Историки будущего наверняка назовут уходящий год внешнеполитическим годом для России. Активность Москвы на международном уровне превратила проблемы социально-экономического и внутриполитического развития страны в сюжеты второго плана. И не надо быть гением аналитики, чтобы предсказать переход многих сегодняшних конфликтов и вызовов в сфере безопасности в повестку дня нового года.
Вооруженное противостояние на юго-востоке Украины (самое крупное в Европе после серии балканских войн 1990-х — начала 2000-х), начиная с осени, стало менее ожесточенным. Мы в течение нескольких месяцев не слышим о «котлах», наступлениях и решающих битвах за города или инфраструктурные объекты в Донбассе. Однако этот конфликт даже не заморожен, а скорее «подморожен», а стороны далеки от всеобъемлющего компромисса. Любой спор по статусным вопросам (будь то характер предполагаемых выборов или определение будущего двух донбасских «народных республик») способен вызвать новую эскалацию насилия.
Пожалуй, главным событием уходящего года стало российское военное вмешательство в сирийский конфликт. Во-первых, это была первая операция Вооруженных сил РФ за пределами бывшего Советского Союза. Во-вторых, участие Москвы в конфликте на стороне президента Башара Асада столкнуло российские интересы с подходами других региональных игроков, следствием чего стала конфронтация между Россией и Турцией. Учитывая вовлеченность Анкары в стратегическую кооперацию с Азербайджаном и активную поддержку турецкими властями меджлиса крымскотатарского народа, перед нами обозначились новые политические риски. И «дна» в процессе ухудшения двусторонних отношений (которые еще вчера рассматривались как «история успеха» и преодоления вековой враждебности) к концу 2015 года мы так и не увидели.
На фоне Ближнего Востока и Украины Кавказ и Центральная Азия остаются в тени. Однако и там есть немало поводов для беспокойства. Усиливается эскалация в Нагорном Карабахе, и фактор российско-турецкой конфронтации придает этому конфликту дополнительную остроту (даже если саму эту площадку Анкара и Москва пока не используют для противостояния). При этом позиции конфликтующих сторон далеки от компромисса. Центральная Азия же «сосредотачивается» на фоне растущей турбулентности в Афганистане, который в последнее время все активнее «осваивается» сторонниками запрещенного в России «Исламского государства». Впрочем, и противостоящий «новым джихадистам» хорошо знакомый всем «Талибан» заинтересован в переформатировании региона отнюдь не в соответствии с российскими планами.
Добавим к этому острый дефицит союзников. И конфликт на Украине, и конфронтация Москвы и Анкары показали, что и самые близкие партнеры РФ — страны-члены ОДКБ и ЕАЭС не готовы к однозначной поддержке России, каждый пытается использовать ситуацию с выгодой для себя.
Даже из этого краткого перечня проблем видно, что «покой нам только снится». Однако при всем богатстве оценок российской внешней политики мы можем выделить два доминирующих тренда. Первый основывается на алармизме. Положение России для сторонников этого подхода видится если не как катастрофическое, то близкое к таковому: продолжающиеся санкции, умножение проблем на международной арене, углубление социально-экономического кризиса, не благоприятствующего вовлечению в военные противостояния, где бы они ни происходили. Из этого следует вывод о необходимости презреть ложное величие и сосредоточиться на решении внутренних проблем.
Второй подход исходит из утверждения о восстановлении российских позиций в мире, выходе РФ в высшую лигу мировой политики, что неизбежно чревато издержками в виде мобилизационного поворота и растущих противоречий, требует от граждан самоограничений и стратегической поддержки власти даже в случае отдельных тактических расхождений с ней.
Но самое тревожное в данной ситуации — не наличие разных и подчас полярных точек зрения, а поляризация как главная интеллектуальная мода, требующая упрощенчества и жесткого «причесывания» позиций под «патриотическую» или «либеральную». Фактически следуя этим двум картинкам мира, человеку предлагается выбор между отказом от активной внешней политики в пользу решения внутренних проблем (то есть актуальным поражением) и бездумным ура-патриотизмом, в котором любое действие «наших» оправдывается лишь потому, что это делают свои, а не «чужаки». К слову сказать, увлечение ура-патриотическими настроениями в ущерб реализму и прагматике в итоге нередко приводит к поражениям. В нашей отечественной истории мы найдем этому тезису немало подтверждений, что называется, от Крымской через Русско-японскую войну к Первой мировой.
