— Владислав Дмитриевич, по идее, вас как специалиста по эпохе Ивана Грозного должен радовать, воодушевлять взрывной рост интереса современников к предмету ваших исследований. Предположение верно?
— И да, и нет. Конечно, когда человек «сидит» в своей достаточно узкой специальности, когда круг его общения исчерпывается в лучшем случае немногими десятками коллег, а то и вовсе единицами, такое взрывное расширение интереса к его предмету, конечно, приятно. Это говорит о том, что твоя работа заметна, востребована, нужна обществу. Но этим плюсы ажиотажа, пожалуй, и исчерпываются. Ни мотивы, ни формы удовлетворения этого интереса радостных ощущений не вызывают. Под мотивами я имею в виду политическую конъюнктуру. Что же касается формата, то реакция аудитории выражается прежде всего в виде полемики в Интернете, ведущейся, как правило, по принципу «сам дурак». Это еще один признак расцветшего в нашем обществе дилетантизма. Я придерживаюсь той точки зрения, что если человек не сведущ в какой-то области, ему следует обратиться к специалисту. Ведь когда мы заболеваем, то идем не к кому-нибудь, а к врачу. Историки тоже могут лечить — от ложного, мифологического, конъюнктурного истолкования прошлого.
— Нельзя не видеть, что личность и деяния Ивана IV подвергаются в последнее время в России серьезному переосмыслению: различные представители элиты соревнуются друг с другом в том, кто более цветисто похвалит Ивана Васильевича. Вот характерный пример этих панегириков: «Иван IV является одним из символов российской государственности, а время его правления вписано золотыми страницами в историю нашей Родины». Как вам такая историческая характеристика?
— Грозный — «символ российской государственности»? С какой стати? Если мы говорим о территориальном единстве страны, то на роль такого символа намного больше подходит Иван III. Именно в годы его правления берут начало процессы централизации, была ликвидирована данническая и политическая зависимость от Большой Орды, Россия стала значительным элементом общеевропейской системы международных отношений. Да, в первую половину правления Ивана Грозного, в 1550-х годах, был осуществлен ряд принципиально важных, прогрессивных для своего времени преобразований. Они, кстати, по многим пунктам развивали начатое его дедом и отцом. Однако весь позитивный эффект реформ был сведен на нет опричниной. Опричный погром положил начало системному кризису — политическому, экономическому, социальному. Что в итоге привело к Смутному времени — первой в истории России гражданской войне.
Нет, Грозного никак нельзя считать символом государственности и единства России. Это, напротив, символ дезинтеграции, раскола — и территориального, и социального. Начиная с 1565 года разделение было одним из главных принципов его внутренней политики. Писатели начала XVII века, — подчеркиваю, современники, младшее поколение эпохи Грозного — называли это «братоненавистным разделением». Отчасти можно понять и объяснить появляющиеся сегодня памятники Грозному экономическими мотивами. Скажем, монумент в Александрове — Александровской слободе, являвшейся долгое время резиденцией царя, — наверняка привлечет новых туристов. Но ведь надо думать и о будущем, о том, как это отразится на молодых поколениях. О чем будут рассказывать экскурсоводы, стоя у памятника? О пытках и казнях в слободе? О вывезенных из новгородской Софии древних соборных вратах, вмонтированных в слободской храм?
— Ключевой довод современных «любителей Грозного»: царя оклеветали, он пал жертвой информационной, «гибридной» войны, развязанной против России ее недругами. Говоря словами министра культуры Владимира Мединского, источником представлений о Грозном как о жестоком правителе, тиране стали произведения иностранцев, к которым отечественные историки относятся, как правило, недостаточно критично. Насколько критично вы сами относитесь к таким источникам?
— Вообще-то профессиональное правило исследователей — критически относиться к любым источникам. Приведенная вами фраза, если она действительно была произнесена министром, боюсь, свидетельствует о том, что он не высококачественный эксперт в данной сфере. Любой исторический текст субъективен, в особенности тот, где описываются другие страны и общества, чужие нравы. В этом случае он не может не нести того или другого идеологического заряда, объясняемого традициями, верой, привычными понятиями, идейной средой, в которой вырос и жил автор. То же, кстати, характерно и для российских текстов такого рода. Но из-за того, что автор был пристрастен, вовсе не следует, что все им написанное — вранье. Это первое.
