Год тому назад в России был только один политик, окруженный в общественном сознании своеобразным сакральным ореолом, — бессменный лидер страны в ХХI веке Владимир Путин. Сегодня ВВП по-прежнему на три головы выше всех прочих российских слуг народа. Но в «пантеоне» политиков с «нимбом» Путин уже не один — там обосновался еще и Алексей Навальный.
Что стоит за головокружительным взлетом Навального? Какие пружины массового сознания сделали возможным возвышение политика, у которого, как все прекрасно знают, кроме набора общих лозунгов, нет никакой содержательной повестки? Где находится «карьерный потолок» Алексея Навального? И что «феномен Навального» на самом деле значит для России?
Оседлавший волну
В 1890 году известный британский экономист Альфред Маршалл обобщил труды многих других ученых и окончательно сформулировал теорию спроса и предложения. Основные постулаты Маршалла — спрос рождает предложение; тот, чье предложение наиболее точно отвечает потребностям рынка, имеет наилучшие шансы победить своих конкурентов — принято относить прежде всего к сфере экономики. Но законы Маршалла идеально работают и в сфере политики. Опираясь на них, можно с изумительной легкостью определить, почему «акции» одного слуги народа на политической бирже вдруг поперли вверх, а «акции» другого вдруг обрушились вниз.
Почему на закате горбачевской эры опальный Борис Ельцин играючи преодолел ожесточенное сопротивление советской партийной бюрократии и оказался в должности лидера страны? Потому что его основной месседж «так жить нельзя, требуется полное обновление!» идеально совпал с основным запросом общества. Почему в 1999 году российская публика за считаные недели поменяла свое мнение о новом премьер-министре РФ Владимире Путине? Почему из «серого и безликого аппаратчика» ВВП в глазах избирателей превратился в исполинскую фигуру исторического масштаба? Потому что «политическое предложение Путина стране» «Россия должна подняться с колен и навести наконец порядок в своем собственном доме» попало в самое яблочко скрытых общественных ожиданий.
Сравнивать «эффект Ельцина» и «эффект Путина» с «эффектом Навального» — это, конечно, не совсем корректно. Но и преуменьшать размеры политического достижения Навального весны-лета 2017 года я бы тоже ни в коем случае не стал. Оппоненты часто упрекают Алексея Анатольевича в оппортунизме и в стремлении подогнать свои лозунги и публичные воззрения под общественные ожидания в данный конкретный момент. Навальный — это то яростный русский националист, то рыцарь либеральной идеи в сияющих доспехах. Однако оппортунизм — это далеко не всегда грех в политике.
Перебирая политические маски, наиболее востребованные публикой, Алексей Навальный неожиданно наткнулся на золотую жилу. Лозунги и призывы Навального срезонировали с ожиданиями публики. В глазах определенной части общества Алексей Анатольевич превратился в привлекательную альтернативу Владимиру Владимировичу, в единственно возможного лидера российской оппозиции.
Что именно позволило Алексею Навальному добиться столь впечатляющего достижения? Получив от социологов ответ, я долго не мог в него поверить: окончание острой фазы экономического кризиса в России.
Вот как генеральный директор ВЦИОМ Валерий Федоров объяснил мне суть этого феномена: «Связанная с состоянием экономики негативная динамика общественных ожиданий началась осенью 2014 года и завершилась осенью 2016 года. Прошлой осенью люди ощутили, что наиболее острая и болезненная фаза экономического кризиса уже позади. Это сформировало мощнейший навес позитивных ожиданий. Состояние экономики России уже не вызывает у людей страха. Главным вопросом в их глазах стал следующий: «Когда станет лучше лично мне?».
Однако дать сколько-нибудь удовлетворительный ответ на эти общественные ожидания российская экономика так и не смогла. Да, российский рубль сегодня не находится в состоянии отвесного падения, как это было в конце 2014 года. Но при этом наша экономика бесконечно далека сейчас от тех темпов роста, что были нормой в первые путинские годы. Народное хозяйство страны не может выдать на-гора те «золотые яйца», которых так жаждет население. Помноженный на окончание «жировых запасов», накопленных в прежние «тучные» годы, этот разрыв между высоченными общественными ожиданиями и разочаровывающей реальностью и вызвал у публики сильнейший приступ раздражения.