Между тем выход из сложившихся тупиков трудно найти, следуя черно-белой картинке мира. Можно сколько угодно искать (и находить) изъяны у действующей российской власти, справедливо критикуя ее за внутреннюю реакционность и за поддержание социально-политического застоя. Но очевидно, что многие приоритеты отечественной внешней политики, такие как особое внимание к постсоветскому пространству, недовольство системой европейской безопасности, выстраиваемой без участия России с полным доминированием НАТО и ЕС, несогласие с однополярным миром по-американски, противодействие радикальному исламизму и джихадизму, возникли не вчера и не сегодня. И не по прихоти кремлевских обитателей. Не зря еще в 1990-х годах известный американский историк и политолог Рональд Суни говорил о «доктрине Ельцина» применительно к бывшим союзным республикам, ориентированной на обеспечение привилегированных интересов Москвы.
Более того, рассуждая о российской внешней политике, стоит заметить, что любые действия РФ на международной арене не являются «билетом в один конец». Они всегда связаны с какими-то действиями партнеров России по отношению к ее интересам, и далеко не всегда дружественным. Таким образом, стоит понять, что российская политика — это не только фобии и комплексы первого человека в Кремле.
Однако, признавая объективные интересы нашей страны на мировой арене, нельзя не заметить, что уже не первый год главнейшим вызовом для России являются не только и не столько происки Запада или Востока, сколько отсутствие у руководства страны четкой стратегии. Политика по большей части является реактивной и тактически ориентированной. Когда должна окончиться российская операция в Сирии? Что означает для Турции «не отделаться одними помидорами»? И в какой точке конфронтация с Анкарой должна остановиться? Какое будущее Донбасса Россия считала бы наиболее оптимальным для себя? Не приведет ли поставка комплексов С-300 Ирану к нарастанию проблем в российско-израильских отношениях и новому «удару в спину» (который при таком раскладе стоит планировать)? И не окажется ли «благодарный Иран» в скором времени нашим конкурентом на энергетическом рынке Европы?
На эти вопросы нет четких ответов, как нет, впрочем, и содержательного обсуждения данных проблем. Речь в данном случае не об академическом, а о политическом уровне. Иной раз создается ощущение, что происходит стирание граней — нет, не между городом и деревней, как обещали когда-то большевики, а между телевизионно-пропагандистскими образами и процессом принятия ключевых решений. Пиар и внешние спецэффекты идут впереди осмысления возможных издержек и потерь. Рациональное взвешивание рисков трактуется едва ли не как слабоволие и нелояльность стране. Спору нет, реагировать на вызовы нужно. Но главный вопрос здесь в качестве реакции!
Можно совершенно справедливо критиковать Запад за «двойные стандарты» и лицемерие, но продуктивнее не вставать в позу обиженного (тем паче, что все эти апелляции кроме нас никто не услышит и не принимает к сведению), а вырабатывать собственное эффективное противоядие. Наши руководители много и охотно говорят о независимости от США и «полном суверенитете» РФ. Что же, благородная цель, но на практике мы видим едва ли не тотальную зависимость нашей политики от Вашингтона, что проявляется в стремлении «делать как они». У них Косово, у нас — Абхазия и Крым, у них «Буря в пустыне», у нас — Сирия. В итоге самоценность российской политики, ее цели и задачи теряются в этом «соревновании». Но калька, как известно, хуже оригинала.
2016 год будет для нашей страны сложным. Заявка на лидерство требует своего подтверждения не на словах, а на деле. Но лидерство — это не только повторение американских спецэффектов российскими руками, но и прежде всего стратегическое предвидение, качественный анализ и прогноз, отбор грамотных экспертов, а не профессиональных царедворцев. Словом, содержание, а не форма.