— Какие были первые ощущения после оглашения приговора?
— Сногсшибательные! Я никак не мог до конца поверить, что сейчас я выйду на свободу. Мне казалось, что так просто вся эта история закончиться не может. Я ждал, что меня сразу же арестуют прямо в здании суда или на улице по какому-то новому надуманному обвинению. Но этого не произошло. Я оказался на свободе, среди своих близких, друзей и соратников. Пьянящие ощущения!
— Ожидали, что выпустят?
— Мы уже настолько привыкли за эти годы к правовому беспределу, что надежды на положительный исход в суде первой инстанции было мало. Да, я знал, что мы победим, но неизвестно было, когда и в какой форме это произойдет. Я предполагал, что в первой инстанции меня могут осудить, но в дальнейшем мы добьемся отмены решения и полного оправдания. Получилось нечто иное. Победа оказалась частичной, но все-таки меня освободили. Хотя внутренне я был готов сесть надолго, воспринимая тюремное заключение, как часть борьбы, которую я вел.
— На большинстве фотографий в зале суда вы сняты в одном и том же кожаном пальто, в нем же и на свободу вышли...
— Это дубленка, которая у меня с собой была в момент ареста в марте 2012 года. Все это время я с ней не расставался. В тюрьме очень тонкие одеяла, как легкие накидки, а в камерах бывает очень холодно. Продирает до костей. Передать теплое одеяло с воли мне не разрешали. Выручила дубленка. В холода я укрывался ею, как одеялом, или просто укутывал в нее ноги.
— Сторонние наблюдатели сразу выдохнули — человека выпустили, самое страшное закончилось. Тем не менее вы будете оспаривать судебное решение? Сам факт обвинительного приговора морально угнетает или уже все равно?
— Я собираюсь обжаловать судебное решение, но прекрасно понимаю, что нам вряд ли удастся добиться отмены приговора. Наша судебная система несовершенна и нуждается в серьезной реформе. Тем более что дело политическое. Уверен, что его курируют очень серьезные люди. К тому же мне пришлось уехать из страны. Непонятно, как можно участвовать в новом судебном разбирательстве, находясь за границей. А возвращаться и добровольно передавать себя в руки таких «правоохранителей» я не намерен. Однажды я уже рискнул, и это стоило мне больше двух с половиной лет жизни, а моим близким — здоровья и нервов.
— Однако вас амнистировали, то есть судимости нет...
— Да, амнистия снимает все последствия судимости. Но неприятный осадок, конечно, остался. Меня осудили за то, в чем я вообще не принимал участия (меня там не было физически), что само по себе абсурдно. Но я верю, что рано или поздно настанет время, когда все подобные дела будут пересмотрены, а люди осужденные по ним реабилитированы.
— Вышли из СИЗО — какие изменения заметили вокруг, что удивило?
— Меня поразил уровень агрессии в обществе. Такого раньше не было. Не понравился и жесткий раскол общества по украинской теме. По-моему, страсти по Украине сознательно накаляются и умело направляются властями и СМИ. В итоге это приводит к ситуации вялотекущей гражданской войны. Люди в прямом смысле готовы резать друг друга из-за разницы взглядов на украинскую проблему. Представьте, чем может обернуться в будущем такая общественная атмосфера. Рано или поздно кипящий котел общественных страстей может лопнуть.
— Когда было принято решение покинуть Россию и почему?
— В первые же два дня после освобождения из-за очень напряженной обстановки вокруг меня и моей семьи. За мной и моими родственниками сразу же было установлено демонстративное наружное наблюдение, мы опасались мести, новых провокаций и фальсификаций, а может быть, и прямой физической расправы. Я решил не искушать судьбу и уехал.
— За границей беспокойство отпустило?
— Нет. Я и сейчас беспокоюсь за моих родных, оставшихся в России. И сразу предупреждаю: все, что может с ними случиться, будет делом рук тех людей, кто сфабриковал уголовное дело против меня. А за мной по-прежнему ведется слежка. Уже за пределами России.
— А почему Таиланд? Нестандартный выбор для политического укрытия.
