Так уж получилось, что в эти летние месяцы мне довелось довольно много раз пообщаться с теми, кого привыкли называть «европейцами». Беру это слово в кавычки лишь для того, чтобы подчеркнуть: речь идет об иностранцах, проживающих в тех странах, которые у нас многие уже стесняются называть «развитыми». Ведь мы, россияне, оказывается, из другого теста, мы — «евразийцы»… Но разговор не об этом, а о том, как наши соседи по материку Евразия смотрят на нынешнюю Россию.
Конечно, сейчас модно продолжить этот разговор фразой: «А нам, русским, на это глубоко наплевать!» Те, кто так думает, могут не читать дальше. Я не обижусь — хотя бы потому, что, например, уже много лет не смотрю федеральные телеканалы и не открываю многие прежде приличные газеты. Хотя и этот мой сознательный выбор — под угрозой. Идея введения политинформации в школе очень плодотворна: начав с принудительного кормления определенным контентом школьников, можно быстро дойти до обязательных «двухминуток ненависти» (©Джордж Оруэлл) для взрослых.
Так вот, для тех, кому не наплевать на наших европейских соседей, должен сообщить: та их часть, которая интересуется внешним миром, благодаря нам стала быстро увеличиваться. Еще несколько лет назад на Западе господствовало то, что в советское время презрительно называли «обывательщиной». Подавляющая масса людей интересовалась исключительно вопросами поддержания собственной комфортной жизни. Конечно, далеко не всем это удавалось — бедняки и малообеспеченные в европах были всегда, иногда даже в значительных количествах. А, с другой стороны, тамошняя политическая элита (всевозможные депутаты, чиновники, общественные активисты) всегда успешно делила между собой места во власти. Но все эти группы составляли не более 20–25% населения. Остальные участвовали в политике единственным способом — иногда приходили на выборы, чтобы сменить «правый центр» на «левый центр» и наоборот.
Про внешнюю политику после того, как советские танки ушли из Восточной Европы и СССР почил в бозе, рассуждали лишь дипломаты, специализированные журналисты и считаные топ-лидеры. Бурлящие Ближний Восток, Афганистан, нищая тропическая Африка казались расположенными на другой планете. А на открывшуюся миру Россию «еврообыватель» смотрел с изумлением из-за ее неевропейских просторов, гигантских природных богатств — и с осторожной симпатией к ее многострадальным жителям. Хотя, конечно, не обходилось (прекрасно помню!) без вежливого снисхождения — как к неразумному ребенку, которого надо воспитать настоящим человеком.
И так продолжалось вплоть до весны этого года. Европейское общественное (извините, обывательское) мнение абсолютно не волновали постепенное скукоживание гражданских свобод в России, жесткая риторика «мюнхенской речи» нашего лидера, наше вооруженное выяснение отношений с Грузией.
Поворотным пунктом стало присоединение Крыма к России. Думаю, что если бы это произошло в результате вооруженных столкновений (например, между местными жителями и заехавшим туда «Правым сектором») и вмешательства наших войск, то европейское общественное мнение на крымский вопрос бы и не отреагировало. Как это произошло с Северным Кипром, Косово, Южной Осетией и Абхазией. Но ситуация, как известно, пошла по иному варианту. Кровопролития, к счастью, не было, и вопрос о переходе Крыма в Россию был решен молниеносно.
Казалось бы, чего европейцам обижаться — ведь у них есть проблемы Каталонии и Шотландии, которые хотят стать независимыми государствами. Однако если прислушаться к европейской логике, то на первое место выходит именно скорость процесса. Каталония и Шотландия ведут переговоры о суверенитете с центральными правительствами уже не одно десятилетие, и соответствующие референдумы там не назначаются вечером на следующее утро.
Мой аргумент о том, что в случае с Крымом оттяжка решения могла как раз привести к кровопролитию, т.к. центральная власть на Украине в это время практически не контролировала ситуацию, вызывает недоумение. Подписав 21 февраля украинско-европейский документ об урегулировании кризиса, президент Янукович тут же исчез, объявившись через довольно продолжительное время в России. Кто мешал ему, с точки зрения простого европейца, перебазироваться, например, в безопасный для него Донецк и продолжить исполнять оттуда свои конституционные обязанности? Для нас-то как раз в таком повороте событий ничего странного нет: вспомним август 1991 года, стрельбу по Верховному Совету в октябре 1993-го...
