Дума волнуется: в ней уже вовсю делят места перед будущими выборами. Именно делят: мнение избирателей здесь особо не учитывается. Партии договариваются между собой, кому сколько выделить кресел, кого поставить на проходное место списка, кого пустить по одномандатному округу, а кого — в свободное плавание: ты, мол, будешь у нас за честные выборы, не обессудь.
На волнующуюся Думу завистливо посматривают ничуть не менее прокремлевские, но все-таки отсутствующие в ней партии. Их много: «Родина», «Патриоты России», «Гражданская платформа» — это из тех, что взошли над нашим пустынным пейзажем. Они тоже очень хотят погреть хотя бы пару кресел, но незадача: предложить им нечего ни избирателям, ни Кремлю.
Единственный актив в их случае — название. Не «Единая», не «Справедливая», а новое и, на первый взгляд, незатасканное. В этом их шанс, за их счет Дума может «обновиться», мол, и у нас во власти есть ротация, смотрите: новая политическая сила!
Однако все прекрасно понимают, что эти «новые силы» конкурируют со вполне себе старыми парламентскими за один и тот же кусок пирога: пресловутые 86%. Конечно, на самом деле их никакие не 86%. Какими бы цифрами ни баюкал нас ВЦИОМ, понятно, что нет уже прежней «крымской» эйфории, что Сирия не так волнует умы, как цены в соседнем магазине, а недовольство растет день ото дня.
Куда ни кинь — будут либо дальнобойщики с вот такими монтировками, либо обездоленный миллион (или два?) человек, в последней надежде пишущий, звонящий, стучащий, скребущийся на «прямую линию» к президенту. Это уже вовсе не 86%, они разуверились в том, что им может помочь кто-то, кроме высшей силы с самых вершин кремлевских башен. Но тем не менее провластные партии все равно борются за одних и тех же людей.
Ровно поэтому никаким «Патриотам» и «Платформам» в Думе много мест не дадут, кто же оторвет от себя и отрежет по живому?
Главная ошибка власти при этом в том, что она и не думает завоевать условные 20%, которых традиционное увядшее ассорти аббревиатур ЕРСРКПРФЛДПР давно уже не привлекает. Если обобщать, то тех, кто «желает странного», а попросту нового, можно назвать средним классом.
Эти люди понимают, что государство в нынешнем виде ничего им не даст. Понимают, что с ними сейчас будут играть в две старые и опасные игры: патриотизм и популизм. Первая: «Сплотимся! Враг у порога!». Вторая: «Отнять и поделить!».
Те, кто зарабатывает, кто для этого учился и учится, кто, пусть даже не следя за политикой, хочет жить в европейской стране, — те не видят своих представителей во власти. Власть о них и не думает — меньшинство!
Тем не менее именно это меньшинство всегда двигает вперед страны и историю.
Что получается у нас сейчас? Дума, как слон, на своих четырех партийных ногах, отличающихся только толщиной, резво бежит в пропасть. Все ноги согласно движутся в такт. После выборов ног может стать больше — скажем, семь. Это будет уже не слон, а какой-нибудь осьминог, но направления он не изменит, потому как меньшинство среднего класса по-прежнему представлено не будет.
Волнует ли это власть? Навряд ли. А ведь грабли известные. Скажите, как, на ваш взгляд, верно ли отражает нашу ситуацию вот эта фраза: «Что такое средний класс? Всё. Чем он был до сих пор в политическом отношении? Ничем. Чего он требует? Стать чем-то»?
По мне — ложится идеально. Именно средний класс — многократно проклятые пропагандой «креаклы» — создает новые идеи, развивает экономику, и именно он в ответ на свои просьбы «стать чем-то», получить простое представительство (даже не большинство) во власти, слышит из Думы ответы: то законы о стрельбе по женщинам, то запрет на поездки в те или иные страны, то очередные цензурные новшества. Заткнуть Интернет — это удар по тем, кто не представлен в Думе. Запретить митинги — зажать им рот. Закупить полиции водометы, оптические прицелы, посадить активистов и выгнать политиков — четко объяснить, где в России место тех, кто власти не нужен, кто на свою беду имеет собственную голову на плечах.
Но вернемся к вот этой фразе: «Что такое средний класс? Всё. Чем он был до сих пор в политическом отношении? Ничем. Чего он требует? Стать чем-то».
Ее ведь придумал не я, я только заменил в ней два слова: «третье сословие» на «средний класс». А так это аббат Сийес, Франция, конец XVIII века. До революции оставались считаные месяцы, Робеспьер уже жег глаголом, а доктор Гильотен присматривался к шейным позвонкам.
Проблема заключалась в том, что власть так и не захотела услышать третье сословие. Оно так и не получило своих прав, даже на секунду не успев предложить стране альтернативу между абсолютной монархией и диктатурой «товарищей».
Ровно та же история произошла и у нас в 1917 году: стремительное падение через короткий февраль в бесконечный октябрь.
История учит тому, что ничему не учит. Власть вместо того, чтобы дать слово всем слоям общества, отказывается замечать своего главного помощника — то самое третье сословие, средний класс. Это ведь ему есть что терять, это он больше всех боится и не хочет революции и бунта.
Только он может стать залогом стабильности страны — а его (его!) вместо этого обвиняют в раскачивании лодок, подготовке майданов и бог весть в чем еще.
Когда кризис окончательно выйдет из холодильника и возьмется за страну, 86% не станут поддерживать «свои» думские партии: они голосовали не за них, а по привычке в лучшем случае. А в основном по разнарядке, по приказу сверху, равнодушно ставя галочку или любой другой знак.
Осознанный выбор совершают те, кто что-то имеет, кто это заработал, — и как раз их этого выбора и лишают.
Прислушайтесь еще раз к аббату Сийесу. Он не требует всего и сразу: он хочет, чтобы третье сословие, средний класс стал чем-то. Это ведь не так много: монарх остается на троне, но при этом и другим дают жить. По ним не стреляют, их не сажают, им дают зарабатывать — да что там, им просто дают есть и ездить. И говорить в парламенте о том, чего они хотят.
Где здесь «потрясывание устоев»? Видимо, в посягательстве на абсолютную власть. Не хотите? «Единая Франция» не уступит ни пяди? Не вопрос. Тогда добро пожаловать, товарищ Гиркин, в девичестве Робеспьер, ваше слово. И позовите наконец доктора Гильотена, у его величества от шума толпы под окнами дворца разболелась голова.