— Кирилл Евгеньевич, в последнее время на наши головы вываливается столько откровенной лжи! В чужой огород мы еще заглянем, а пока со своего начнем. В июле в эфире одного из каналов прошел сюжет о распятом украинскими солдатами в Славянске трехлетнем мальчике. Шокирующая история была рассказана корреспонденту некоей женщиной, якобы из местных. Почти сразу выяснилось, что это откровенная ложь, но никаких опровержений от канала так и не последовало. Очень показательный пример, как мне кажется. Что может сегодня заставить вспомнить журналистский цех про аз и буки ремесла, про кодекс профессиональной этики?
— Боюсь, что никакие кодексы ничего здесь не решат, поскольку носят рекомендательный характер. На самом деле единственная вещь, которую мы можем противопоставить девальвации профессии, — это выращивать умных журналистов. Нельзя научить журналиста универсальным рецептам, которые будут приемлемы в течение всей его газетной или телевизионной жизни, но можно научить понимать ситуацию. А когда понимаешь, есть шанс, что научишься вырабатывать ту систему оценок, тот инструментарий, который будет подходить к данной конкретной ситуации. Но, к сожалению, личный выбор журналиста всегда останется на первом месте. Вся наша культура стоит ровно на том, что каждый человек сам для себя определяет, до какой черты может дойти.
С другой стороны, журналистский цех всегда требовал наличия профессионализма в том плане, что факты должны быть более-менее проверенными. Когда ты выдаешь беллетристику в эфир, то ты вредишь. Одна ложь способна обесценить огромное количество правдивой информации, нанести чудовищный вред. Ты можешь нарушать правила, но это обычно запоминается, и коллеги всегда знают, как к кому относиться. Когда волна конфронтации схлынет, люди, занимавшиеся откровенной дезой, будут выброшены из профессии. Помните Салтыкова-Щедрина: «Услужливый дурак опаснее врага»? Система постарается избавиться от своих наиболее одиозных представителей. Получается, что такие люди выбирают тактический выигрыш за счет вырубания стратегических перспектив, поскольку на журналистском рынке репутация имеет огромное значение!
Другой вопрос, что различного рода мистификации свойственны и СМИ других стран. С этой позиции можно говорить о деградации информационного пространства в целом. И американские СМИ деградировали едва ли не в большей степени. Если говорить про украинский кризис, то уровень мифологизации у наших соседей на порядок выше, чем в России.
— Например?
— Не так давно моей знакомой семье звонили украинские друзья и говорят: «У вас в Москве нечего есть». Мои приятели как раз вернулись из гипермаркета с полными сумками и попытались переубедить украинцев, но те так и не поверили. Потому что «в Москве голод, и люди эмигрируют из России в Украину, так как у нас невозможно жить». Как только в массовом сознании возникают фантомные ожидания, особых усилий СМИ уже не требуется. Они — фантомы — начинают продвигать себя сами. И не важно, как при этом картинка коррелирует с реальностью.
Риторика того же телевидения — это жестко поляризованная точка зрения, когда ты обрезаешь все нюансы и даешь достаточно концентрированные вещи, избавленные от противоречий. А журналистика как раз должна основываться на полутонах, давать освещение событий с разных сторон и различных точек зрения. А чем опасно ТВ? Тем, что оно построено на принципе мозаичности. Если человек над печатным текстом думает, то увиденное по телевизору он воспринимает как факт. Аудиовизуальная информация не включает аналитический аппарат человека, и он воспринимает все, что ему показывают, некритично, как нечто имеющее место быть. И тут открывается огромное пространство для манипулирования. С одной стороны, да, ряд каналов на российском ТВ (и не только российском) чудовищно деградировал. С другой стороны, каналы ориентируется на тот пласт аудитории, которая политически не активна и которой нужна скорее эмоциональная подпитка, нежели реальное понимание ситуации. Может быть, лет 15 назад это могло бы иметь катастрофические последствия. Сейчас же главная аудитория ТВ — не политически активный класс, который переместился в Интернет, а домохозяйки.
— Интересно, а какой образ России создают западные державы в текущей информационной эскалации?
