Еще во время февральских боев, в период Дебальцевского котла, который разворачивался прямо параллельно с переговорами в Минске, силы были примерно равны. Но сегодня, даже с учетом преимущества в плане мотивации, армии народных республик по численности и вооружению явно уступают украинской. И несмотря на это в один миг все стихло. Такого в Донбассе еще не было с момента начала войны.
В это было сложно поверить, но прошла неделя, вторая — а украинская артиллерия молчала, тяжелая техника не обстреливала города и поселки, кое-где на позициях случались прямые столкновения с применением стрелкового оружия. Именно такой войны уже более полутора лет избегают украинские силовики, в основном применяя беспорядочную артиллерийскую стрельбу.
За несколько дней до установления режима тишины Эдуард Басурин показывал на карте схему наступления украинской армии. Часть должна была зайти с южного направления — отрезать Новоазовск, остальные две группировки — наступать на Луганск и Донецк. Последний окружен с трех сторон — крайние позиции ополченцев стоят в основном по границам города. «Аппендицит» остался в районе Марьинки, к которой примыкает Петровский район Донецка.
Этот населенный пункт печально прославился в самом начале лета. 3 июня украинская армия начала массированное наступление. До этого дня линия фронта была примерно выровненной. В 4 утра в сторону позиций ополченцев выдвинулись группы 28-й бригады и батальона «Киев-1». Украинские пехотные группы подошли вплотную на 50 метров, после этого по второй линии обороны начался массированный обстрел из тяжелого вооружения. В общей сложности эта самая масштабная бойня с момента подписания «Минска-2» длилась девять часов. Сотни раненых, сотни погибших с обеих сторон, жертвы среди гражданских. Украинцы продвинулись вперед, подошли еще ближе к Донецку. На прежних позициях — теперь уже в тылу у противника — под стелой с надписью «Марьинский район» удержаться удалось только одному подразделению ополченца с позывным Морпех.
Добраться до переднего края ополченцев под Марьинкой теперь целая история. До второй линии обороны ДНР можно ехать на внедорожнике. Народу много, машина одна, ее облепляют бойцы, как маршрутку в Индии, окна открыты, цепляются, встают на подножки. По трассе, естественно, нельзя, только по проселочной дороге, но и она простреливается с обеих сторон. По дороге ополченцы буднично ведут беседу о том, что хорошо бы БМП на позицию завезти, провод связи зарыть, окопов еще нарыть...
— Приехали. Особо тут не расхаживай, не Арбат. Во-первых, кругом все простреливается, во-вторых, все заминировано, — предупреждает Морпех.
Обстановка хоть и не из спокойных, но пара минут есть, чтобы осмотреться. Ополченцы снуют туда-сюда, готовятся менять людей на передовой. От второй линии обороны до передовой уже только пешком. Эти двести метров — самый страшный участок пути. По лесопосадке перебежками, с интервалом в пять метров, главное — добежать до окопа. Слышно, что стреляют, пока далеко, но звуки все громче.
— Это прилеты от АГСов (автоматический гранатомет станковый. — Ред.), давай быстрее, справа сто двадцатые минометы работают, шевелись-шевелись, надо еще немножко пробежать, — подгоняет Морпех.
— Почему они стреляют, отсюда же ничего не уходит? Вообще твои никого не трогают.
— Может быть потому, что они хотят нас убить? А, спалили...
Украинские силовики с одной из сторон заметили нашу перемещающуюся цепочку и открыли огонь. И какой! В какой-то момент в поле зрения появляется танк. Первый выстрел. Чудом успели в окоп упасть. Грохот от него жуткий и тряска. Оцепенение такое, что пошевелиться не можешь от шока, одно желание — в землю зарыться. А ополченцы моментально рассредотачиваются и начинают отстреливаться. Каждый из них знает, что делать, дают «ответку» из стрелкового и пулеметов. Разрыв совсем рядом, только успевают пригибаться.
— Танк, танк, выход! — кто-то кричит, все падают. — Перелет! — Все опять начинают стрелять. — Запрашивайте арту!!! Что со связью?!
Ситуация складывается сложная — украинская мина попала в провод связи. И связи теперь совсем нет. Даже не доложить в штаб, что по нам ведется плотный огонь, что силовики прорываются на Петровку, что уже три украинских танка работают и артиллерия. Ополченец Дубина тщетно пытается словить сеть мобильного.
— Бесполезно. Проверено. Когда такой замес, «укроп» глушит сотовую, — все равно пытаясь обнаружить хоть какую-то связь, говорит он.
Телефоны на передовой — вещь вообще бесполезная, только «пятно» дают, по которому наводиться проще. Рация — дело, но и она берет не везде. Надежнее послать бойца на вторую линию обороны, доложить. Не привыкшему человеку чувство самосохранения не позволит даже головы поднять в такой ситуации, не то что соображать, отстреливаться или перемещаться под обстрелом. А тут все как в муравейнике — функционирует. И успевают визуально выход танка засечь, и стрелять по цели.
Полчаса прошло, конца «стрелкотне» не видно. У всех автоматы горячие, руки обжечь можно. Появляются раненые. «Скорые» сюда не ездят, хотя от ближайшей больницы в Петровском районе всего 15 минут езды. Нужно эвакуировать самостоятельно. Бойцы сами выносят «трехсотых», на машине увозят, передают дальше. Только спустя час украинские танки отходят.
