— У Израиля большой опыт борьбы с терроризмом. Что из него могла бы перенять Россия?
— С вашего позволения процитирую Владимира Владимировича Путина, который сказал на последнем «Валдае», где я присутствовал: борьбе с терроризмом учитесь у Израиля в том плане, что он доводит вещи до конца. И поэтому выживает. Имеется в виду эффективность, жесткость, активные действия, серьезная разведка, точечные удары. «Спуску не давать» и относиться к этому серьезно, потому что эта угроза не менее важна, чем другие международные угрозы.
— Израиль — популярное туристическое направление. Есть ли у страны особенный подход к обеспечению безопасности туристов?
— Это одно из самых безопасных государств, которые я знаю. Во всяком случае, гораздо безопаснее гулять по Израилю, чем, скажем, по Парижу или Французской Ривьере, где убивают людей. Бывают, конечно, теракты, но это достаточно редкое явление. У нас очень эффективные спецслужбы, вооруженные силы, дисциплинированное население в этом отношении. Поэтому работает это эффективно на протяжении многих лет. Кроме того, у нас очень низкий уровень преступности.
— А почему уровень преступности низкий?
— Это уже история, так сложилось. Преступники есть, как и везде, но вообще население довольно мирное, культурное в этом отношении. Это вопрос более воспитания, чем полицейских мер.
— Создается впечатление, что Израиль держится несколько в стороне от борьбы с запрещенной в России террористической группировкой «Исламское государство». В чем причина?
— «Исламское государство» на данный момент оперирует в определенной части Сирии и Ирака. С ним борется весь белый свет. С одной стороны международная коалиция, с другой — региональные державы. Израиль — региональная держава с самыми серьезными вооруженными силами, которая может изменить процессы всего региона, если включится в определенную борьбу. Это следует учесть. Поэтому сейчас Израиль соблюдает нейтралитет, говорит: я против них, они против меня, но пока меня не трогают, я никого не трогаю тоже... там достаточно сил со всего мира, не будем им мешать. И пока кроме последнего инцидента на границе практически не было столкновений с ИГИЛ. Им не до нас, им бы выжить. Другой вопрос, если они нападут на Израиль, естественно, он будет вести с ними разборки. Но на данном этапе в этом нет смысла. Если Израиль вступит в борьбу на сирийской территории, это будет уже шире, чем борьба с ИГИЛ, это будет вмешательство в гражданскую войну, вмешательство в дела Ирака... А у нас и так с этими государствами непростые отношения.
— Не так давно в СМИ были сообщения о том, что якобы израильские самолеты совершили авиаудар по военному аэродрому в пригородах Дамаска. Как это коррелирует с невмешательством в сирийский конфликт?
— Официальных комментариев по этому вопросу еще не было, поэтому я тоже не могу их давать. Но могу сказать, что Израиль ведет определенную политику, в той или иной мере скоординированную с Россией, в том, что у него свои ограниченные интересы в Сирии. В частности утечка вооружений, которые мы считаем превышением ныне существующего баланса, в руки организации «Хезболла» в Ливане, которая не скрывает своего враждебного отношения и намерена воевать с Израилем. Израиль заявляет, что любые вооружения, которые меняют баланс, будут уничтожены. Что и было, вероятней всего, сделано, если это действительно произошло. Происходит это в основном на приграничных территориях, как правило, обстреливают склады. Если это произошло в аэропорту, то имеются в виду склады с вооружением, которое, вероятнее всего, по имеющимся разведданным, должно было попасть в руки кому не надо.
— Израиль предпочел бы, чтобы Башар Асад остался на посту президента Сирии или ушел?
— Башар Асад, конечно, очень негативная персона ввиду того, что он позволяет себе по отношению к своему собственному народу. Речь идет уже о сотнях тысяч погибших в гражданской войне. Это вопрос моральный и международный. Но Израиль не вмешивается в него. Он должен решаться сирийским народом, политическими структурами, которые сегодня не очень хорошо действуют, но придет время, и они будут действовать. Однако лучше иметь дело со знакомым, пусть даже негативным элементом, чем неизвестно с кем. Если речь идет о выборах, то хотелось бы на этом месте видеть нормальных, демократически избранных представителей, а не диктаторов. А Асад — военный диктатор. Но если так получается, то я предпочитаю Асада «Исламскому государству». Что будет с Сирией, это уже другой вопрос, потому что сейчас старая Сирия уже исчезла, аннулирована. Это будет нечто новое, и за ее будущее сейчас идет мировая разборка. В любом случае Асад остается силен в своем алавитском анклаве и будет им руководить.