— Штаты продвигают образ России как «enfant terrible», ужасного ребенка, страны, нарушающей правила, ведущей себя как дикарь. Если брать политическую элиту Европы, то она сначала принимала американскую точку зрения, но по мере развития ситуации картина стала меняться. В ЕС постепенно приходят к пониманию того, что платить за российско-украинский кризис будут только два субъекта — это Европейский союз и Россия. А когда речь идет о существенных деньгах, ты уже занимаешь позицию не болельщика, но политика. Так что общественное мнение в Европе расколото. Часть сил — в основном левые и правые — в российском своеволии увидела для себя возможность упрочить свои позиции, выйти из-под диктата Америки. Но по большей части Европа остается заложником Америки. В 2008 году в рамках преодоления экономического кризиса США выдали довольно крупные займы европейским производителям. А сегодня ЕС убеждают купить американскую военную и газовую гарантии и подписать соглашение о зоне свободной торговли, по сути, пожертвовав своей экономикой. И все это делается ради спасения Штатов от фиаско, к которому ее толкает надутый в 2008–2013 годах пузырь корпоративных акций.
Ну а нынешние российские проблемы проистекают от того, что Москва попыталась стать брокером международных отношений, стала проверять, кто она — Юпитер или бык. Причина сегодняшней конфронтации России с Западом не в том, что мы вышли за рамки международного права. Присоединение Крыма стало седьмым нарушением Ялтинско-Потсдамских договоренностей и принципа нерушимости границ с 1990 года, и лишь впервые — со стороны России. До этого были и объединение Германии, и распад СССР, и раздел Чехословакии, и оба югославских конфликта. Неприсоединение Крыма вызвало гнев и недовольство, а то, что наше государство сделало то, что до этого позволяли себе только сильные мира сего, посягнуло на американскую монополию.
— В новейших информационных войнах ТВ по-прежнему остается тяжелой артиллерией? Или основные баталии разворачиваются в Интернете?
— В Интернете. Причем сначала ведущие позиции там занимал «Живой журнал», потом Фейсбук, а теперь его потеснил Твиттер, позволяющий просто и лаконично передавать факты и состояния. Чем больше «коротких СМИ», тем проще общественная коммуникация и тем выше степень манипулирования.
При этом в Интернете достаточно много пиара. Когда говорили, что Фейсбук — причина революции в Египте, в изрядной степени это было частью политики выхода компании на IPO. Целый ряд революций на Ближнем Востоке имел своим анамнезом профнепригодность правящих элит: в условиях глобального кризиса, когда сокращается внешний ресурс, они решили экономить на обществе, а не на себе. Общество возмутилось ущемлением своих интересов на фоне сохранения роскошной жизни власть имущих. Это и стало первопричиной.
— В чем отличие телевизионных войн от сетевых?
— Интернет позволяет полностью игнорировать факты. По сути, это идеальное СМИ, сочетающее в себе и текст, и аудиовизуальную информацию. Но и вещатель в нем может быть любой, вплоть до неавторизованного пользователя. И при этом на основании информации, которую выдает неизвестный, могут делаться заключения на самом высоком уровне и осуществляться самые серьезные политические действия. Интернет позволяет «нарисовать» все что угодно, а затем продвигать это «творение» как реальность. По поводу сбитого малазийского «Боинга» США признали, что других источников, кроме как социальные сети, у них нет. Хотя регион утыкан американскими спутниками. Зато развернувшийся медийный скандал Штаты использовали по максимуму.
Интернет позволяет опираться на мнение одного человека, при этом сетевой манипулятор гораздо больше защищен от разоблачения, чем если бы он выступал в открытой публичной дискуссии. При повышенной убедительности Интернета, при мгновенности распространения информации это непревзойденное средство овладения умами.
— Какие приемы используются при ведении информационных войн сегодня?
— Их бесконечное множество. Самый простой — окно Овертона. Джозеф Овертон рассуждал так: допустим, нам нужно легитимировать людоедство. И вот сначала вы даете очерки о нравах отдельных племен, которые практикуют людоедство, дальше проводите научный симпозиум, посвященный проблеме каннибализма, потом появляется общество защиты прав людоедов, а затем вы легализуете это абсолютно немыслимое ранее поведение путем постепенного расшатывания норм. Овертон, кстати, рассматривал проблему легитимации сексуальных меньшинств и легитимации одиночек в общем и то, как она из глубоко периферийной стала центральной для стран Западной Европы.
В современном обществе, если у вас будет достаточно большой медийный ресурс, вы можете внедрить любую норму, самую абсурдную и дикую.
— Описывая ситуацию на Украине, российские СМИ не скупятся на ярлыки в отношении Порошенко и его команды: фашисты, каратели. Противная сторона тоже не стесняет себя в выражениях. Разве на языке войны можно договориться о мире?
