Как устроены русские
На излете лета 2017 года в авторитетной немецкой газете «Ди вельт» под хлестким заголовком «Так устроены русские» вышло интервью Льва Гудкова — яростного критика Путина и директора независимого социологического института «Левада-Центр». Один из фрагментов этого интервью показался мне настолько поразительным, что я позволю себе процитировать его практически дословно.
Вопрос: «После двух протестных акций Навального возникло впечатление, что основная его поддержка исходит от молодежи. Подрастает новое бесстрашное поколение?» Ответ: «Я думаю, что это искаженное восприятие журналистов. Большинству сторонников Навального от 25 до 40 лет. В последних протестных акциях действительно участвовало много молодых людей. Но это не все поколение, а прежде всего дети из средних слоев, которые переняли ценности своих родителей. В последние два-три года возникла новая волна патриотизма, в школах вновь активно начали навязывать детям идеологию. Молодежь в крупных городах воспринимает это как насилие. Отсюда возникает сопротивление, с одной стороны, моральный, с другой — эстетический протест. Но это очень тонкая прослойка, от 2 до 3% от всей молодежи». Вопрос: «А остальная российская молодежь?» Ответ: «Молодые люди на самом деле в основном поддерживают Путина…»
Не все из приведенных выше заявлений Льва Гудкова стоит, с моей точки зрения, воспринимать как истину в последней инстанции. Например, у меня вызывает жгучий внутренний протест вот какая мысль уважаемого Льва Дмитриевича: «В последние два-три года возникла новая волна патриотизма… Молодежь в крупных городах воспринимает это как насилие». Но, когда глава «Левада-Центра» бросает свой упрек людям моей профессии, он, к сожалению, абсолютно прав. Все мы — журналисты, аналитики, политики и активисты — виновны в скоропалительности суждений. Мы ухватились за один небольшой кусок возникающего на наших глазах нового политического пейзажа, умудрившись при этом полностью проигнорировать его основной смысл.
В современной мировой истории полно примеров того, как молодежь выступает в роли мотора мощных политических катаклизмов. Один из наиболее ярких подобных примеров — пресловутая «арабская весна», которая в начале этого десятилетия снесла сразу несколько устоявшихся политических режимов на Ближнем Востоке. В России модно искать корни «арабской весны» в происках Запада. Мол, Америка и Европа попытались было переделать Ближний Восток по своему образу и подобию, но очень быстро попали впросак. Реальность более запутанна и более прозаична. Запад действительно попытался оседлать «арабскую весну» и использовать ее в своих интересах. Но при этом Запад не был кукловодом этой «весны». Роль такого кукловода сыграла сама динамика демографических и экономических процессов в регионе.
Попробую расшифровать эту вынужденно туманную и наукообразную фразу. Как все мы хорошо знаем, даже самый громадный и смертоносный огненный смерч начинается с одной-единственной крошечный искры. Искрой, которая воспламенила пламя «арабской весны», послужил конфликт на базаре в маленьком городке в Тунисе из-за суммы денег в менее чем семь долларов. Да-да, вы не ослышались. Летом 1989 года только что покинувший пост первого секретаря ЦК компартии Узбекистана Рафик Нишанов изрядно подпортил свою репутацию, объяснив кровавую массовую резню в Ферганской долине ссорой на базаре «из-за тарелки клубники». Но в Тунисе все действительно вспыхнуло из-за мелкого бытового конфликта на рынке.
17 декабря 2010 года 26-летний торговец фруктами Мохаммед Буазизи счел невыносимым позором конфискацию своего нехитрого товара представителями местной власти и устроил акт самосожжения. Новость об этой трагедии облетела страну и привела к массовым волнениям. Через 11 дней молодого мученика посетил в больнице президент Туниса Бен Али, но было уже поздно. 14 января 2011 года Бен Али пришлось бежать из страны, а затем режимы на Ближнем Востоке начали сыпаться словно карточный домик. Почему личная трагедия одного отдельно взятого маленького человека имела столь далеко идущие последствия? Потому, что миллионы молодых людей на Ближнем Востоке увидели в судьбе Мохаммеда Буазизи зеркальное отражение своих собственных проблем.
