Составление стратегий и программ с начала этого века в России стало национальным видом спорта. Они составляются на общегосударственном, региональном и отраслевом уровнях. До 2015, 2020, 2025, 2030 года. Что интересно: никто из авторов не удосужился подвести итоги их выполнения. Этим программы отличаются от советских пятилеток, итоги которых, пусть и очень необъективно, все же подводились. Откуда такая скромность? Не оттого ли, что действительность оказалась далека от программ и итоги их выполнения скомпрометируют их авторов.
Ничуть не собираюсь отрицать ни полезность программ и стратегий, ни сложность их составления. Программы и стратегии необходимы для придания деятельности руководящих органов подуманного и целеустремленного характера. В то же время предвидение социально-экономических явлений — одна из самых сложных интеллектуальных задач. И имеющиеся в распоряжении науки методы прогнозирования далеки от совершенства. Но размер провалов российских стратегий и программ всех уровней так велик и постоянен, что объективными трудностями эти провалы не объяснишь. Выскажу свое понимание этих причин.
Проще всего объяснить их неудачным подбором исполнителей. Составление программ — выгодное дело. Оно неплохо оплачивается, и их неудачи никак не влияют на репутацию, должностное и материальное положение их авторов. Часто последние просто не указываются. Конкурс на подбор исполнителей не объявляется и все зависит от расположенности руководящего лица к тем или иным персонам. Не исключен здесь и прямой или косвенный подкуп. Совсем невреден был бы конкурс концепций и авторских коллективов с отбором комиссией авторитетных экспертов. Но имеются и более глубокие причины провалов.
Первой из них является опора их авторов на данные Росстата, которые почти по всем показателям отличаются от действительности. Ошибочная статистика обесценивает в других условиях вполне разумные экономические идеи. Так, многие экономисты-государственники возлагают большие надежды на кейнсианские методы стимулирования экономики через накачивание ее деньгами. Они действительно полезны при наличии больших резервов производственных мощностей и рабочей силы. Так и было в первой половине 2000-х годов в России. «Государственники», ориентируясь на данные Росстата о слабом использовании производственных мощностей, надеются на их использование и в настоящее время. Но эти данные вводят в заблуждение. Многие «производственные мощности» либо не востребованы, как в оборонном комплексе, либо очень сильно изношены. Нет и избытка рабочей силы, как в начале 2000-х годов. Часто их остро не хватает, особенно квалифицированных рабочих и инженеров в сфере производства товаров.
Можно ли представить себе квалифицированного врача, который безразличен к качеству медицинских приборов (например, градусника), или капитана судна, безразличного к качеству карт? Но большинство экономистов качество статистики не волнует, и они бесстрашно «прогнозируют» на основе липовых цифр. А поскольку они приукрашивают действительность, такие благополучные цифры тешат должностных лиц. Так уже было в СССР, что в немалой степени привело к его краху. Этот крах ничему не научил нынешнее государственное руководство России, и оно идет по тому же губительному пути. Одного только факта опоры на лживую статистику было бы достаточно для объяснения провала наших программ и стратегий.
Авторы стратегий чаще всего поверхностно оценивают состояние не только экономики, но и всего общества. Историей России в них и не пахнет. Можно ли игнорировать такой фундаментальный факт, как колоссальные демографические потери России в XX веке? По моим подсчетам, они составили 70–80 миллионов человек. По отношению ко всему населению эта доля одного порядка с потерями Парагвая в середине XIX века и Камбоджи в 70-е годы XX века, от которых они не оправились до сих пор. Если сюда добавить и значительно большую долю демографических потерь среди наиболее творческой части населения, то положение выглядит просто безнадежным. Вероятно, этой безнадежности можно что-то противопоставить путем принятия специальных мер по возвращению соотечественников, особенно наиболее талантливых, приглашению иностранцев, отбору талантов для обучения в стране и за рубежом и продвижению в науке и обществе, поощрению культуры и науки. Но где такие масштабные программы? Вместо этого образование, наука и культура губятся низким финансированием, непродуманными реформами, нелепыми назначениями руководителей. Достаточно посмотреть на посещаемость библиотек и тиражи наших журналов, доли граждан России в индексах цитирования, Нобелевской и приравненных к ней премиях, чтобы убедиться в крайне неудовлетворительном состоянии интеллектуального капитала страны.
