Чечня, война, где-то под Ведено. Трофейный армейский «уазик» медленно ползет по горному серпантину. Над соседними сопками вспыхивают осветительные ракеты федералов. Идет рутинный обстрел. Мы возвращаемся после интервью с известным полевым командиром. Мы — это Андрей Бабицкий, я и тогдашний директор Русской службы радио «Свобода» Марио Корти.
Внезапно Бабицкий просит водителя остановиться. «Мне надо выйти в эфир», — бормочет он, устраиваясь со спутниковым телефоном на склоне горы. «Андрей, здесь стоять опасно!» — наш бородатый водитель нервничает, мы с Корти в ужасе. Бабицкий выходит в эфир. Между тем дорогу начинают обстреливать уже конкретно. Наконец эфир окончен, и водитель, поминая шайтана, ударяет по газам. В чем в чем, а в смелости Бабицкому не откажешь...
— Андрей, привет, давно не виделись. Многие были, мягко говоря, удивлены таким неожиданным поворотом в твоей судьбе. Но не я. Мне было очевидно, что журналиста, выступавшего против нарушений прав человека в Чечне, должна возмущать аналогичная ситуация на Донбассе. К несчастью, это понимают не все. Так почему ты вдруг решил уехать в Донецк из благополучной Европы?
— Мотивировка этого решения довольно простая. Для меня Донбасс — это то место, где сегодня вершится история новой России. Здесь формируются новые смыслы, которыми Россия будет жить, я думаю, ближайшие десятилетия. Я чувствую себя здесь как в аэродинамической трубе, сквозь которую дуют ветры истории. Именно здесь, в Донбассе, русские люди сумели для себя сформулировать программу жизни на будущее. Программа эта связана с защитой русского языка, русской идентичности, своей государственности.
— Можешь конкретизировать?
— Мы наблюдаем здесь совершенно фантастическую вещь. Жители Донбасса ведь очень долго старались не конфликтовать с украинским государством и более-менее мирились с программой украинизации, которая неуклонно осуществлялась после распада СССР. Весь документооборот был переведен на украинский язык, все высшее образование. У русских Донбасса потихонечку оттяпывали кусок за куском очень значительную часть их культуры.
Майдан, когда его оседлала нацистская свора, вынудил депутатов Рады отменить закон о языковой политике, который давал хоть какой-то статус русскому языку и позволял сохранять элементы русской культуры в образовании и в ежедневном общении. И вот здесь уже Донбасс отступить не мог. Не мог позволить вытеснить русский язык, который является, по сути, кодифицированной матрицей русского взгляда на жизнь, русских ценностей. Донбасс не согласился с революцией. Донбасс не согласился с государственным переворотом.
Сегодня мы имеем русский Донбасс как точку сборки Украины, если этому государству на самом деле суждено жить. В чем, к сожалению, я сильно сомневаюсь.
— Однако тех, кто воюет в Донбассе, считают как раз врагами украинской государственности. Можешь объяснить свою точку зрения?
— Донбасс является преемником той легитимной власти, которая была изгнана беснующимися толпами в Киеве. Для меня это очень большая история. В течение долгих лет русские на всем постсоветском пространстве подвергались дискриминации. В большей части республик к власти пришли националистические режимы, и русских никто не защищал. Донбасс встал на свою защиту и показал, что русские могут себя защищать. Я думаю, что это как раз та модель поведения, которая будет программой русской жизни на ближайшие годы. Вот, собственно, мои мотивы.
— Это ведь это не первое твое увольнение со «Свободы». Предыдущее произошло в 1993 году…
— Точнее, в 1993 году произошел мой уход со «Свободы». Я уходил со «Свободы», когда в Москве расстреляли Белый дом. Я ушел сам, потому что посчитал эти действия абсолютно преступными, а «Свобода» тогда поддержала ельцинский режим. Я вернулся на «Свободу» после начала чеченской войны. Меня уговорил Савик Шустер, и я уже с правозащитной мотивацией поехал в Чечню, где мы с тобой и встречались неоднократно.
— А как произошло твое нынешнее увольнение?
— Сейчас меня уволили очень просто. Сначала я открыто поддержал возвращение Крыма в Россию. Я написал и опубликовал на сайте, где был главным редактором, статью в поддержку решения Путина взять под защиту население Крыма. После этого я был отстранен от должности главного редактора радио «Эхо Кавказа» и переведен на позицию простого корреспондента, причем в молдавской редакции. Тогда я первый раз поехал в Донбасс, еще будучи корреспондентом радио «Свобода». И здесь, в селении Новосветловка, второго, кажется, сентября 2014 года я снял эксгумацию трупов людей, которые были расстреляны бойцами батальона «Айдар». Это был просто видеоролик, без всяких моих комментариев. Я его смонтировал, отправил на сайт, его вывесили…
— И сразу после этого тебя уволили? Чье это было решение?
