— Как могут измениться российско-американские отношения в случае победы на выборах Дональда Трампа и в случае победы на выборах Хиллари Клинтон?
Во-первых, на значительную инерционность американской политической системы, которая очень трудно меняет свой вектор движения, даже если происходит такая встряска, как смена лидера. Вспомним, например, как отменяли знаменитую поправку Джексона—Вэника, введенную из-за ограничений на выезд евреев из СССР. Поправка, как все мы помним, на многие годы пережила СССР и все мыслимые запреты на выезд. Конечно, у администрации в Белом доме есть свобода маневра. Однако полностью абстрагироваться от мнения Конгресса, лоббистских структур и большого бизнеса она, конечно же, не может.
Во-вторых, я бы не стал слишком большое внимание уделять всему, что говорится в предвыборной горячке. Вовсе не обязательно, что все обещания, угрозы и прогнозы будут потом осуществлены победителем выборов. Сейчас все усилия кандидатов направлены на демонстрацию уверенности в собственных силах, максимальное очернение оппонента и игре на самых важных для избирателя темах.
Конечно, особенность нынешней кампании — особое место России среди этих важных для избирателя тем. Прежде всего — в контексте вызова для Америки, что, разумеется, превыше всего для обоих претендентов на первый пост в государстве. Но разница в ответах чувствуется уже сегодня. Если у Трампа можно услышать реплики в духе «я договорюсь с Путиным», то у Клинтон чаще звучит прямо противоположное.
Однако, повторюсь, покупаться на все эти предвыборные высказывания и строить на их основании серьезные расчеты я бы не советовал. Разумнее было бы исходить из примерно такой логики. Приход в Белый дом Трампа с большой вероятностью означал бы перемены. Но вот насколько глубокими могут быть такие перемены и в чем именно они могут заключаться? Обама в 2009 году ведь тоже пришел в Белый дом с ветром перемен, а в итоге скатился к конфронтации с Россией в духе худших времен холодной войны и к заметным проблемам с Китаем.
Трамп, одержимый идеей вновь сделать Америку сильной, может реализовывать эту идею как в позитивном, так и в весьма опасном для других, включая Россию, ключе. И вот тут инерционность американской системы может даже сыграть позитивную роль, сдерживая слишком горячие планы лидера. С другой стороны, Клинтон — это гарантированное почти на сто процентов отсутствие перемен. То есть делаться все будет как раньше, только с большей настойчивостью. Это будет касаться и России, и Украины, и Сирии, и НАТО, и ПРО, и многих других тем, где мы видим очевидные ошибки нынешней администрации.
Том Грэм: — При любой серьезной попытке дать ответ на этот вопрос надо держать в уме четыре обстоятельства. Во-первых, то, что кандидат заявляет в период предвыборной кампании, как правило, совсем не обязательно становится его политикой после того, как он вступает в должность. Осознание своей прямой личной ответственности за последствия принимаемых решений, более глубокое понимание того, что в реальности происходит между РФ и США на правительственном уровне, — все это неизбежно приводит к более трезвой оценке издержек и преимуществ любого политического курса по отношению к России.
Джордж Буш, как вы помните, пришел к власти, обещая более жесткую линию по отношению к Москве. Но не прошло и шести месяцев с момента его инаугурации, как Буш заговорил о принципиально иных отношениях с Россией — отношениях, которые оставили далеко позади эпоху холодной войны и находились в процессе движения к стратегическому партнерству.
Поэтому я бы не стал делать излишне категоричных выводов ни из резкой критики Хиллари Клинтон в отношении России, ни из комплиментов Трампа в адрес Путина. Более того, мы не должны забывать о том, что пока ни один из кандидатов не выступил с чем-либо, что даже отдаленно напоминало бы конкретную программу действий в отношении России.
Во-вторых, в американской внешней политике на самом деле гораздо больше преемственности, чем это хотелось бы признать кандидатам в период предвыборной кампании. Американские интересы и американские возможности не меняются драматическим образом в момент прихода к власти новой администрации. Решения, которые были ранее приняты предыдущей администрацией, создают условия, в которых приходится действовать новой властной команде. Это, разумеется, не означает, что перемены невозможны. Но эти перемены обычно бывают постепенными, а не одномоментными.
Третье, нынешние проблемы в российско-американских отношениях носят гораздо более глубокий характер, чем личности американского и российского лидеров. Имеют место значительные различия в мировоззрениях, различные представления о правильном мировом порядке и противоречащие друг другу геополитические интересы. Ничего из этого не исчезнет со сменой администрации в Вашингтоне.