— Вот так вот они по нам не стреляют. Вообще ни разу, — говорит с сарказмом Морпех. — Танк перелетом несколько раз попал по Петровке. Видишь, за их позициями поле и лесопосадка, мы стреляем по силовикам, по позициям. А за нами вплотную примыкает город — дома, больницы, школы, — и их это не останавливает.
Немного затихло, нужно вернуться назад. От окопа до окопа бегом. Только в такой ситуации понятно, сколько жизней спасли эти окопы. По возвращении — разбор полетов. Как в настоящей армии, командир всегда найдет «косяк». Мат стоит трехэтажный, но воспринимается совершенно органично, даже радостно от него, это надо уметь так по-русски, с харизмой... Прием пищи — тоже прямо тут, на второй линии, костер, паек-чаек. Морпех — его Саша зовут — ужинает вместе с бойцами. Больше года в жизни — одна война. За это время дома всего пару раз был. Здоровый, крепкий и невероятно добрый. От этого, конечно, в сознании возникает некий диссонанс — не укладывается в голове, как в одном человеке может уживаться столько боевой агрессии и человеческой милоты. Феномен «вежливых русских», одним словом. А еще непонятно, что может заставить вменяемого человека из Москвы, с собственным бизнесом и прекрасным доходом, бросить все и уехать неизвестно куда и неизвестно зачем.
— Кому-то непонятно, но у всех, кто здесь сейчас находится, и мысли другой не возникло. Для Запада и, к сожалению, некоторых жителей нашей страны словосочетание «русский мир» — пустой пропагандистский лозунг, для нас — образ жизни, который нужно защищать с оружием в руках. Один прикроется престижной работой, удачным контрактом, теплым офисом, второй еще чем-то, но когда это мракобесие придет к ним домой, будет поздно. На мой взгляд, каждый русский человек просто обязан приходить на помощь в таких ситуациях, — говорит Морпех.
— Но из-за этого нас называют оккупантами и вводят санкции.
— Как можно оккупировать свое? Донбасс — часть русского мира. В этом случае не торгуются.
— Круто воюешь. Откуда навык?
— Морская пехота, Чечня, в Веденском районе научили, — улыбается Саша. — Ну и потом еще много чего было. Потом уволился, бизнес строительный организовал, а после событий в Крыму, когда украинская армия начала карательную операцию на Донбассе, я собрался и приехал в Донецк.
Во время разговора привели новобранца. Поляк. Настоящий, из Варшавы. Прилетел в Ростов через Москву. Стоит, худощавый, молодой, 22 года, Матеуш Вишневский. Говорит, в армии не служил, но занимался в школе стендовой стрельбой, по-русски понимает совсем немного.
— Дружище, ты не перепутал часом? Может, ты не туда ехал? Хохлы вон там, с другой стороны, — троллит Морпех. — Шучу. Форма есть? Отлично, сначала пройдешь курс молодого бойца.
Познакомились, проверили документы, отправили располагаться. На все про все десять минут.
— Зачем ты его берешь к себе? Какое он имеет отношение к «русскому миру»?
— У человека свой интерес, в Польше масса людей, семьи которых стали жертвами украинских фашистов в годы Великой Отечественной. Да и русскость — она в душе, у меня в подразделении большинство местные, остальные из самых разных регионов России. Вон Мордва, например, — но он больше русский, чем все русские офисные работники вместе взятые. Все дело в голове.
Про фашизм на передовой говорят не так, как на федеральных каналах. Здесь под огнем трех украинских танков прекрасно ощущают масштабы и цену Победы. Тысячи немецких танков под Курском — это в тысячи раз страшнее.
— А вдруг этот поляк — шпион? — продолжаю расспрашивать.
— Он же не с улицы пришел. Предварительные проверки были, и последующие будут. Все под контролем.
— Первое, что бросается в глаза, — жесткая дисциплина. Тяжело наладить?
— Когда все только начиналось, тут был полный бардак. Еще по улицам «укропы» даже ездили, в это сложно поверить сейчас, да. Позиции были вперемежку, без разбора все стояли. Я был рядовым бойцом, в «Восток» попал, в аэропорту повоевал. Потом на Марьинку перебросили. Сначала тут много непонятных людей было, но, надо сказать, уровень самоорганизации здесь высокий, меньше чем за полгода уже начала складываться настоящая армия. Непонятных людей прогнали. Дисциплина — одна из составляющих успеха.
— Когда война в Донбассе закончится, что будешь делать?
— Домой поеду. Буду помогать чем смогу, в составе военно-патриотической организации ветеранам Донбасса. Тысячи людей положили свои жизни и здоровье за «русский мир». Их ни за что нельзя бросать...
В Донбассе действительно воевали и воюют множество россиян. Сколько их, сказать сложно. Этот процесс едва ли можно было проконтролировать, а тем более остановить. По мировосприятию они все — Данила Багров из «Брата», простые, надежные, равнодушные к материальным благам и комфорту, способные найти и соорудить все необходимое для войны из ничего на пустом месте, с верой в людей и боевое братство. Кстати, «Брат» нынче на Украине — запрещенный фильм.