Алексей Навальный быстро осознал все это и мастерски сумел оседлать волну. Все гениальное, как известно, просто. Некоторые политические идеи и приемы Навального настолько просты, что о них даже неудобно говорить. Хитроумный Алексей Анатольевич понял: в годы, когда благосостояние простых людей растет как на дрожжах, они склонны снисходительно относиться к сверхпотреблению со стороны элиты. Но когда твой собственный кошелек начинает пустеть, принцип «живи и давай жить другим» перестает действовать. Подчеркнуто роскошный стиль жизни сильных мира сего начинает восприниматься как нечто совершенно неприемлемое, как почти личное оскорбление.
Другая гениальная в своей простоте идея Навального — задумка сосредоточить на первоначальном этапе игры свой политический огонь на Дмитрии Медведеве. Одна из особенностей нашего премьер-министра в данный момент — это склонность несколько преувеличивать собственную значимость, размер своей популярности и своих политических талантов. Медведев не просто не сумел отбить атаку Навального. Премьер-министр сыграл роль «усилителя», гигантского сабвуфера направленной против него самого шумной пропагандистской кампании. У Навального получилось использовать председателя правительства в качестве своего рекламного агента.
Ни одна успешная политическая карьера не может расцвести без банального человеческого везения. И Алексею Навальному очень повезло. Начало формирования у населения навеса позитивных экономических ожиданий, удовлетворить которые власть оказалась не в силах, совпало по времени с пересменкой на ключевой должности в российской государственной иерархии — заменой кремлевского куратора внутренней политики.
Сергей Кириенко — человек, который сменил Володина в Кремле после удачных для российской власти думских выборов осени 2016 года, — это тоже исключительно талантливый государственный деятель. Кириенко вызывает доверие и даже восхищение своих ближайших коллег по путинскому аппарату. Кириенко — трудоголик, своего рода мыслящая машина, которая пропускает сквозь себя горы информации и пытается вникать во все и вся, включая, например, более современный формат празднования 8 Марта или отражение попыток зарубежных интернет-гигантов с помощью нечестных приемов подмять под себя российский рынок.
Кириенко — крайне жесткий менеджер и аппаратчик. Некоторые из его совещаний в штаб-квартире президентской администрации на Старой площади длятся ровно 7 или ровно 12 минут. Однако, в отличие от Володина, Кириенко — это в первую очередь технократ и управленец и лишь во вторую очередь политик. «Выстраивание в шеренгу» представителей элиты — это то, что Кириенко знает и умеет. Но вот публичная политика, управление массами людей, попытки подчинить своей воле структуры, построенные не по иерархическому принципу, — это то, от чего на протяжении большой части своей государственной деятельности Сергей Владиленович был бесконечно далек.
Коллеги Сергея Кириенко уверяют меня, правда, что он учится управляться с совершенно новой для него сферой деятельности с потрясающей быстротой. Зная Кириенко еще по 1998 году, я охотно готов в это поверить. Но «потрясающая быстрота» — это все-таки не синоним понятия «одномоментно». Кириенко приходится обучаться на рабочем месте. И это временно снизило эффективность кремлевской политической машины — с понятными последствиями для оппонентов российской власти вроде Алексея Навального.
У политического взлета Навального есть и еще одна причина, которая пока не до конца поддается анализу. Для абсолютного большинства граждан РФ лобовое столкновение с репрессивным аппаратом российского государства — это страшная личная трагедия. Вчера ты был самым богатым человеком России. Сегодня тебя безнаказанно терроризируют маргиналы из числа сокамерников. Вчера ты был вальяжным губернатором крупного региона, грозящим избирателям «перекопать дорогу» в отместку за прохладный прием. Сегодня ты сидишь в СИЗО и пишешь грустные стихи: «Днем субботним влепили пощечину, не помог мне святой оберег. Меня выбросили на обочину, прямо в грязный апрелевский снег».
Но вот по отношению к Алексею Навальному российская силовая машина ведет себя словно «бумажный тигр». Суровые приговоры выносятся и тут же отменяются. По отношению к Навальному все словно понарошку, все словно не всерьез. Максимум, что достается на его долю даже после вопиющих выпадов против власти, это 30 суток ареста. О причинах подобного положения дел можно спорить. В версию, что Навальный — это «троянский конь», специально засланный российской властью в ряды оппозиции, я не верю категорически.
А вот в то, что у Навального были и есть неформальные отношения с разными группировками внутри российских силовых структур и вообще внутри российской политической элиты, я поверить готов. Но эти отношения точно не построены на принципе «начальник — подчиненный». Фундамент таких отношений зиждется, как мне кажется, на временном частичном совпадении интересов и попытках взаимного использования.