Огромная масса трудоизбыточного молодого населения в сочетании с экономической системой, которая не в силах переварить эту массу молодняка, направить энергию ненужных молодых людей в позитивное русло, придать смысл их существованию, — вот как, по мнению экспертов, выглядел бикфордов шнур «арабской весны». Как нетрудно заметить, проблемы современной России носят прямо противоположный характер. Наша страна задыхается от недостатка рабочей силы. Если бы не наша способность привлекать в российское государство армию трудовых мигрантов, то экономика РФ уже давно легла бы на бок. Новый «путинский народ» — это поколение, которого катастрофически мало.
Чтобы не быть голословными, давайте сравним ключевые индикаторы двух государств — Египта, где вихри «арабской весны» снесли режим многолетнего военного лидера, президента Хосни Мубарака, и России, где пламя «болотного пожара» очень быстро рассеялось словно дым. Средний возраст населения в Египте — почти 24 года. Средний возраст населения в России — почти 40 лет. Доля людей младше 25 лет составляет в Египте 52,23% населения. В России таких всего 26,65%. Согласно заниженной официальной статистике, уровень безработицы среди египетской молодежи составляет 34,3%. Аналогичный показатель в России — 13,7%.
Как говаривал Марк Твен, «есть три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика». Однако в данном случае статистические данные не стоит считать лукавыми и вводящими в заблуждение. Эти данные ведь не означают, что российская молодежь в шоколаде и что у нее нет проблем. У нового «народа Путина» множество самых разных проблем, которые нуждаются в срочном внимании со стороны власти. Приведенные мной статистические данные означают совсем другое: политические потрясения по модели «арабской весны» в современной России невозможны. Как сказал мне генеральный директор социологической службы ВЦИОМ Валерий Федоров, «революции происходят в молодых странах, а мы совсем не молодая страна. Мы — страна с совершенно нереволюционным профилем».
Почему же тогда на устроенных Алексеем Навальным оппозиционных акциях впервые за долгие годы можно было увидеть значительное количество представителей молодежи? Потому, что сейчас меняется политический и психологический климат в абсолютно всех российских возрастных группах. Потому, что цементировавший в последние три года наш политический процесс посткрымский консенсус перестал быть монолитным.
Как напомнил мне Валерий Федоров, «посткрымский консенсус зиждился на трех основных постулатах, разделяемых подавляющим большинством населения страны. Первое: столкнувшись с масштабным внешним вызовом, российское общество должно объединиться. Второе: мы должны дать должный отпор тем нашим оппонентам, которые пытаются поставить Россию на колени. Третье: решая эти задачи, мы должны сплотиться вокруг признанного национального лидера — президента страны».
В 2017 году посткрымский консенсус никуда не исчез и, я уверен, никуда в ближайшее время не исчезнет. Более того, он может еще развернуться с новой силой. Но общество не может бесконечно долго находиться в состоянии мобилизации. Российское общество меняется, а вместе с ним меняется и форма посткрымского консенсуса. Абсолютное большинство российских граждан по-прежнему категорически не хочет сдаваться на милость Запада. Однако это нежелание сдаваться начинает сочетаться с несравненно более критическим отношением к официальным российским управленческим структурам. «В российском массовом сознании набирают силу процессы рационализации и деидеологизации, — продолжил свой рассказ Валерий Федоров. — Люди подустали от внешней политики. Люди хотят знать, когда лично у них повысится зарплата. Люди перестали воспринимать объяснения чиновников о том, что та или иная проблема не решается потому, что нас зажимает Запад».
Сами по себе подобные настроения не несут в себе фундаментальной угрозы для власти Владимира Путина. «Стабильность перестала возбуждать российских граждан, — сказал мне Валерий Федоров. — В обществе сформировался запрос на перемены. Но люди не хотят, чтобы эти перемены были травматичными. Люди хотят перемен с опорой на стабильность. Потрясения в стиле Ельцина или Горбачева никому не нужны». Потрясения никому не нужны, но вот запрос на альтернативу, на иное мнение, на дееспособную оппозицию в обществе сформировался параллельно с запросом на перемены. Ухватиться за этот запрос попытался списанный было в тираж политик Алексей Навальный.
Навальный и его волшебная палочка
В 1955 году новый консервативный премьер-министр Великобритании Энтони Иден внезапно объявил о роспуске парламента и о проведении в стране досрочных выборов. Узнав об этом, лидер оппозиционной лейбористской партии Клемент Эттли прервал свою поездку в США и в экстренном порядке вылетел в Лондон. В родном аэропорту оппозиционного вожака встретил журналист Би-би-си с телекамерой. Если бы на месте Эттли был любой современный британский (и не только британский) политик, он бы поприветствовал телерепортера как своего давно потерянного брата. Он бы рассказал ему, какие чудесные политические идеи есть у его партии, как она непременно выиграет выборы и непременно изменит к лучшему жизнь народа. Но, к несчастью для телерепортера, Клемент Эттли был политиком старой школы.