Второе: сторонники версии о «преднамеренном очернении» царя воспринимают Европу XVI века как политически единое целое, как «мировую закулису» с центром то ли в Риме, то ли в Кракове, при дворе польского короля, то ли при дворе императора, то ли еще где. Но это абсурдное представление. Европа не была единым целым, зарубежные недруги Ивана Грозного — например, тот же польский король — не располагали ни административными возможностями, ни денежными средствами, чтобы реализовать проект диффамации России такого масштаба. Ведь мы имеем дело с довольно большим массивом текстов: рукописи, брошюры, так называемые летучие листки, которые распространялись по всей Европе.
Возьмем, к примеру, известное сочинение Альберта Шлихтинга, содержащее очень много сведений о России эпохи опричнины. Поясню: Шлихтинг — ливонский дворянин, немец, был взят русскими в плен в ходе Ливонской войны. Какое-то время он был не у дел, а потом, поскольку владел, как тогда говорили, славянскими языками, стал переводчиком у личного врача Ивана IV, Лензея. Затем сумел перебраться в Речь Посполитую. У Шлихтинга, конечно, имелись вполне осознанные мотивы показать Грозного в сугубо негативном свете, диктовавшиеся политическими интересами польского двора. Однако необходимо разделять факты и оценки этих фактов, данные автором.
Что делает в таких случаях профессионал? Он берет и сравнивает этот текст с другими. Например, с Пискаревским летописцем или сочинениями Андрея Михайловича Курбского. Курбский ничего не знал о тексте Шлихтинга, когда писал свою «Историю о великом князе Московском». Тем более он не мог читать никого из иностранцев — этих текстов еще просто не было, — в то время, когда появилось его первое послание Грозному, написанное сразу после бегства князя в Литву. То есть вместо того, чтобы придумывать новые клише, следует заниматься кропотливой, аналитической работой. И лишь проведя такую работу, делать какие-то выводы.
— Имеются ли сугубо русские источники, подтверждающие свидетельства иностранцев и перебежчика Курбского?
— Главным свидетелем является сам Грозный, его канцелярия. В 1581 и 1583 годах, после истории с сыном, царь рассылал по монастырям списки опальных лиц, убитых по его приказам. В целях поминовения. Всего обнаружено около десятка монастырских синодиков. Согласно им, в период с весны 1568-го и по лето 1570 го, когда были проведены массовые казни на Красной площади, то есть за два с небольшим года, было казнено около трех тысяч человек. В синодики включены отрывки из донесений, которые писали начальники отрядов опричников. О том, к примеру, что в таком-то селе «отделано ручным усечением и боем», то есть огнестрельным оружием, такое-то количество людей. Много подобных эпизодов относится к Новгородскому походу Грозного. Для сохранения секретности по всему маршруту карательной экспедиции был установлен режим мертвой тишины: убивали если не всех, то подавляющее большинство тех, кто встречался по дороге. И собственных подданных, и пленных иноземцев.
Кроме того, свидетельства о казнях во множестве присутствуют в русских летописях. Правда, летописного дела как централизованного института на тот момент уже не существовало. Но остались местные летописи. Есть псковская летопись, есть вторая новгородская летопись. Обе содержат немало сведений о том, что происходило в этих городах в годы опричнины. Велись летописные записи и в монастырях северной Руси. Кроме того, существуют летописи первой трети XVII века. В первую очередь речь идет о Пискаревском летописце — этот документ содержит очень выразительное, а главное, точное описание опричных казней. Поэтому утверждать, что информация о жестокостях грозненского правления исходила только от иностранцев, совершенно не верно. Русских источников, относящихся к этому периоду, возможно, не так много, как хотелось бы, но они есть. Нужно лишь внимательно их читать.
— Но, скажем, имени опального митрополита Филиппа в синодиках, насколько известно, нет. По официальной версии, он скончался своей смертью — угорел.
— В официальных документах XVI века такая версия не зафиксирована. Это пересказ слов Малюты Скуратова игумену Отроча монастыря, содержащийся в некоторых текстах того времени.
— Тем не менее это дает вашим оппонентам повод усомниться в факте убийства Филиппа Скуратовым по приказу царя. Мол, все это опять-таки выдумки иностранцев.
— Отвечу очень просто: существует житие святителя Филиппа, и там такой эпизод есть. Ситуация очевидна: выражаясь современным языком, была «настоятельная просьба» царя благословить поход на Новгород. На что последовал неприемлемый для Ивана IV и его посланца отказ.
— Но ведь житие написано гораздо позже. Собственно, на это как раз и упирают борцы с «очернением».