— У нас есть там такой «коллективный Геббельс» — украинская редакция. Они устроили чудовищный скандал, потому что, по их мнению, ничего подобного быть не может, ведь всем известно, что бойцы батальона «Айдар» людей без суда и следствия не расстреливают. А там была именно такая ситуация: просто вытащили четырех человек из машины и расстреляли. Ну и все. Мою позицию сократили в связи с реорганизацией. У радио «Свобода» есть такая возможность по трудовому договору: проводить реорганизацию и на этом основании увольнять кого угодно.
— Понятно. Какие-то отступные хоть заплатили?
— Не совсем отступные. Там была другая ситуация. Заплатили за еще один год учебы моей младшей дочери. Она учится в школе, а там это дело дорогостоящее. Фактически 2 тысячи долларов в месяц. Они в качестве отступного оплатили ей еще один год учебы.
— Твои расхождения с радио «Свобода» возникли только по ситуации с Крымом и Донбассом? То, что ранее ты на «Эхе Кавказа» проводил определенную «антисаакашвилевскую» линию, возражений не вызывало?
— Не просто определенную. Для меня Саакашвили — преступник, один из самых отвратительных авторитарных правителей на постсоветском пространстве, и я об этом писал постоянно. Ты знаешь, после развала Советского Союза «Свобода» утратила жесткую редакционную политику, потому что это был инструмент холодной войны. И поэтому вплоть до начала украинских событий это была очень аморфная организация, в которой могли сосуществовать совершенно разные концепции, взгляды, точки зрения. И я мог делать то, что считал нужным. Тем более что грузинская служба, при которой было создано «Эхо Кавказа», тоже достаточно критично относилась к Саакашвили. Так что для русской редакции Саакашвили был «маяком демократии», а для меня — преступником. Мы сидели в ста метрах друг от друга. Это была такая странная история. Все поменялось с началом украинского конфликта.
— Что именно поменялось на «Свободе»? Плюрализм перестал приветствоваться?..
— «Свобода» снова была востребована как средство жесткой пропаганды, направленной против России, и фактически весь журналистский состав радио был рекрутирован как подразделение, ведущее информационную войну. Я в этих условиях, конечно, находиться уже не мог.
— Мне один из бывших сотрудников «Свободы» рассказывал, что давались даже вполне четкие указания: «Отныне ваша главная задача — разоблачение российской пропаганды». Такое могло быть?
— Наверное, так и было. Ты знаешь, все же я держался очень особняком. Мое радио «Эхо Кавказа», которое я создал с нуля и главным редактором которого проработал три года, как мне кажется, было очень креативным проектом. Сначала мне предложили, чтобы главной идеей этого радио стала реинтеграция Абхазии, Осетии и Грузии. Но я объяснил, что реинтеграция невозможна. И что построить хоть какой-то диалог между этими тремя сторонами, которые разговаривать друг с другом не хотят, которые пережили серьезные боевые действия, возможно, только если все три стороны будут высказывать свою точку зрения. И вот такая дискуссия, как ни странно, придала этому вещанию особую, живую атмосферу.
— У нас с тобой полностью совпадают оценки личности Саакашвили. Но многие нас не понимают. Не можешь ли объяснить, почему ты к нему относишься столь негативно?
— Саакашвили создал чудовищное полицейское государство, нагнав страху на свое население. Фактически это был репрессивный режим, который прикрывался лозунгами демократии и евроинтеграции. Все знают о делах Мерабишвили, все знают, что отнимались бизнесы, что люди пропадали, их закидывали в тюрьмы. Грузинское общество было погружено в атмосферу чудовищного страха. Это был самый жесткий полицейский режим на постсоветском пространстве, если не брать среднеазиатские республики.
— Почему же на Западе до сих пор не понимают сути этого режима и по-прежнему считают Саакашвили «маяком демократии»?
Честно говоря, я не думаю, что на Западе этого не понимают. Я для себя эту проблему формулирую как проблему политического расизма. Создавая этот неблагоприятный пояс вокруг России, Запад входит в тесное сотрудничество именно с националистами. Потому что националисты — это очень жесткая сила. Если ты хочешь подорвать позиции России, то националисты — это лучшие союзники. Я думаю, что здесь речь идет не о непонимании сути этих режимов, а о том, что Запад совершенно спокойно из политических расчетов входит в сотрудничество с самыми отвратительными националистическими силами на постсоветском пространстве.
- Как ты оцениваешь сегодняшнее радио «Свобода»? Является ли оно эффективным инструментом продвижения американских интересов?
