Сегодня мало кто сомневается в том, что большинство последних внешнеполитических шагов России — от аннексии Крыма до ускоренного формирования Евразийского союза, от демонстративного сближения с Китаем до лукавых попыток поучаствовать в разрешении кризиса на востоке Украины — обусловлены стремлением Москвы вернуться в число «геополитических лидеров» современного мира, продемонстрировать свой статус великой державы, наследницы то ли Российской империи, то ли Советского Союза. Однако начало XXI века — это не конец XIX и не середина ХХ. Мир существенно изменился, и, хотя в Кремле стараются этого не замечать, вокруг России складывается совершенно иная ситуация, нежели та, которую можно было бы предсказать, оперируя внешнеполитической логикой минувших столетий.
Современный международный порядок сложился как результат не Второй мировой войны, а первых пятидесяти послевоенных лет. За это время в мире произошли три тектонических сдвига.
Во-первых, противостояние относительно равнопорядковых военно-политических блоков завершилось отказом одного из них от дальнейшей борьбы; как следствие — появление нового баланса стало невозможным (напомним, все прежние достигались в результате войн, а новая мировая война не стоит на повестке дня).
Во-вторых, в войнах второй половины ХХ века стало ясно, что современные армии могут разбить противника, но державы-победительницы не могут ни подчинить себе проигравших (как СССР в Афганистане и США в Ираке), ни извлечь реальные выгоды из своих успехов.
В-третьих, что самое важное, в современном мире экономические и финансовые инструменты власти и доминирования стали намного более значимыми, чем военно-политические, и — о чем нередко забывают — намного более эффективными. В итоге в этом новом мире почти все прежние методы влияния не действуют, а применение некоторых может дать совершенно неожиданные результаты.
Все это прекрасно видно на примере нашей страны.
Пик ее постсоветского подъема пришелся на 2007–2008 гг. и стал следствием нескольких факторов. Первым был экономический подъем: по размеру номинального ВВП Россия в 1999–2008 гг. переместилась с 14-го на 6-е место в мире; стала привлекательной для иностранных инвестиций, превратилась в желанный рынок для крупнейших международных компаний, начала восприниматься как «энергетическая сверхдержава». Вторым было ее позиционирование в Европе: Россия, несмотря на ряд сложностей, активно участвовала в европейской политике, в 2003–2004 гг., по сути, вошла в коалицию с Германией и Францией, противостоявшую политике США в Ираке, выдвигала проекты общеевропейской безопасности и сотрудничества. Третьим было превращение России в «центр притяжения» на постсоветском пространстве — причем преимущественно экономический, а не военно-политический.
Все эти факторы делали Россию важным и заметным игроком в большой мировой игре. Однако она, как выяснялось, участвовала в этой игре, не собираясь соглашаться с ее правилами. Она хотела получать преимущества от рыночных связей с Европой, не принимая логики экспансии Европейского союза; она пользовалась выгодами экономического влияния на страны СНГ, не будучи готова принять их политический суверенитет (который, собственно, и позволял ей пользоваться ресурсом сотрудничества с более бедными странами, не неся издержек, которые бы потребовались, если бы они, как при СССР, составляли с нами единое государство); она купалась в деньгах, принесенных ей подорожавшей от действий монетарных властей США нефтью, теша себя надеждами, что может противостоять Америке. Итогом стал «выход» Москвы за пределы не ею установленных правил весной 2014 г. — с целью изменения этих правил.
Год (с небольшим) спустя можно констатировать, что эта попытка провалилась. Россия покинула «Большую восьмерку», прекратились ее консультации с ЕС и США, были введены санкции, основные потребители российских энергетических товаров начали от нас отворачиваться. Мир вздрогнул от Крыма и Донбасса, но никаких попыток обсудить новый удовлетворяющий Россию порядок предпринято не было. К президенту В.Путину отнеслись как к человеку, просто «живущему в ином мире», — и случилось самое неожиданное для Москвы: за прошедший год с этим положением дел на Западе свыклись. Там поняли, что Россия на неопределенное время потеряна для продуктивного диалога, и решили зафиксировать новую реальность. De facto признано, что Крым и Донбасс — это потерянные Украиной территории, подобные Приднестровью или Южной Осетии. В то же время осознано, что Украина и Молдова (а в будущем Белоруссия) рано или поздно станут частью Европы. Шансов на то, что Москва будет иметь голос в отношении этих стран, нет. Ожиданий на хорошие вести с Востока — тоже.