— Точная дата написания жития неизвестна, обычно оно датируется 1590-ми годами. Я полагаю, что началом работы над ним можно считать 1590 год. Это означает, что люди, писавшие житие, не понаслышке знали о событиях опричнины. Они тогда жили. И к тому же они не имели возможности ознакомиться с сочинениями иноземцев. Влияние «иностранного фактора» на авторов жития, иноков Соловецкого монастыря, полностью исключено. Второе: политических мотивов для клеветы на Ивана Грозного и Скуратова у них найти нельзя. Царствовал тогда сын Ивана IV, а правивший при нем Борис Годунов был женат на дочери Малюты Скуратова.
И третье: в 1652 году, когда останки Филиппа были перенесены из Соловецкого монастыря в Москву, царь Алексей Михайлович несколько дней провел в покаянных молитвах перед саркофагом с мощами. В его грамоте, адресованной святителю, говорится о «согрешении прадеда нашего, царя и великого князя Иоанна», вызванном «завистью и неудержанною яростью». Вряд ли этот факт мог бы иметь место, если бы информация об убийстве Филиппа была не более чем слухом, распространяемым иностранцами. Другой вопрос — дал Грозный конкретное распоряжение или это была личная инициатива Скуратова? Но ответственность за смерть Филиппа в любом случае ложится на царя.
— Согласно некоторым новейшим «исследованиям», сын Ивана Васильевича, Иван, тоже умер свой смертью — во время путешествия из Москвы в Петербург. Это, понятно, анекдот. Ну а если серьезно: насколько достоверным можно считать факт убийства Грозным своего сына?
— Давайте вначале определимся с терминами: предумышленным убийством это действительно не было. Случившееся можно назвать бытовым конфликтом. Эпизод возник буквально на пустом месте: царь случайно застал жену царевича, которая была на сносях, одетой лишь в платье. По понятиям того времени — в нижнем белье. И принялся «учить» сноху хорошим манерам с помощью посоха. Когда прибежавший на крики царевич попытался заступиться за Елену, царь переключился на него и случайно попал острым концом посоха в висок сыну. А через несколько дней Иван Иванович скончался.
Эта версия впервые была изложена папским легатом Антонио Поссевино, который выступал посредником на мирных переговорах между царем и польским королем Стефаном Баторием. Поссевино в свою очередь основывался на информации, полученной им от своего переводчика, находившегося в это время в Александровской слободе. Всеми серьезными специалистами это описание событий признается вполне аутентичным тому, что происходило в реальности. Есть и русские источники, подтверждающие факт насильственной смерти царевича. Причем некоторые из них подают это происшествие в еще менее выгодном для царя свете. Так, согласно псковской летописи, Грозный убил сына, поскольку тот хотел идти во Псков и возглавить армию.
Так что факт насильственной смерти царевича несомненен. Но, повторю, на мой взгляд, это, конечно, была случайность. При всех особенностях своего темперамента Грозный был, безусловно, умным человеком и политиком. Он не мог не понимать, чем грозит династии и стране потеря единственного более-менее нормального наследника.
— Еще один весьма распространенный довод в защиту Грозного: он был сыном своей эпохи — и далеко не самым жестоким ее отпрыском. Мол, на фоне того, что творилось в те же годы в Западной Европе, Иоанна IV можно назвать чуть ли гуманистом: казнил всего несколько тысяч поданных, в то время как в некоторых странах счет жертвам репрессий шел на десятки тысяч. Что скажете на это?
— На это есть два ответа. Первый: что, нашим предкам и нам легче от того, что где-то когда-то было еще хуже, пролилось еще больше крови? Это не аргумент. Второе: в Европе тогда шли религиозные войны. Конфликтующие стороны расправлялись со сторонниками иного, чем у них, понимания христианской веры, как говорится, без суда и следствия. Во Франции, например, в Варфоломеевскую ночь католики гонялись за гугенотами и убивали всех, кого сумели поймать. В России гражданского конфликта такого рода тогда не было. Это был в чистом виде государственный террор. Так что подобные сопоставления, как бы обеляющие Грозного, абсолютно не логичны и не правомерны. Нет, вполне можно согласиться с тем, что Иван Грозный был сыном своего времени. Он не был ни пришельцем из космоса, ни исчадием ада. Но не был и ангелом-спасителем. Ни в коей мере. Кстати, нелишним будет заметить, что никому сегодня в Европе не приходит в голову ставить памятники правителям той эпохи.
— Каково, по вашей оценке, общее количество жертв Грозного?
