обратно в Украину, независимо от разочарованности и усталости, хотят не более 8–13 процентов, эту цифру называли и раньше.
— А что же Минск?
— Мы никогда не уповали на Минск. И последние, кто хотел бы, чтобы он был реализован в полном объеме, так как это означало бы наше возвращение в Украину. Но запрос на него в определенное время был. Так как ситуация тогда зашла в глубокий тупик и нужно было переходить к дипломатическим методам решения конфликта. Поскольку Минск появился на свет, Россия, несмотря на все упреки и претензии со стороны США, доиграла его до конца. 16 часов прорабатывали договор, Украину вынудили принять целый список пунктов и в правильной правовой последовательности: амнистия, автономный статус, сохранение самоуправления. Отказ Украины от их реализации зафиксирован де-юре. Так что Минск умер своей смертью. Его больше нет. Другие договоренности пока не сформулированы. Жизнь начата с чистого листа.
— Чем же вы сегодня регламентируете свои отношения с Украиной?
— Войной. Локальной войной. Мы понимаем нашу уязвимость от оружия нового поколения, которое предлагает Украине США. Но это вопрос политический и еще один способ давления на Россию помимо санкций.
— За счет чего же ДНР еще держится? Ведь у вас с экономикой, насколько я понимаю, тоже не совсем хорошо?
— С экономикой все плохо. Планы, которые были намечены в уходящем году по восстановлению предприятий, не сработали. Тот же Алчевский металлургический мы не можем запустить из-за нехватки электроэнергии. Стараемся хотя бы поддерживать этот промышленный гигант на том минимальном функциональном уровне, который у него есть. Вообще мало осталось доходных предприятий. Большинство едва сводят концы с концами. Помогает Россия — наши угольные шахты поставляют свою продукцию к вам, но есть ограничения, поставки квотируются, так как России вполне хватает и своего угля. Зачем вам донецкий? Мы остаемся на плаву только за счет очень дешевой рабочей силы. А так стабильный регресс. Надо менять подход к экономике, но это никому не нужно — дыры в бюджете власть латает за счет обременения дополнительными налогами местных бизнесменов, постоянно их наказывают какими-то надуманными штрафами. Например, при доходе в 120 тысяч рублей с людей сдирают 60 тысяч штрафов в месяц. Нет никакого планирования, никаких прогнозов на будущее. Живем, как временщики, одним днем.
Помощь от России идет, и большая — скажу честно, 90 процентов покрытия донецкого бюджета осуществляется за счет российских внебюджетных источников. Мы по определению дотационная территория, так было и раньше, мы всецело зависим от посторонней помощи. Но та, что доходит, в большинстве своем разворовывается, аппетиты у донецких чиновников хорошие. Проконтролировать, что и куда уходит, не то чтобы сложно — не хотят. В этом плане даже влияние России весьма ограничено, так как власть в Донецке сосредоточена в одних руках. Вся информация о финансовых потоках и их движении сосредоточена в чрезвычайно узком круге, в ближайшем окружении главы. Мы все это видим и понимаем, а что делать? Если бы хоть свое воровали, что зарабатывали, а так грабим чужую помощь. Стыдно.
— А что простые дончане? На что живут?
— Выживают. Средняя пенсия 2,5 тысячи рублей. Зарплата 8 тысяч рублей. Это официально. 15 тысяч получают военнослужащие в армии. Льготы срезают. Объективно спасаемся тем, что у нас все очень дешево, себестоимость угля, добыча энергии, поэтому и ЖКХ достаточно доступно для населения. Но вот лекарства мы сами производить не можем, их привозят из Украины, из России, нередко контрабандой, поэтому их цена с накруткой такова, что легче умереть, чем лечиться.
— Все революции и красивые идеи заканчивались одним и тем же — жить становилось только хуже. Вы считаете, что если на место Захарченко придет кто-то другой, то ситуация изменится?
— Нужна чистка кадров. Велосипед никто изобретать не будет. К примеру, я могу быть даже больше авторитарным, чем Захарченко. Мы воюем. Мы не можем позволить себе сейчас демократию. Исходя из этого, нужно формировать политику. И обязательно опираться на общественность, именно она движущая сила, цензор поступков и решений политиков. Нужно возобновить работу местного самоуправления и обеспечить контроль за действиями чиновников всех уровней. Сейчас вся полнота власти находится в руках одного человека, и народ, его стремления и желания ни при чем.
Многие дончане находятся сейчас в состоянии депрессии, чувствуют себя обманутыми в своих надеждах, мелкими, никчемными, ничтожными. За что боролись и что получили? Распиленные территории, отжатые поселки, разрушенный бизнес — разве этого мы хотели в 2014-м? Но мы не утратили своего потенциала окончательно.
Нужно создавать модель управления заново. По экономике, промышленности, ментальности мы можем смело конкурировать с любым развитым регионом. Тем более что Россия нам помогает. Мы не одни. Мы можем быть бедными, но честными.