Наконец, то, что произойдет, зависит от ожиданий и действий и Вашингтона, и Москвы. Появление в Вашингтоне новой администрации — это возможность для нового старта в российско-американских отношениях. Или по меньшей мере возможность для нового старта в смысле атмосферы этих отношений.
Но то, что произойдет в действительности, будет в равной мере зависеть от того, какую позицию Москва решит занять по отношению к новой администрации и в чем заключаются цели России по отношению к США.
Если корнем проблем являются политические разногласия, то готова ли Москва переосмыслить свой политический курс для того, чтобы улучшить свои отношения с США? Или Москва намерена ждать первого шага со стороны Вашингтона? Разумеется, действия Москвы в какой-то мере зависят от того, как она будет оценивать следующего президента. И я полагаю, что антипутинская и антироссийская риторика Клинтон во время предвыборной кампании не делает ее более привлекательной фигурой в глазах российского руководства.
В границах, очерченных выше широких рамок, находятся вероятные различия политических курсов президента Клинтон и президента Трампа по отношению к России — различия скорее презентационного, чем содержательного характера.
Клинтон наверняка будет использовать гораздо более резкую риторику — по крайней мере в первые месяцы своей администрации. Она попытается предпринять шаги, которые будут свидетельствовать о том, что она гораздо более жестка по отношению к России, чем президент Обама. Но самое вероятное, что, когда все устоится, ее курс по отношению к России не будет сильно отличаться от курса Обамы.
Трамп будет использовать более позитивную риторику. Но что он будет делать в плане реальных политических действий, пока неизвестно — возможно, даже ему самому. В любом случае Трамп с очень большой вероятностью столкнется со следующим: очень многие люди в высших эшелонах власти будут призывать его относиться к России гораздо более настороженно, чем это вытекает из его нынешних выступлений в ходе предвыборной кампании.
Однако в то же самое время любой новый президент — не важно, будет ли им Трамп или Клинтон, — скорее всего, постарается как минимум восстановить рабочие отношения с Россией на всех правительственных уровнях. И причины этого заключаются в том, что мы нуждаемся в надежных каналах связи, даже тогда — я бы сказал, особенно тогда, — когда между нами существуют очень серьезные разногласия. Но вот чего в наших отношениях не будет, так это радикальных перемен к лучшему или худшему, просто потому, что у США появился новый президент.
— Не свойственна ли российской власти недооценка роли Конгресса в американской политической системе?
Не является секретом, что репутация России в Конгрессе сейчас лежит в руинах. И такая ситуация не изменится после того, как в США появится новый состав Конгресса. Подавляющее большинство мест в этом новом составе Конгресса займут люди, которые уже работали там ранее.
Если смотреть на ситуацию более широко, то и Россия в целом, и лично Путин были демонизированы в ходе общественных дискуссий в США. Именно поэтому выборный штаб Клинтон так активно пытается связать фигуру Трампа с фигурой Путина. Именно поэтому Трампа называют российским агентом.
Но в то же самое время тезис о том, что по отношению к России надо проводить значительно более агрессивный курс, обладает очень небольшой поддержкой. И если действия России не будут восприниматься как еще более прямой и непосредственный вызов США или нашим союзникам в Европе, чем это есть сейчас, то подобное положение дел не претерпит изменений.
Константин Косачев: — Наши отношения с Конгрессом США — это, как говорится, моя больная мозоль. Я очень хорошо помню эпоху, когда мы еще в мою бытность председателем комитета Госдумы по международным делам проводили совместные заседания с аналогичным комитетом палаты представителей Конгресса. Причем эти заседания были полноформатными. Мы сидели по восемь часов, обсуждали обширную двустороннюю повестку. Но потом все это было свернуто — свернуто прежде всего по инициативе американской стороны. Сменились лица, сменилась риторика, сменились реалии в целом.
Однако я отнюдь не перестаю наводить мосты с коллегами из американского сената с самого начала моего пребывания и на нынешней должности руководителя комитета Совета Федерации по международным делам. Понятно, что сегодня это делать намного труднее, учитывая общий настрой Конгресса по отношению к России. А этот настрой, увы, преимущественно негативный даже по сравнению с настроем Белого дома и государственного департамента.
И тем не менее мои неоднократные контакты с конгрессменами — а мне довелось общаться с ними и в США, и в России, и в третьих странах на полях различных мероприятий — показали: многие из них созрели для контактов с Россией. Даже наши откровенные оппоненты признают, что многое почерпнули из бесед с нами и нередко были не до конца или и вовсе неправильно информированы по многим темам применительно к России, Украине, Крыму, Сирии и тому подобное. Поэтому говорить о какой-то недооценке с нашей стороны важности диалога с конгрессменами категорически нельзя.