— Более-менее точный их подсчет — к сожалению, неразрешимая задача. С точки зрения источников мы бедная страна: наши возможности несравнимы с теми архивными богатствами, которыми располагают наши коллеги в большинстве европейских стран. Благодаря синодикам относительно точно мы знаем о том, сколько погибло с весны 1568 и по лето 1570 года: около трех тысяч человек. Но казни были и в другие годы. Даже что касается 1568–1570 годов, список, конечно, далеко не полон. Насилие ведь далеко не ограничивалось политическими фигурами и публичными казнями. Сколько людей погибло в частном порядке, в силу того, что они чем-то не угодили или не понравились опричникам, определить невозможно. Можно с уверенностью говорить о том, что количество прямых жертв опричнины — это не три и не пять тысяч, а гораздо больше.
Кроме того, нужно понимать, что опричнина — это не только казни. Это еще и массовые насильственные перемещения населения, крайне отрицательно сказывавшиеся на всех сторонах хозяйственной жизни, социального бытия и привилегированных людей, и простолюдинов. Нарушение нормального хода дел в разы усугубляло отрицательные последствия природных бедствий — эпидемий и недородов. Обезлюживание многих территорий страны во второй половине правления Грозного — установленный факт. Степень этого запустения сопоставима с тем, что было в годы Смуты. Таким образом, если к тысячам казненных добавить погибших от разрухи, вызванной экспериментами царя, счет пойдет уже на десятки тысяч. Если учесть, что население страны составляло тогда примерно шесть миллионов человек, это никак нельзя назвать маленькими цифрами.
— Всех ли жертв Грозного можно назвать невинными, были ли среди них реальные изменщики и заговорщики?
— Во-первых, что считать изменой? С точки зрения Ивана Васильевича, кругом, конечно, были сплошь заговорщики. Не выполнил приказ царя, не важно, по какой причине, — изменщик. Почти любая военная неудача — из-за заговорщиков. То же самое, если что-то укрыл от налогообложения или, не дай бог, посмел перечить царю. И потом заговор во имя чего? Чтобы сменить царя? Но давайте вспомним: Иван IV оказался на троне, когда ему было три года. Когда умерла его мать, Елена Глинская, она была тогда реальной правительницей, ему не исполнилось и 8 лет. В течение 14 лет, вплоть до начала 1550-х годов, если он не устраивал какую-то часть элиты как наследник и правитель и его хотели свергнуть, это довольно легко было осуществить. Но ничего подобного и в помине не было. О действительной измене можно говорить лишь в случае бегства к противнику и участия в войне против своей страны. Но таких случаев было совсем немного.
— Есть, однако, версия, что в конце концов его все-таки отравили.
— Нет, это несерьезная версия. Начальником аптекарского приказа, лицом ответственным за здоровье царя, был Богдан Яковлевич Бельский — самый близкий Ивану Васильевичу в последние годы и месяцы его жизни человек. Ни у него, ни у Бориса Годунова, который также часто упоминается в этом контексте, не было мотивов травить Грозного, поскольку не существовало абсолютно никаких гарантий того, что они в этом случае остались бы при власти.
— Тем не менее содержание ртути в останках Грозного во много раз превышает норму.
— Этому имеется вполне естественное объяснение. Все то, что использовалось в то время знатью для украшения лиц и рук как женщинами, так и мужчинами, — это восточные снадобья с большим содержанием ртути. Ртуть входила также в состав ряда лекарственных препаратов. И, повторю, я просто не вижу лиц, которые имели бы на тот момент серьезные причины желать царю преждевременной смерти. Массовых опал и казней в это время уже не было.
— Не менее важен вопрос о психическом здоровье Ивана Грозного. Что вы думаете об этом?
— Я не специалист, но присоединяюсь к мнению психиатров и психологов: он был параноиком. Так считал, например, Владимир Бехтерев. Первым известным проявлением болезни можно считать случай 1543 года. Царю, которому на тот момент было 13 лет, не понравилось поведение князя Андрея Шуйского. Сначала он стерпел, а через несколько месяцев приказал своим псарям убить князя и выбросить тело не захоранивая. Немотивированные, по наговору, казни произошли летом 1546-го и в январе 1547 года. Однако в 1547–1548 годах случились события, которые были восприняты молодым царем как проявления божьего гнева и, судя по всему, произвели переворот в его сознании. Речь идет о московском восстании лета 1547 года, о неудачном походе на Казань зимой 1547–1548 годов и о молнии, ударившей летом 1548 года в царские покои в дворцовом селе Воробьеве. После этого, с февральского Собора примирения, начался блестящий период царствования Грозного — так называемая эпоха Избранной рады. Тогда его политика строилась на основе консолидации элит.