— Действительно, подчас подбираются такие слова, которые делают невозможной прямую коммуникацию, обостряя все возможные углы, вместо того чтобы их сглаживать. Но зеркальная реакция со стороны России вполне предсказуема, иначе она превратится в «без вины виноватую». Можно долго рассуждать об истоках и причинах вспыхнувшего противостояния, но очевидно, что, начиная с 1990-х годов, Россия позиционировалась на Украине как нечто чуждое. И Украина, для того чтобы стать «цивилизованной» в глазах своих западных партнеров, должна была от нас отойти.
Другой вопрос, что наше государство со времен распада СССР так и не сформулировало принципы и критерии построения постсоветского пространства. И это действительно значимый политический просчет. В отличие от Европы и Америки, которые четко обозначили, что государству нужно делать, чтобы считаться прозападным, мы так и не наполнили термин «пророссийский» конкретным содержанием. По большому счету он зависел от произвола чиновников, которые могли объявлять режим пророссийским или не пророссийским на произвольных, а весьма часто и на коррупционных основаниях. В период Путина от этого отошли, признав, что пророссийскость большей частью являлась способом выкачивания ресурсов из нашей страны. Но при этом другого концепта так и не предложили. И это долгосрочный провал политики на постсоветском пространстве. Если я хочу с кем-то дружить, я формулирую условия, на которых мы дружим, общаемся, в противном случае мы будем друг другу конкурентами. Сегодня мы в том числе пожинаем плоды несформулированной политики в отношении бывших братских республик.
— А что, собственно, помешало сформулировать?
— Россия рассчитывала, что сможет стать нормальной частью западной системы, и российская элита была вполне прозападной. Но дальше произошло неприятное открытие: оказывается, мы нужны в качестве ресурсной базы, младшего партнера, но не равноценного участия. В той же «восьмерке» Москва лишь присутствовала все эти годы, но так и не стала полноправным членом. В какой-то определенный момент Россия поняла, что не будет играть по этим правилам, но дальше этого так и не пошла. Давайте посмотрим на развитие того же концепта БРИК (с 2011 года БРИКС. — Авт.). Изначально он предполагался блоком, который будет ориентирован не на субъектную мощь государств, а на возможность сбыта на этом новом рынке своих товаров. Однако Индия на всякий случай создала два национальных концепта, один из которых предполагает разумный внутренний протекционизм, а другой — конструирование нового экономического порядка, который будет более справедлив по сравнению с сегодняшним. Индийцы ожидают, что к 2020 году эти знания могут им потребоваться, и они побеспокоились заранее. Россия же в течение 2006–2010 годов просто спорила на тему «БРИК — это хорошо или плохо?», ничего не добавив к этому концепту. Вся энергия ушла на пустые дискуссии, вместо того чтобы взять и препарировать имеющийся концепт, выгодный для страны. Навыки создания концептов еще сохранились в академическом мире, но они, к сожалению, уже отсутствуют на уровне практической политики.
— Где найти точку опоры в агрессивном информационном мире? Как не стать жертвой пропаганды?
— Сложно сказать. Для этого необходимо иметь критическое мышление и обеспечить себе доступ к различным точкам зрения. А уже затем, путем анализа и сопоставления, создавать собственную картину мира.
Для того чтобы быть устойчивым к манипулированию, хотя бы нужно рефлексировать взаимосвязь ресурсных потоков с той риторикой, которая есть, и помнить, что она прослеживается всегда. Если кто-то говорит, что такой взаимосвязи нет, он нагло врет вам в лицо.
Политика — это деятельность по изъятию и перераспределению ресурса, в первую очередь. Человек, говорящий вам, что политика — это грязное дело, всего лишь хочет вас отстранить от этого процесса, манипулирует вами. Ваша деполитизация, по сути, ваш отказ от своей доли в этом коллективном ресурсе.
— Как вам кажется, к чему может привести Россию тот новый геополитический пасьянс, который складывается на наших глазах?
— К тому, что она превратится в полноценный субъект и сможет контролировать многие процессы. Сегодня невозможно найти ни одного государства, не включенного в глобальную экономику. Вопрос в том, кто, куда и на какой роли включен. Нам последние 25 лет не давали выйти за рамки сырьевой державы, и до сих пор России не могла переломить эту ситуацию. Тут и недостаток политической воли, и личная заинтересованность элит. Теперь же наконец появились признаки того, что нашей стране придется думать о своих национальных интересах.