Как рассказал в своей книге «В прямом эфире с Даунинг-стрит» известный британский журналист Ник Робинсон, сначала лидер оппозиционной партии дал несколько односложных ответов на все более отчаянные вопросы телерепортера, а потом и вовсе в вежливой форме послал его куда подальше. В еще большее фиаско превратилось и предвыборное выступление Клемента Эттли из телестудии Би-би-си. Предполагалось, что Эттли будет отвечать на заранее подготовленные его помощником вопросы в течение 15 минут. Однако запаса красноречия оппозиционного лидера хватило только на пять минут. После этого в британском телевизионном эфире повисла тягостная тишина.
В момент описываемых событий Клементу Эттли было 72 года. За его плечами было шесть лет в должности премьер-министра и множество мер, которые не на словах, а на деле изменили к лучшему жизнь простых граждан страны. Например, именно при премьере Эттли в Великобритании был внедрен принцип бесплатности здравоохранения. Простим поэтому благородному старику Клементу Эттли его полную бездарность в сфере пиара и политических технологий — бездарность, которая не сильно отличается от аналогичного отсутствия талантов у основной массы лидеров российского оппозиционного движения.
Наши системные оппозиционные партии напоминают мне заслуженную охотничью собаку, которая настолько разжирела, что у нее нет ни сил, ни желания лишний раз подняться с уютного коврика у камина. Неважно, что зайчики, уточки, куропатки и прочая аппетитная дичь бегают буквально в метре от нашей псины. Все, на что ее хватает, это лай и недовольное виляние хвостом. У несистемных оппозиционных политиков другая беда — комплекс вечного неудачника. Они уже заранее знают, что и на этих выборах им ничего не светит. И они уже заранее объясняют, что если бы выборы были по-настоящему честными, они бы показали всему свету, какие они на самом деле ого-го.
В плане умения себя подать Алексей Навальный — это чуть ли не единственный профессионал в окружении унылых любителей, из которых состоит верхушка несистемной российской оппозиции. Навальный не стесняется экспериментировать, действовать методом проб и ошибок. Навальный без колебаний ведет себя как политический хамелеон, меняющий свои цвета в зависимости от требований текущего политического момента.
Снова даю слово Валерию Федорову: «Несистемные российские оппозиционные деятели очень долго пребывали в уверенности: если у нас не будет доступа к телевидению, у нас не будет ничего. Отсюда их постоянный истошный крик: «пустите нас в ящик!». Однако Навальный доказал, что в умелых руках Интернет тоже может быть вполне эффективным инструментом пропаганды. Все это, вместе взятое, и привело к тому, что в первой половине 2017 года действия Навального снова стали фактором политической игры в России.
Но вот стоит ли переоценивать значение этого фактора? Вот выводы, к которым пришел Валерий Федоров относительно феномена Навального: «В целом младшие поколения россиян по-прежнему остаются крайне аполитичными. Самая популярная политическая партия в молодежной среде — это партия «а давай-ка пойдем попьем пивка!». Став первым оппозиционным политиком, который научился разговаривать с молодежью на ее языке, Навальный резко повысил свою узнаваемость среди этих возрастных групп.
Но высокая узнаваемость не равнозначна высокой политической поддержке. Уровень поддержки Путина в молодежной среде остается неизмеримо более высоким, чем уровень поддержки Навального. Не стоит переоценивать и удельный вес оппозиционной молодежи. Судя по двум последним московским демонстрациям, доля молодежи среди этого ядра активистов Навального — примерно 20%. Остальные 80% — это протестный актив из более старших возрастных групп. Еще один важный нюанс: молодые сторонники Навального — это в первую очередь люди, еще не вступившие в реальную взрослую жизнь. У них минимум обязательств, но зато подчеркнутый максимализм по отношению ко всему».