Особенность ситуации состоит сейчас в том, что Россия, даже сделав все, на что была способна, не стала более принимаемым в расчет игроком, а скорее оказалась в роли некоего фона, на котором проще рисовать картины европейского будущего. Российская угроза сплотила Запад, а не расколола его — и теперь никто в Европе или Америке не заинтересован, чтобы она когда-то исчезла. Видеть в России противника или соперника хотели и раньше — и вот мечта наконец сбылась. Поэтому в ближайшем будущем политические и экономические процессы будут перестроены так, чтобы дистанцироваться от далекой Московии и забыть о ней, насколько это в глобальном мире возможно.
Классический пример здесь — Германия. На протяжении четверти века, с тех пор как М.Горбачев позволил немецкому народу объединиться, в Берлине ориентировались на тесные связи с Москвой. Сразу после Крыма и в процессе попыток урегулирования на Донбассе канцлер А.Меркель была самым активным участником переговоров с Россией. Но, чтобы совершенствовать отношения, нужен прогресс — а его не случилось.
И в Берлине поняли: диалог бессмысленен. И начали его свертывать. Быстро выяснилось, что крайне разнообразные формы «общественного взаимодействия» с Россией: Немецко-российский форум, «Петербургский диалог», да и многие другие — не более чем средства добычи денег и бизнес-лоббирования. Деятельность этих структур прекращена, и всплакнули по этому поводу только их функционеры. Поначалу казалось, что немецкий бизнес не перенесет разрыва отношений — но теперь понятно, что и это не так: ведь это российский экспорт в марте 2015 г. сократился на 30,7% по сравнению с мартом 2014 г., а германский вырос год к году на 12,5%. Россия не единственный рынок, есть и другие.
И вот А.Миллер рассказывает на мероприятии «Валдайского клуба» и Немецкого совета по внешней политике, какие гигантские мощности есть у «Газпрома» для добычи газа, но никто не собирается увеличивать закупки российского голубого топлива. И с каждым месяцем тема России (да и Украины) занимает все меньшее место на страницах немецких газет и в дискуссиях политологов.
Россия становится в представлении Запада не контрагентом в усилиях по преодолению «глобального беспорядка», на что, очевидно, рассчитывали в Москве, а одним из воплощений того хаоса, от которого проще держаться в стороне, нежели пытаться его преодолеть. В мире, как выясняется, есть много проблемных зон: взять хотя бы то же «Исламское государство». Никто не хочет его расползания, но никто и не будет посылать войска в сопредельные страны на борьбу с ним, как никто не будет договариваться с ИГИЛ по вопросам нового мироустройства. Есть также Зимбабве, Северная Корея и несколько других стран, давно живущих в «иных мирах». К сожалению, приходится констатировать: мы уверенно идем к тому, чтобы пополнить их число. Разумеется, Россия будет притягивать к себе больше внимания, чем все они вместе взятые, но даже это не увеличит желания вступать с нами в общение.
История показывает, что в глобальной политике всегда лучше быть участником принятия решений, чем в то или иное время ощущать на себе их последствия. Ровно двести лет назад, в 1815 г., Россия участвовала в Венском конгрессе на одной из первых ролей, устанавливая правила мировой игры. В тот год, замечу, крупнейшими экономиками мира были не Британия или Россия, а империя Цинь (32,9% мирового валового продукта) и государство Великих Моголов (16,1%). Всего через сто лет первая лежала в руинах, а второе было европейской колонией. Это указывает на очевидный факт: лучше быть пусть и не основным, но участником выработки норм и правил, чем даже самым сильным среди тех, кому они не писаны.
Россия, увы, выбрала другой путь. К чему он приведет, нам еще предстоит увидеть — и, вероятно, даже не через сто лет, ведь история постоянно ускоряет свой бег.