Одним из таких примеров было заявление Обамы в 2012 году, когда он произнес памятные слова: «Если бы у меня был сын, он выглядел бы так, как 17-летний Трэйвон». Речь шла о негритянском безоружном юноше, которого застрелил в том году белый «дружинник» Джордж Циммерман. Какими только помоями не стали обливать президента республиканский Конгресс и белые экстремисты! Они обвиняли его в том, что он развел в Белом доме «негритянскую семейственность».
С тех пор прошло несколько месяцев. Состоялся суд над Циммерманом. Присяжные, из которых только один был цветным, оправдали убийцу, сочтя, что он действовал в порядке самообороны, поскольку-де его жизнь находилась под угрозой. Все афроамериканское население взорвалось от возмущения. Люди ждали и требовали ответа от Обамы на этот приговор. Обама отмалчивался, а затем сделал краткое заявление (не устно, а письменно) о том, что, мол, США правовое государство, и необходимо уважать решения судов присяжных. Этот очевидный «отпихнизм» еще больше накалил атмосферу. И негритянские лидеры, и миллионы простых цветных слали Белому дому вполне откровенный мессидж, суть которого можно было определить так — «Хватить мычать! Пора телиться!»
Выступая в мае перед выпускниками Морхауз-колледжа в Атланте, Обама обронил такую фразу: «Иногда я списываю мои чувства на то, что еще один пример того, как мир пытается унижать черного человека». Но списывать чувства больше нельзя было, ибо сейчас речь шла уже не только о чувствах, но и принципах. И парадоксально, но эти принципы должны были быть выражены не ссылками на параграфы законов, а именно посредством тех самых чувств, пропущенных через нечто очень интимное и личное.
И вот в прошлый четверг вечером президент собрал в Овальном кабинете Белого дома пять своих наиболее близких советников и ошарашил их такими словами: «Настало время, когда я должен выступить перед народом по поводу вердикта об убийства Трэйвона Мартина». Он добавил, что у него есть «хорошая идея» по поводу того, что он хочет сказать. Затем в течение 15 минут он изложил свое кредо. Никто его не перебивал. Обама говорил о том, почему вердикт вызвал такую боль в сердцах афроамериканцев, особенно среди молодых ребят, которые «вызывают подозрения», приводящие к таким трагедиям как убийство Мартина во Флориде.
Это была репетиция.
На следующий день президент внезапно появился в Комнате для брифингов Белого дома и зачитал написанное им от руки заявление. Оно было необычайно личным для него, необычайно волнующим и откровенным. Если в 2012 году после убийства Трэйвона Мартина президент сравнил его со своим возможным сыном, то сейчас он сказал: «Трэйвон Мартин вполне мог быть мною 35 лет назад». Это была кодовая фраза, это было эхом протестов, которые прокатились по всей стране — от Балтимора до Лос-Анджелеса, эхом на призывы негритянских лидеров, эхом на мольбу родителей Трэйвона — Сибрины Фултон и Трейси Мартина.
Выступление Обамы длилось 18 минут. Обама критиковал законы о ношении огнестрельного оружия и так называемое «расовое профилирование», когда уже один черный цвет кожи делает человека подозреваемым в глазах общества и правоохранительных органов. (И то, и другое сыграли трагическую роль в судьбе Трэйвона.)
Обама проиллюстрировал это своим опытом. Однажды, будучи еще молодым парнем, он зашел в универмаг, и тут же за ним установили слежку. Другой раз, когда он переходил улицу, все белые автомобилисты закрылись в своих машинах. И, наконец, третий пример. Когда он вошел в лифт, женщины, находившиеся в нем, нервно прижали к груди свои сумочки. «Эти примеры показывают, как интерпретирует афроамериканское сообщество то, что произошло одной ночью в Стэнфорде, во Флориде», — сказал Обама. Здесь я позволю себе небольшое отступление. Дело происходило в 1968 году. Это был вам не 2013 год. Только что убили Мартина Лютера Кинга. Волнения охватили всю страну, в особенности Вашингтон, население которого в основном составляли негры. Именно в те горячие дни мне пришлось выехать по делам из Нью-Йорка в Вашингтон. Где-то уже в предместьях столицы, абсолютно черных, моя машина забарахлила и как назло буквально в нескольких метрах от бензоколонки и автомастерской. Мой потасканный «Шевроле» окружила группа негритянских юношей. Дело было поздно ночью. «Ну, хана», — подумал я, а жене, которая сидела рядом со мной, прошептал: «Держись». Один из юношей стал стучаться в мое окно. Поколебавшись мгновение, я опустил стекло.
— Мистер, давайте, подтащим ваш кар до бензоколонки, — сказал юноша.