- Мне кажется, что это глубоко неэффективный проект. В моем представлении, та критика российских властей, которая звучит сегодня на радио «Свобода», имеет противоположный эффект. Потому что это критика безобразная, с передергиваниями, с ложью. Это очень подлая критика. Я вообще ожидаю, что Трамп будет потихонечку этот проект закрывать. Он не нужен, и в отношениях между Россией и Америкой является камнем преткновения. Поэтому мне кажется, что новая американская администрация должна избавляться от этой радиостанции.
- Может быть, неэффективность «Свободы» объясняется кадровой политикой ее руководства? В советские времена она имела возможность приглашать лучших…
- В советские времена на «Свободе», конечно, работали «золотые перья». Приезжали прекрасные писатели, которые оппонировали советской власти. Сейчас это мальчики и девочки без серьезного образования, плохо пишущие. Профессиональный уровень даже у самой продвинутой на этом радио русской службы опустился ниже плинтуса.
Я особенно за ними не слежу, но когда изредка натыкаюсь на очередное дерьмо от радио «Свобода», то понимаю, что это нечто уже совсем за гранью добра и зла. Вот мой бывший коллега и бывший приятель Михаил Соколов ведет программу. К нему в эфир дозванивается какой-то работяга и произносит нечто, что Мише не нравится. Что делает Миша Соколов, как думаешь? Он спрашивает у слушателя: «А вы что, уже тяпнули 50 грамм?»
При этом Соколов считается одним из самых профессиональных сотрудников радио «Свобода». Это просто, что называется, «закусились». Запад «закусился» с Россией из-за Украины.
— Ты недавно выступил со статьей, в которой извинялся за свою фразу, сказанную когда-то по поводу казней чеченцами пленных российских солдат. Эта статья была воспринята как некое покаяние…
— Так это и было покаяние. Это были крайне неудачные слова. Я на самом деле не вкладывал в них тот смысл, который видится со стороны. Но, конечно, это были безумные слова, порожденные больным сознанием человека, очень серьезно травмированного боевыми действиями.
— Почему у тебя возникла потребность это написать и обнародовать публично?
— Я просто расчищаю свое прошлое. Я стараюсь как-то нейтрализовать моменты, которые сейчас мне кажутся постыдными.
— Ты реально присутствовал когда-либо при казнях пленных, в чем тебя обвиняли некоторые?
— Нет, никогда. Я видел казненных пленных, но ни разу в жизни при казнях не присутствовал. Я просто не позволил бы себе этого сделать.
— Кто-то оплачивает твое пребывание в Донецке? Где ты там живешь? Снимаешь квартиру? У тебя есть с кем-то постоянный контракт на освещение событий там?
— Нет, я фрилансер. Я живу на гонорары. Я нигде не в штате, у меня никаких договоров ни с кем нет. Да, я снимаю квартиру, здесь это недорого. Просто приехал, начал работать. У меня поначалу вообще не было понимания, что буду делать, потому что я покинул один лагерь и не перешел в другой. Фактически все эти три года я нарабатывал новую репутацию — репутацию человека, который выступает в защиту интересов России. Мне кажется, что мне удалось это сделать. Меня сейчас охотно печатают в разных изданиях. Я пишу много статей. Я живу как обычный дончанин, не особенно общаюсь с властями, мне это неинтересно. Я оказался у себя дома, я оказался в своей языковой среде, среди тех людей, с которыми мне хочется быть. Когда я приехал сюда, у меня было такое ощущение, что 16 лет я пытался себя прирастить к совершенно чуждой среде, к чужому государству. На хрена я это делал — я сейчас не понимаю абсолютно. Я себя в Донецке чувствую дома.
— Раньше ты был репортером, а сейчас переключился на публицистику. Почему?
— Я уже немножко староват для репортера. У меня есть свои представления о тех процессах, которые происходят в Донбассе и России. Мне сейчас интереснее описывать не события, а их смысл. Это, наверное, нормально. Хотя я не брезгую и репортерской работой. У меня был совместный проект с «Лайфом» — они повезли меня в Чечню по «местам боевой славы», чтобы я посмотрел, что там было и что стало. И я написал огромный репортаж «Чеченская головоломка», которым очень горжусь и считаю даже образцом этого жанра.
— И как тебе Кадыров?
— Меня вообще поразила ситуация в Чечне. Мне показалось, что чеченцы сегодня возлагают на себя ответственность за то, что с ними произошло. За эти две безобразные войны, за изгнание русских, за все те «художества», до которых они докатились. У меня есть ощущение, что у чеченского общества появилось чувство собственной вины. Мы ведь поехали выяснять, насколько справедливы страхи, которые ныне очень популярны в России, — на тему «сколько волка ни корми, а он все в лес глядит». Дескать, изменится политическая конъюнктура в России — и снова чеченцы нанесут удар в спину. Ничего подобного. У меня ощущение, что это абсолютно русская территория.