— В Таиланд можно быстро приехать без визы. Я здесь уже бывал, страна мне знакома. У меня не было времени получить визу в ЕС, поскольку нужно было срочно уезжать.
— Один или с семьей уехали? Обратные билеты брали или нет?
— Уехал вместе с женой. К сожалению, моих родителей пришлось оставить, и я очень беспокоюсь за их судьбу. А вот по поводу дальнейших планов я еще не полностью определился.
— Какого рода слежку вы обнаружили за собой в Таиланде?
— Такую «наружку» обнаружить очень просто, так как она ведется демонстративно. В тех же местах, где появляюсь я, обязательно оказывается какой-нибудь одинокий человек, который всегда садится за соседний столик (даже если в кафе совсем пусто), заказывает себе что-то по мелочи и наблюдает. Это может быть один и тот же человек в течение нескольких дней подряд, причем в разное время. Появляется такой человек всегда с разницей от трех до десяти минут после моего прихода. Бывает, кто-то сидит в холле отеля и пристально наблюдает. Какие-то люди следуют за мной по маршрутам моих передвижений, все время попадаясь на пути. Если все это и совпадения, то очень странные.
— Вот вы говорите, что дело политическое. А как вы оцениваете собственную опасность в качестве оппозиционного политика на момент ареста? В кругу столичных активистов вас знали, но боюсь, что рядовому посетителю протестных митингов зимой 2011 года ваше имя мало что сказало бы.
— А Вы почитайте рапорта «Центра Э» и их же постановления о частичном рассекречивании государственной тайны. Да-да, я стал государственной тайной, как это ни смешно. В них нарисован какой-то демонический облик Даниила Константинова. Проводил массовые акции протеста, финансировал и организовывал каких-то мифических экстремистов. В ходе предварительного следствия и двух судов, а это больше двух с половиной лет, эти сведения так и не подтвердились. Нет вообще ничего, что бы свидетельствовало о моих связях с какими-то экстремистами, о том, что я кого-то финансировал и организовывал. Зачем тогда создавать такой образ «великого и ужасного» Константинова? Может, во мне увидели какой-то потенциал и решили срезать на самом старте?
— Следили ли за новостями, сидя в тюрьме? За всем развитием сначала охранительного, потом — в связи с Крымом — националистического тренда?
— Да, я старался следить за новостями, насколько это было возможно. Я был лишен адекватных источников информации, а нашему телевидению я не верю. Иногда читал газеты, иногда какие-то распечатки приносили адвокаты.
— Всех расколол вопрос об Украине, в том числе националистов. А вам какая позиция ближе: «крымнаш» или «крымненаш»?
—Если Вы о псевдопатриотической истерике, то она мне не нравится. Я всегда был патриотом, даже тогда, когда это было не модно. И мне неприятен этот взрыв искусственного патриотизма. Где были все эти модные новоявленные патриоты двадцать лет назад, когда решался вопрос о Крыме и о положении русских в бывших союзных республиках? Откуда они узнали о существовании Донбасса, о котором не вспоминали двадцать лет — из телевизора? Может быть, я просто нонконформист, но такой патриотический мейнстрим я не поддерживаю. Что-то в нем есть ненастоящее.
— Ваш прогноз: что будет с националистическим движением? Только вроде бы тема вошла в моду, а вы уезжаете... Не жалко?
— Нет, мне не жалко. В тренде сейчас государственный, авторитарный национализм, я же был сторонником национальной демократии. Это очередная обманка для русских: купиться на национальную риторику и в то же время потерять все свои реальные, гражданские права. Часть движения, видимо, сольется с провластными силами. Тем более что есть хорошая платформа для сближения: Крым и Донбасс. Более непримиримая часть, скорее всего, будет окончательно разгромлена и уйдет в тень. Но все эти явления будут недолговечны. Я не думаю, что ситуация в стране всегда будет такой. Все еще изменится.
— Еще планируете в политической деятельности участвовать или не надо уже? Все-таки амнистия дает право баллотироваться в будущем...
— Я бы поучаствовал в политической деятельности. Надеюсь, что такая возможность представится в ближайшие годы.