Скажем так: диалог развивается ровно настолько, насколько к нему готовы американцы. Но при этом мы отнюдь не остаемся пассивными. Хотя я не могу сейчас говорить обо всех деталях нашего общения с коллегами.
Объективные ограничители в наших отношениях — это, во-первых, конечно же, все еще сохраняющийся межпартийный антироссийский консенсус в обеих палатах Конгресса. Надеемся, что предстоящие выборы в США вкупе с возможными успехами двусторонней дипломатии смогут в некоторой степени поколебать этот блокиратор. Мы со своей стороны готовы к дискуссиям — дискуссиям здесь и сейчас.
А во-вторых, отягощающим фактором остаются действующие санкции против парламентариев обеих сторон, принятые, понятно, не по нашей инициативе. Это создает элементарные трудности для взаимных поездок. Очень не хотелось бы, чтобы такие ограничения прожили столько же, сколько жила поправка Джексона—Вэника.
— Имеются ли в данный момент реальные возможности улучшить отношения между РФ и США? Кто и что должен для этого сделать?
Константин Косачев: — Есть выражение Цицерона: «Человеку свойственно ошибаться, а глупцу — настаивать на своей ошибке». Я бы, конечно же, очень не хотел бы того, чтобы мы имели нынешние тупики в российско-американских отношениях еще на протяжении несколько лет. Особенно не хотелось бы усиления этих тупиков теми из окружения Хиллари Клинтон, кто известен своими либерально-мессианскими воззрениями (отнюдь, кстати, не чуждыми и ей самой). Это могло бы вернуть мир в эпоху ракетно-бомбового экспорта демократии — но уже на более опасном уровне. Уровне, когда это будет не просто однополярными практиками последней мировой сверхдержавы при молчании всех остальных, а поводом для нового витка глобальной конфронтации с прямыми военными рисками.
Поэтому альтернатива, судя по всему, выглядит примерно так: если мы считаем, что хотя сегодня все плохо, но удобно своей предсказуемостью, то Клинтон в этом смысле для нас очевидный кандидат. Если же нас абсолютно не устраивает нынешняя ситуация и любые перемены — даже с риском поворота в худшую сторону — лучше предсказуемого застоя, то Трамп, конечно, предпочтительнее. А работать можно и нужно с обоими. Ибо строить отношения с Россией придется любому победителю президентских выборов в США. И в этом, кстати, очевидная заслуга самой России и ее активной внешней политики.
Я бы сохранял осторожный оптимизм, основанный, опять же, на личном общении: интерес есть. И он вполне взаимный. Просто нужно продолжать настойчиво работать. Есть известное китайское выражение: «Человек, который смог сдвинуть гору, начинал с того, что перетаскивал с места на место мелкие камешки». Именно так и работаем.
Том Грэм: — По-моему, нет никакого быстрого способа радикально избавиться от проблем, одолевающих наши отношения. Улучшение этих отношений — это очень тяжелая задача, на выполнение которой уйдет значительный период времени. Эта работа должна быть сделана широкими слоями элиты в каждой стране. И смысл этой работы будет заключаться в том, чтобы изменить в каждой стране доминирующее представление о другой.
С чего такая работа может начаться? Белый дом и Кремль должны подать сигнал: они хотят улучшить свои отношения и приветствуют контакты между экспертами для выработки идей на этот счет. И конечно, что-то должно быть сделано для восстановления доверия — не только между лидерами наших стран, но и между самими нашими странами и их внешнеполитическими элитами.
Способность достичь согласия по поводу определенного набора фактов, касающихся любой конкретной проблемы, уже будет значительным шагом вперед. Хотя, конечно, этот шаг совсем не является абсолютно обязательным. Например, мы могли бы — по крайней мере в теории — найти решение украинского кризиса без изменения позиции любой стороны по поводу причин кризиса. Все, что требуется для разрешения кризиса, — это появление у РФ и США понимания: продолжение этого кризиса несет в себе прямую и непосредственную угрозу для обеих наших стран.
И последнее. Я не думаю, что у нас получится когда-либо улучшить наши отношения и найти для них твердый фундамент, если мы не готовы как минимум честно признать те различия, которые нас разделяют. Надо отказаться от попыток возложить на другую сторону вину за все беды и проблемы. Вместо этого надо пытаться смотреть на ситуацию с точки зрения другой стороны. Надо задуматься о том, что каждая сторона может гораздо лучше защищать свои национальные интересы, если бы мы работали друг с другом, а не против друг друга. Но мы еще явно очень далеки от чего-то подобного.