Кадырова я считаю необходимым злом. Чеченцы очень сильно испортили себе жизнь этой своей национальной революцией, Дудаевым, этим архаическим нацизмом, который у них дошел до абсолютно зверских форм. Наверное, никакой другой человек, кроме Кадырова, сегодня не смог бы управиться с этой ситуацией. Это то необходимое зло, которое они сами вызвали и которое сегодня, как ни странно, складывается в довольно симпатичный порядок жизни.
Сегодня чеченцы — это не тот народ, который я видел в первую и во вторую войну. Это народ, осознавший ответственность за свою собственную судьбу. Народ, который сегодня реально очень привязан к России.
— А какая сейчас обстановка в Донецке? Есть ли изменения к лучшему?
— В 2014 году ходить по улицам Донецка было не самым увлекательным занятием. Человек с ружьем вызывал опасения. Очень часто он бывал нетрезв, склонен демонстрировать свою силу гражданскому населению… Сегодня это безопаснейший русский город. То есть уровень самосознания и уровень самоорганизации Донбасса абсолютно фантастический. Я знаю историю других «сепаратистских» территорий, которыми занимался: Абхазии, Южной Осетии… Я не ожидал, что Донбасс так быстро сумеет справиться с собственными проблемами и восстановить порядок. В этом смысле для меня Донбасс — это удивительно европейская территория. Здесь достигнуто равноправие между народами, здесь русский и украинский языки являются государственными, здесь вообще нет никаких проблем в отношениях между разными национальными группами.
Конечно, полной демократии мы здесь не имеем и иметь не можем, потому что республика воюет. Кроме того, есть неизбежные проблемы роста. Тем не менее за три года Донецк стал городом, где можно жить абсолютно спокойно, где на улицах безопасно. И прямо противоположные процессы происходят на Украине…
— Как ты оцениваешь перспективы государственного строительства ДНР?
— Не скажу, что очень оптимистично. Потому что все-таки эта территория интегрируется в Россию, и мне кажется, что процесс уже завершен процентов на 80. Я думаю, что это русская территория, и она будет в России, хотя как скоро это произойдет — мы не знаем.
— То есть они скорее не строят свое государство, а стремятся войти в РФ?
— Несомненно. И это желание подавляющего большинства жителей Донбасса.
— Для меня всегда было очевидным, что если человек выступает за самоопределение Чечни, против силового подавления чеченского восстания, то было бы логично, чтобы он в украинском конфликте оказался на стороне Донбасса…
— Я никогда не выступал за самоопределение Чечни. Потому что не знал, насколько это соответствует желанию всего ее населения. В выборах Дудаева не участвовали русские. Поэтому мы не можем считать их реальным волеизъявлением всех жителей республики. А после этого там не было никаких референдумов. Мы просто не знаем, чего реально хотели жители Чеченской Республики.
— Согласна, но я говорила не о тебе. Я говорила о некоторых наших общих знакомых — правозащитниках и журналистах, которые осуждали действия российских военных в Чечне, в результате которых страдало гражданское население, но предпочитают не замечать аналогичных, а чаще и намного худших действий украинских военных в отношении жителей Донбасса. В чем причина подобного двоемыслия?
— Это вопрос не ко мне. Это вопрос к нашему либеральному сообществу, которое живет двойными стандартами и считает, что украинское национальное государство имеет право использовать силу, а российское — нет. Спрашивается, почему? Это одна и та же ситуация. Просто наши свободомыслящие соотечественники не всегда дружат с логикой, а дружат с политическим расчетом, что часто уже противоречит каким-то нормам человеческого поведения.
— Не могу в завершение нашей беседы не задать вопрос о том, какая сейчас у вас там военная обстановка…
— Донецк — это не Грозный. Центр города выглядит абсолютно мирно, хотя канонада слышна каждый вечер. Вчера ночью были серьезные обстрелы сразу с нескольких направлений. А так это обычный русский город, живущий по обычным правилам. Здесь есть милиция, есть собственная армия, которая держит рубежи. Резерва для того, чтобы наступать, у республик, конечно, нет. Потому что сюда стянуто около 100 тысяч человек живой силы со стороны Украины. А армия ЛДНР — это 30–40 тысяч человек. На оборону этих сил хватает. А на то, чтобы отбить свои территории хотя бы до границы областей, ресурсов нет. Как эта проблема будет решена, я не знаю.
Я думаю, что Украина, конечно, катится в тартарары. И ее территории сами будут «прилипать» к Донбассу. Они просто будут откалываться. Потому что здесь порядок, жизнь здесь стабильная и понятная. А там все непонятно. Поэтому я считаю, что ДНР и ЛНР восстановят себя в границах своих областей и, скорее всего, расширят свое влияние на более обширные территории.