И тут мы выходим на важнейшую черту европейского менталитета — нежелание менять устоявшиеся правила общественной жизни. Времена революций, передела границ для наших западных соседей — это далекое прошлое, которое не может повториться. Если угодно, то мы тут видим «обывательщину», плавно перетекающую в настоящий, а не высосанный из пальца консерватизм. И это относится не только к наиболее мощным странам типа Германии, Франции или Великобритании. Греция, пойманная на грубейших нарушениях финансовых правил Евросоюза, была наказана очень жестко: ощутимо снизились зарплаты и пенсии, выросла безработица. Ну и что? Люди, конечно, вышли на улицу, помитинговали, даже кидали в полицию камни, но на выборах победили те силы, которые продолжили все ту же жесткую политику.
Европа (как и весь остальной Запад) более чем 20 лет считала, что такие ее базовые ценности, как стабильность, предсказуемость и готовность идти на компромисс, постепенно, но неуклонно станут и нашим всем. Собственно, в этом и состояло бы российское вхождение в европейское ментальное пространство. Однако крымский казус, а затем и события на юго-восточной Украине развернули, как представляется европейцам, эту тенденцию вспять. У них начало складываться стойкое убеждение, что граница их континента, во-первых, сильно к ним приблизилась и, во-вторых, перестала быть границей партнерства. С их точки зрения в России теперь возможно все — как, например, в Венесуэле, где продукты в магазинах будут отпускать только после снятия отпечатков пальцев у покупателя. И это относится не только к нашим внутренним делам, но и к внешней политике.
Конечно, над страхами эстонцев и латышей по поводу гипотетического вторжения к ним русских танков можно лишь посмеяться. Но многие жители «старой Европы» в это искренне поверили, а это уже очень серьезная тенденция, которая не может нас не волновать.
Дело в том, что политики, играющие во взаимные санкции, могут легко все переиграть. Для этого достаточно нескольких раундов закулисных переговоров и — через взаимные уступки — нахождения компромисса. После этого они как ни в чем не бывало будут мило улыбаться и пожимать руки друг другу. А вот европейский обыватель еще очень долго будет сторониться всего российского — начиная от радикального сокращения турпоездок к нам и кончая свертыванием деловых и научных связей. Что, кстати, уже происходит и, как мне представляется, наносит все больший ущерб прежде всего России, которая по-прежнему вроде бы претендует на широкое включение в мирохозяйственные связи не только как экспортер необработанного минерального сырья.
Можно, конечно, по-прежнему талдычить, что Россия — это не Европа. Но надо понимать, что в современном мире линии разделения начинают проходить не между различными моделями государства (от демократического до авторитарного), а между безопасностью жизни обывателя и тем, что российский криминалитет назвал «беспределом».
Типичный европеец не может себе представить, чтобы в его городке из кранов не текла вода, отсутствовали свет и телефонная связь, а по улицам бродили вооруженные люди, которые грабят всех кого захотят. Ровно так же, я думаю, это уже не может себе представить и житель китайского городка. На этом фоне бытовые ужасы Донецка и Луганска (независимо от того, кто в этом виноват) тревожат европейского обывателя не потому, что его волнует судьба Украины. Его страшит, что такие же нравы могут быть навязаны Польше и Чехии, Германии и Великобритании... Тем более что с юга надвигается общая для России и Европы угроза — союз исламского халифата с «Талибаном», о котором западные СМИ сейчас сообщают с ужасающими подробностями.
Именно поэтому, перед лицом действительно фундаментальной угрозы, нам и европейцам смертельно опасно выяснять отношения в попытке отъесть друг от друга куски постсоветского пространства. Диалог руководителей государств должен быть обязательно дополнен диалогом интеллектуалов, которые должны транслировать обывательским слоям и России, и Европы ценности не розни и ненависти, а того, что нас объединяет.
Это очень тяжелая задача: очень многое испорчено и упущено. Но других шагов просто не осталось, если мы дорожим Россией, а европейцы — своим миром.