Выходить из машины было боязно, но я почему-то решился. Мы с женой вышли из «Шевроле» и вместе с десятком молодых негров отбуксовали мое авто. Ребята явно выражали удовлетворение своим поступком, а у меня камень свалился с сердца. Пока механик возился в моторе моего кара, я решил угостить негритянских юношей пивом. Всем было очень весело. Механик быстро устранил неполадку, и я с женой продолжили наш путь. Сердечно попрощавшись с нашими спасителями.
Мой страх был вызван именно «расовым профилированием». И еще неизвестно, как бы я прореагировал, если в кармане моих брюк лежал револьвер. Ситуация могла оказаться вполне «циммермановской»…
После выступления Обамы отлегло от сердца и у многих негритянских лидеров. Преподобный Джесси Джексон, соратник Кинга, заявил, что у Обамы не было выбора и выхода перед лицом негритянского гнева: «Наступает момент, когда вулкан начинает извергаться». Другой негритянский лидер преподобный Эл Шэрптон также поддержал президентские откровения. А родители Мартина сделали заявление, в котором говорилось, что они «глубоко взволнованы и горды» комментариями Обамы: «Президент увидел себя в Трэйвоне и идентифицировал себя с ним. Это прекрасный день памяти нашему мальчику». Правда, не все черные лидеры были удовлетворены поступком Обамы. Радиокомментатор Тэвис Смойли, например, говорит: «Слишком мало и слишком поздно. Президент предпочитает руководить от арьергарда в вопросах расовой политики». Видимо, ожидания подобной критики заставили президента сразу же после зачтения своего заявления удалиться из Комнаты брифингов, отказавшись отвечать на вопросы репортеров.
В своем взволнованном выступлении Обама сказал: «Достаточно ли много предрассудков я исторгаю из себя, или мог бы еще больше? Осуждаю ли я людей насколько это возможно, невзирая на цвет кожи их лиц, а руководствуясь лишь их характером? Все это, как мне кажется, должно быть необходимой пищей для размышлений после трагедии», (Убийства Мартина и оправдания Цимермана. — М.С.)
Ответом на эти вопросы было восклицание, вырвавшееся из уст Джозефа Джонса, президента Центра городских семей города Балтимора.
— Вау! — воскликнул мистер Джонс, потрясенный, как он сказал «откровенностью» Обамы, «дающей надежду и вселяющей гордость». Но мистер Джонс тут же добавил: «Настоящим испытанием прогресса станет такая же честность следующего президента, который уже не будет цветным».
А вот «честность» некоего Джозефа Дэвиса, владельца магазина, продающего рамы для картин в Бока-Рэйтоне, штат Флорида:
— Мы считали, что не говорить о расовых проблемах стало достижением нашего общества. Своим заявлением президент отбросил нас далеко назад.
Twitter, Google, Facebook и другие социальные медиа полны такими вот мессиджами — от «Wow!» Джонса до отхлеста Дэвиса. А наиболее часто повторяемая фраза гласит: «Трэйвон Мартин вполне мог быть мною 35 лет назад».
В той же Флориде сенатор Артения Джоннер (негритянка), которая в 2014 году должна стать демократическим лидером сената, сказала: «Речь президента была очень важной, ибо она исходила из уст черного человека, который сам на себе испытал расовое профилирование. Он разжевал его для некоторых людей, которые не знают, как чувствуют себя цветные родители, когда волнуются за своих цветных сыновей в этой стране».
Да, Обама затронул рану Америки, которая до сих пор кровоточит. Более того, он признался, что это и его личная рана и что она тоже кровоточит. Он по сути дела признал свою otherness — непохожесть на белую Америку. Великий негритянский мыслитель Дюбуа писал в своей книге «Душа черного народа» об этой самой “инакости»: «Это какое-то странное ощущение какое-то двойное самосознание, когда ты постоянно смотришь на себя чужими глазами, когда ты измеряешь свою душу мерой того мира, который смотрит на тебя с удивленным \презрением и сожалением. Мы всегда чувствуем эту “инакость» — мы — и американцы, и негры. У нас две души, две мысли, два несоединимых устремления — два враждующих между собой идеала в одном черном теле».
С тех пор, как были написаны эти строки, прошло больше ста лет. Многое изменилось за это время в Америке, но otherness осталась. Ее отблеск лежит и на президенте Обаме, и на убитом юноше Трэйвоне Мартине, лежит на миллионах афроамериканцев, составляющих 13% населения Соединенных Штатов. Много говорилось о «бремени белого человека». Эта красивая фраза была ширмой кровавого колониализма. Но вот выражение бремя черного человека в кавычках не нуждается. Оно действительно бремя и действительно непосильное. На плечах любого негра — кем бы он ни был: президентом или чистильщиком сапог.
Даже в современной Америке, высоко несущей факел свободы и равенства, любой негр может стать Трэйвоном Мартином…
Мэлор СТУРУА, Миннеаполис.