Но причина «неприкосновенности» Навального, по моей информации, даже не в этом. Желающих надолго отправить Алексея Анатольевича в места не столь отдаленные в структурах власти хоть отбавляй. Однако Владимир Путин, по данным осведомленного источника, относится к этой идее отрицательно. Вот и получается: силовики пока могут лишь бессильно клацать зубами, а вокруг Навального создается аура неуязвимости.
Трамп российского розлива
«Единственное хорошее правительство — это плохое правительство в состоянии крайнего испуга», — сказал некогда известный британский писатель Джойс Кэри, человек, который настолько не любил власть, что отказался от ордена Британской империи на том основании, что у государства нет права судить о достоинствах или недостатках литературных произведений. Я человек, гораздо менее идеологически заряженный, чем Джойс Кэри. И поэтому его определение «хорошего правительства» вызывает у меня определенный скепсис.
Находился ли в 1940 году в состоянии «крайнего испуга» Уинстон Черчилль, когда он отверг предложение коллег заключить «почетный мир» с Гитлером и решил продолжить казавшуюся тогда безнадежной схватку с нацизмом? Находился ли в 1959 году в состоянии «крайнего испуга» новый президент Франции Шарль де Голль, когда он принял решение об отказе Парижа от своей колонии Алжир и тем самым подставил себя под пули и бомбы экстремистов из созданной недовольными военными группировки ОАС (Секретная вооруженная организация)?
Нет, «испуг» — это не единственная причина возникновения «хорошего» правительства. Но в каком-то смысле Джойс Кэри все равно прав. Если власть не ощущает давления со стороны населения, если в стране нет реальной политической конкуренции, то это рецепт застоя, рецепт превращения «хорошего» правительства в «плохое». В течение трех лет после повторного «покоренья Крыма» российская власть обладала почти монопольным влиянием на российскую внутриполитическую жизнь. И это привело к возникновению у некоторых чиновников триумфалистских и шапкозакидательских настроений, уверенности, что «пипл схавает все».
Общество изголодалось по альтернативе. Обществу до смерти надоела череда бледных, неубедительных и безвольных «несистемных» оппозиционных вождей вроде одного вознамерившегося подарить любимой женщине свою политическую партию экс-премьера России. Общество устало от «системных оппозиционных лидеров» Зюганова и Жириновского — людей, которые с 1993 года обещают со дня на день победить режим на выборах. Обществу хотелось чего-то нового, свежего, не затрепанного, убедительного и сильного. И Алексей Навальный — блестящий коммуникатор, политик, обладающий безусловной харизмой, — стал ответом на «молитвы» многих. Появление в стране полузабытых признаков политической конкуренции — это безусловный плюс.
А вот теперь начинается длинный список потенциальных минусов. Взлет политической карьеры Алексея Навального может показаться чисто внутрироссийским политическим феноменом. Но волну «навальномании» модно рассматривать и как составную часть той волны популизма, которая захватила, например, США. Дональд Трамп — чем это не «американский Навальный»? Политическая элита ненавидит его и боится. Зато у него получается найти общий язык с простым человеком. О деталях и скользких моментах искусства управления государством Трамп ничего не знает и не хочет знать. Но избирателям пока на это наплевать. Им пока достаточно звонких лозунгов и обещаний простых решений сложных проблем.
Итак, мы следуем в русле общемировых или по меньшей мере американских политических тенденций? И да и нет. Меня очень настораживает несколько моментов. База политической поддержки популиста Трампа — это «забытые люди американской политики», не очень образованные слои населения, которым надоели заумные экзерсисы интеллектуальной элиты своей страны. База политической поддержки популиста Навального — самые образованные слои общества, люди, которые, казалось бы, не должны верить в возможность политического волшебства.
Навальный не предлагает ничего, кроме протеста как такового, протеста ради самого протеста. Но для страны полезен только тот протест, который несет в себе и содержательную повестку, протест, нацеленный не только на разрушение, но и на созидание. В протесте Навального вдоволь разрушения. Он делает все, чтобы перевести протестную активность граждан в плоскость уличных побоищ между демонстрантами и силовиками. Но вот с созидательным началом у протеста Навального большие проблемы — если, конечно, не считать созидательным началом дальнейшее созидание политической карьеры самого Навального. Протест Навального — это чисто вождистское движение, построенное на принципе «кто не с нами, тот против нас».