Нетрудно заметить, что двадцатипроцентная доля молодежи среди участников оппозиционных демонстраций довольно неплохо соотносится с общим числом юных граждан в составе российского народонаселения. Получается, что власть имеет моральное право погладить себя по голове и поставить себе «пятерку» за политику в отношении младших поколений россиян? Нет, не получается. Самоуспокоенность — это всегда очень плохая политическая линия. А самоуспокоенность в отношении проблем молодежи и вовсе можно назвать самым удачным рецептом политического самоубийства. Рифов, на которые может налететь корабль молодежной политики государства, не просто много, а очень много.
Мне, например, очень не понравилось то, как отдельные региональные чиновники отреагировали на появление среди учеников подведомственных им школ участников оппозиционных митингов. Я вырос в журналистской семье и с самых младших классов школы был, видимо, излишне политизированным и излишне болтливым ребенком. Смутно помню, как я откровенно рассказывал некоторым своим учителям, что «Черненко не тянет», «у нас в стране застой» и что «вскоре все вообще может развалиться». Напомню, что все эти мои художества имели место в эпоху непуганого КГБ.
Однако, к чести моих педагогов, все эти мои антисоветские заявления не имели для меня никаких последствий. Моих родителей из-за этого даже ни разу не вызывали в школу (зато их туда иногда вызывали из-за моих неполитизированных проступков). А что мы увидели в некоторых регионах России сейчас — в период, когда наша жизнь является в сотни раз более свободной, чем это было во времена СССР? Мы увидели, как некоторые представители школьных администраций ведут себя в духе худших советских репрессивных традиций.
«Вот это ваше волеизъявление играет сейчас против вас. Потому что под удар подставлены ваши родители… Это значит, что вы реально сейчас можете стоять под угрозой изъятия из семьи, потому что ваши родители из-за ваших необдуманных действий не выполняют своих обязанностей» — подобные методы борьбы с «идеологической заразой Навального» не просто недопустимы. Они еще как минимум аморальны. И я был очень рад узнать, что в Кремле мыслят аналогичным образом. Как заверил меня собеседник из ближайшего окружения Путина, каждый подобный случай имел своим результатом «взбучку, которую соответствующему губернатору устроило федеральное руководство».
Естественно, вышесказанное вовсе не значит, что у юных сторонников Навального есть моральное или политическое право нарушать закон. Такого права нет — или по меньшей мере не должно быть — ни у кого. Вышесказанное значит, что, выстраивая свою линию в отношении молодых сторонников Навального, власть должна пройти по очень тонкой грани. Жестокость и нарушение гражданских прав — это неприемлемо. Но попытки заигрывания, попытки играть в поддавки, попытки закрыть глаза на нарушение закона — это тоже неприемлемо. Ставшая уже крылатой фраза «они же дети!» не должна быть индульгенцией на вседозволенность.
«У того, кто в шестнадцать лет не был либералом, нет сердца. У того, кто не стал консерватором к шестидесяти, нет головы», — сказал некогда знаменитый британский политик XIX века Бенджамен Дизраэли. Замените в этом выражении сильно поменявшее свое значение за два века слово «либерал» на более точное — «радикал», и вы получите рецепт успеха Навального в подростковой среде. Но то, что сработало для Навального, точно не сработает для его оппонентов — не только для власти, но и для всех тех, кто не хочет превращения российских городов в арену уличных сражений демонстрантов и полиции.
Сторонникам поступательного и эволюционного пути развития России нужен принципиально иной рецепт нахождения общего языка с недовольными из числа молодых граждан страны. И у меня даже есть подозрение, как именно такой рецепт может выглядеть. Говоря о недовольных текущим положением дел в более старших российских возрастных группах, Валерий Федоров обронил фразу: «Люди среднего возраста требуют от власти серьезного, рационального, взрослого разговора». Мне кажется, что то же самое относится и к более младшим российским поколениям.
Формула «партия сказала надо — комсомол ответил есть» больше не работает и работать не будет. Прокремлевские движения вроде «Наших» были закрыты не просто так. Власть убедилась, что подобные организации не приносят реальной пользы, но зато приносят вполне реальный вред. Политика — это в очень немалой степени «наука убеждать». И такой искушенный «слуга народа», как Владимир Путин, похоже, чувствует это на уровне инстинктов. По моим данным, участившиеся масштабные встречи ВВП с юными гражданами России — это вовсе не инициатива путинских советников из кремлевской администрации. Инициатор всех этих встреч — лично президент. Путин не хочет терять эмоциональный контакт с «путинским народом» — молодым поколением россиян. ВВП понимает: в конечном итоге именно «путинский народ» определит судьбу политического наследия Путина.