— А потом болезнь вновь обострилась?
— Нельзя этого исключать. Толчком, по-видимому, послужила смерть в 1560 году Анастасии, первой жены Грозного, которая была ему очень дорога. Он утверждал, что ее отравили, но эту версию вряд ли можно считать убедительной.
— Чем, на ваш взгляд, объясняется возникновение нынешнего «культа Грозного»? Можно ли считать его стихийным явлением либо инициатива идет сверху?
— Думаю, и то, и другое. В определенной части нашего общества действительно существует запрос на фигуру жесткого, даже жестокого правителя. По поводу причин этого вам, наверное, лучше обратиться к социологам. На мой же взгляд, это реакция на те социально-экономические потрясения и несправедливости, через которые мы прошли и сегодня еще наблюдаем. Людям хочется такой власти, которая быстро и без лишних церемоний изменила бы эту ситуацию, навела бы, так сказать, порядок. Примерно такой же, по моим представлениям, является и природа возрождающегося сталинского культа.
— Ну а что сегодня привлекает в образе Грозного нашу элиту? Его антизападничество?
— Возможно, кто-то действительно воспринимает Грозного как символ антизападничества. Но начнем с того, что сам Иван Васильевич русским себя отнюдь не считал. В переговорах с иностранными послами царь говорил, что он «из немец». Свое происхождение Иван Васильевич традиционно вел от Пруса — мифического брата римского императора Августа — и очень этим гордился. Или возьмем его брачные планы. После смерти Анастасии он настойчиво искал невесту за рубежом. Вначале сватался к Екатерине Ягеллон, родной сестре польского короля, которая была старше царя на четыре года. Но сенат, а в итоге и Сигизмунд II отказали ему. А незадолго до своей кончины Иван IV вел тайные переговоры с английским послом о возможной женитьбе на какой-либо близкой родственнице королевы Елизаветы.
С помощью этого брака царь рассчитывал заключить военно-политический союз с Англией. При этом его нисколько не смущало, что он состоял тогда в браке с Марией Нагой. Другой факт: в 1569 году Грозный попытался навязать англичанам союзный договор, включавший пункт о взаимном предоставлении монархам права на политическое убежище при неблагоприятных обстоятельствах. И Елизавета I согласилась приютить русского самодержца с семьей в случае, если он потеряет трон. Отказавшись, правда, от военно-политического союза и от своего права на убежище. А посмотрите на ближайшее окружение Грозного: немцы-опричники — Таубе, Крузе, Штаден, — иностранные врачи, астрологи, переводчики... Словом, мнение о том, что он испытывал вражду ко всему иноземному, западному, очень далеко от истины.
— Да, думаю, для многих наших поклоняющихся Грозному патриотов будет большим сюрпризом узнать, что при определенном стечении обстоятельств он мог стать первым российским лондонским политэмигрантом.
— Бесспорно. Что касается того, кто и в каких политических целях педалирует эту тему, то госзаказа я пока не вижу. Но вижу группу инициаторов, имеющих, по-видимому, определенные связи в Администрации Президента, в правительственных и некоторых партийных структурах. Эти люди пытаются закрепить тенденцию, связанную с положительной оценкой правления Ивана Грозного — во всех проявлениях и во всех периодах. По их мысли, как я ее понимаю, это должно подтолкнуть нашу власть к коррекции внутриполитического курса — в соответствующем опричному облику Грозного направлении.
Но хочу надеяться, что эти усилия не увенчаются успехом. Во власти, насколько мне известно, есть и другие группировки, не склонные одобрительно воспринимать подобные инициативы. Кстати, инициаторам следовало бы помнить о судьбе, постигшей руководителей опричнины. В 1565 году пришло первое их поколение. Где они оказались через пять лет? Кто убит, кто в тюрьме. Пришло второе поколение. Кого топил Иван Грозный осенью 1572 года в Новгороде? Опричников, не земских людей! А через три года были казнены их преемники — третье поколение опричных командиров...
— Очень похожего алгоритма придерживался, помнится, и товарищ Сталин.
— Я бы не стал проводить здесь слишком жестких параллелей, но аналогия, конечно, напрашивается. Не случайно в советской историографии эпохи сталинских репрессий опричнина понималась как борьба прогрессивного царя с реакционным боярством. В общем, как показывает российский исторический опыт, инициатива в такого рода политических проектах обычно бывает наказуемой.