Но вот обращают внимание на это обстоятельство сторонники Навального из числа самых образованных слоев российского общества? Нет, не обращают. Известный российский публицист и историк Петр Романов написал недавно в социальных сетях: «Никогда не замечали, как трудно дискутировать с людьми, которые путают «есть» и «должно быть» (или «так не должно быть»)? Ты им про реальность, они про мечту. Причем тот факт, что возможность осуществления этой мечты из земной грубой реальности (и в частности из человеческой природы) никак не вытекает, их совершенно не интересует. Все равно ДОЛЖНО БЫТЬ. И все».
Сергей Гуркин, автор ставшего уже знаменитым недавнего скандального интервью с лауреатом Нобелевской премии Светланой Алексиевич, сформулировал ту же самую проблему еще более остро и выпукло: «Граница давно уже проходит не по линии «либералы — не либералы». Граница проходит по линии принимающих или не принимающих реальность. Видящих ее (и уже после этого выстраивающих те или иные картины мира) — или берущих картину мира и выбрасывающих из реальности все, что туда не подходит».
Еще один момент, который меня очень беспокоит. Популист Дональд Трамп действует в рамках государственной системы, в которой роль механизма ручного управления страной сведена к минимуму. Трамп — президент США. Но он заблокирован со всех сторон. Популист Алексей Навальный действует в рамках государственной системы, в которой в обозримом будущем нет реальной альтернативы механизму ручного управления страной. И что будет, если Навальный с его откровенно авторитарными замашками вдруг когда-нибудь прорвется к «штурвалу»? Не сделает ли страна мощный скачок назад в своем политическом развитии?
Да, да, вы абсолютно правы. Я бессовестно забегаю вперед — в будущее, которое, скорее всего, так никогда и не наступит. Навальный кажется таким наикрутейшим оппозиционером только на фоне отсутствия других сколько-нибудь крупных фигур в оппозиционной среде. Любая попытка замерить его абсолютный, а не относительный политический вес выдаст на-гора достаточно скромные показатели.
Вот, например, подробная социологическая разборка популярного сейчас тезиса «Навальный стал кумиром молодежи» в исполнении генерального директора ВЦИОМ Валерия Федорова: «Нельзя говорить, что Кремль потерял молодое поколение. На демонстрации Навального массово вышли представители только одной части молодежи — школоты. Речь идет об учениках выпускных классов школ и студентах первых двух курсов — люди, которые могут себе позволить не думать о своих будущих карьерах и наслаждаются свободой. Но даже в среде школотов — среде, которая, кстати, по-прежнему является довольно аполитичной, — Путин гораздо популярнее Навального. На митинги Навального вышли белые вороны, одиночки, люди, которые в своей среде стоят на обочине. Навальный для этих белых ворон — человек, который дал им возможность обрести себя, самореализоваться и социализироваться».
Не слишком велико и число убежденных сторонников Навального среди взрослого населения. По оценке моего осведомленного собеседника из структур власти, ядро последователей Навального в Москве — это «семь-восемь тысяч фанатично настроенных активистов». Но даже если бы их было 80 тысяч — что бы это изменило? Пока Путин у власти, у Навального нет шансов даже близко подобраться к Кремлю. Рейтинг власти может колебаться сколь угодно сильно, но ВВП все равно удержит в руках бразды правления. Но вот что будет, когда Путин перестанет быть первым лицом России?
История нашей страны после 2024 года — это пока один сплошной знак вопроса. Ясно, что Путин рано или поздно передаст дела преемнику. Но вот сможет ли этот преемник выдержать вес «шапки Мономаха»? Не окажется ли он таким же «сильным лидером», как Дмитрий Медведев? Когда Путин покинет политический олимп, дестабилизация является вполне реальной перспективой. А в условиях дестабилизации к власти может прорваться сколь угодно случайная и несистемная фигура — тот же Навальный или пока нам неизвестный политический брат-близнец Навального. Вероятность чего-то подобного не очень велика. Но она есть.
То, что является лекарством в малых дозах, превращается в яд в больших. Навальный в разумных дозах — это лекарство для российской политики, способ сделать страну лучше. Гипертрофированно сильный Навальный несет в себе опасность для эволюционного пути развития России. Навальный — это одновременно и живое доказательство того, что наше общество растет, и живое олицетворение пути, на который лучше не сворачивать. Навальный — это испытание, экзамен на зрелость, на способность сохранять самообладание и принимать разумные рациональные решения. Обратный отсчет времени до момента сдачи этого экзамена уже начался.