Так же поверхностно в программах и стратегиях оценивается состояние общественных институтов. Глубокого анализа их реального состояния не проводится. Этой слепотой страдают в равной степени допущенные до составления стратегий либералы и государственники. Первые возлагают надежды на справедливые суды и цивилизованную правоохранительную систему, вторые — на сильное государство. Но где взять честных судей и полицейских в насквозь коррумпированном обществе? А мудрое государство? Откуда оно возьмется? Те и другие напоминают Манилова.
Трагедия нынешней России состоит в том, что «уродиками» являются в разной степени все институты. Наибольший «уродик» само государство, коррумпированное и некомпетентное во всех звеньях — исполнительной, законодательной и судебной власти. Второй «уродик» общество — апатичное и малограмотное в связи с огромными демографическими потерями, наследием веков авторитарного правления и огромными усилиями нынешней власти по дебилизации населения через электронные СМИ и деструкции образования и культуры. Политические партии, в отличие от западных стран, не являются серьезной интеллектуальной силой и не пользуются авторитетом у населения. Лишь несколько лучше дела у предпринимательства, особенно наиболее влиятельного крупного предпринимательства. Появившееся преимущественно благодаря поддержке государства и не имеющее морального авторитета в связи со скромными экономическими достижениями, запуганное делом Ходорковского, оно не способно на политическую инициативу. Малоавторитетна сейчас и наука, особенно гуманитарная.
При таком количестве «уродиков» и демографических потерь XX века надежды на экономический и общественный подъем, расточаемые в стратегиях и программах, выглядят еще более утопичными. Остается надежда на «черного лебедя» — чудо, которое раньше посещало Россию, спасая — пусть и очень дорогой ценой — от уничтожения.
Представленному мрачному изображению внешне противостоит относительное (по сравнению с 90-ми годами) благополучие населения, за исключением самой бедной его части, и ограниченное (по сравнению с теми же 90-ми) падение ВВП в ходе нынешнего экономического кризиса. Отмечу в связи с этим три обстоятельства. Во-первых, все еще велико советское материальное наследие, которое быстро убывает из-за ограниченности капитальных вложений — и это убывание, весьма вероятно, будет сопровождаться крупными технологическими катастрофами типа Саяно-Шушенской ГЭС. Немалó пока и интеллектуальное наследие, но оно также быстро убывает. Во-вторых, мы почти истратили в 2014–2016 годы Резервный фонд; Фонда национального благосостояния хватит не более чем на 2–3 года. В-третьих, все еще аномально высоки мировые цены на нефть. В начале 70-х годов они составляли около 2 долларов за баррель, с тех пор мировые цены в целом (включая и цены на углеводороды) выросли в 6–7 раз. «Нормальная» цена на нефть должна равняться 12–14 долларам за баррель вместо 50 долларов сейчас. Представьте себе экономическое положение России при цене даже не 14, а 30–35 долларов за баррель.
Я писал о федеральных программах. Гораздо более многочисленные отраслевые и региональные программы явно или неявно ориентируются на федеральные. Поэтому они повторяют их недостатки, часто прибавляя к ним собственные.
Для чего все же нужны власти программы и стратегии при их практической бесполезности и огромных затратах, достойных лучшего применения? Конечно, как удобный способ «распила» чиновниками от власти и науки средств. Но и для того также, что власть хочет создать впечатление, что она думает о будущем. Хотя на самом деле о нем совсем не думает. Это очередной дорогостоящий симулякр.