— Во время президентской предвыборной кампании СМИ писали, что в США существует некое «израильское лобби», которое заинтересовано в победе Дональда Трампа. Насколько эти предположения реальны?
— В Соединенных Штатах есть немалая доля еврейского населения, которое объединено между собой в различные структуры. Среди них есть структуры, которые поддерживают Трампа и которые не поддерживают. Так что нет однозначной поддержки Трампа еврейским населением. Израиль в эти разборки не вмешивается. Последняя вещь, которую бы хотелось израильтянам, — это быть обвиненными во вмешательстве во внутренние дела США. Что касается перспективы отношений США и Израиля, любой американский президент будет с Израилем так или иначе работать, сотрудничать, кто в большей, кто в меньшей степени. Трамп в этом отношении, по-моему, более благосклонно относится к израильским проблемам, чем, скажем, уходящая администрация, но время покажет.
— Более года назад США и шестерка международных посредников заключили «ядерную сделку» с Ираном. Чувствуют ли в Израиле, что это помогло уменьшить напряжение в регионе?
— Израиль не удовлетворен этой сделкой, он считает, что Иран рано или поздно попытается прорваться к этому виду оружия. И это никому ничего хорошего не даст, кроме как самому Ирану, который хочет выстроить свою как минимум региональную гегемонию, если не хуже. Соглашения так или иначе недостаточно, чтобы сдерживать Иран. Но лучше такое соглашение, чем ничего, потому что иначе пришлось бы его сдерживать силой. Поэтому отношение к этому половинчатое. Будем надеяться, что раньше или позже что-то изменится в самом Иране. Что касается напряжения в регионе, то Тегеран продолжает свою политику продвижения региональной гегемонии, пытается объединить шиитские отдельные формирования и создать блок, который противостоит остальным жителям региона: суннитскому большинству и Израилю, который, как он считает, следует уничтожить. Эта политика создает напряжение в регионе.
— Не так давно генеральный прокурор Израиля поручил проверить, имело ли право Министерство сельского хозяйство дарить российскому премьер-министру сельскохозяйственный беспилотник. Почему так много внимания уделяется этому случаю?
— У нас в Израиле вопросы законности рассматриваются несколько иначе, чем в России. У нас, хочу напомнить, немало министров ныне находятся за решеткой за коррупцию. В этом свете то, что проверяют министра, — это вопрос, который касается его поведения по отношению к закону: имел он право так себя вести или «кому хочу, тому дарю». Есть законы по этому поводу: как это делается, кому можно, кому нельзя. Но это ничего общего не имеет с отношениями с Россией. У самого дрона также была проблема — он был не израильским, а испанским, на нем находились американские составные. Это накладывает ограничения на Израиль, он не имел права выводить его за границу, тем более в Россию, которая находится под санкциями. По-моему, это не такой уж серьезный проступок. Но общественность это воспринимает негативно, и не из-за России, а из-за поведения этого министра, которого не все любят.
— В последний год появляются сообщения о том, что в Израиле набирает обороты так называемая интифада ножей: террористы-одиночки ранят случайных людей. Чем отличается стратегия борьбы с такими террористами от борьбы с группировками?
— Это очень сложная борьба, потому что террористов-одиночек очень трудно выследить, в конце концов, это персональное решение каждого отдельного террориста, и не только в Израиле. Но все же есть возможности отследить или получить доступ к подозреваемым элементам разными технологическими средствами. Доступ к переписке, электронной почте может в какой-то мере помочь. На практике это жесткие меры, которые применяются к ним самим, к их семьям, чтобы это дело так или иначе сдержать. Насколько я понимаю, это сейчас пошло на спад. Не полностью, но мы это застопорили.