8 мая прошлого года я вышел из метро «Пушкинская», имея наглость иметь при себе белую ленточку. Я поднимался вверх, а навстречу обильно ломился люд. Сделав несколько шагов, я осознал, что иду уже не сам, а двое омоновцев ласково подхватили меня под руки и несут над бренной землей. Затолкали в автозак, где было душно, шумно и весело, как на встрече КСПшников, — разве что не звучала гитара. Я оказался за решеткой вместе с музыкантом и преподавательницей РГГУ, авангардным поэтом в шарфике и программистом, со студенткой театрального, устроившей художественные чтения Конституции, и с парочкой «несгибаемых борцов с режимом» — из тех, кто «был против, когда это еще не было модно»: злые, небритые, с лужеными глотками, они орали без остановки хрипло и матерно.
Доставили в участок под шутки-прибаутки задержанных: «остановите на следующей», «тормозите, вы проехали на красный» и т.д. Сидя в приемной, потешались над омоновцами, трудно, вслух сочинявшими формулировки для протокола. Когда зачитывали мой, и я не удержался от смеха: из этого документа следовало, что я злостно не повиновался, выкрикивал старомодные лозунги типа «Долой узурпаторский режим!» и не реагировал на требования разойтись. А как на него отреагировать, если идешь по улице один?
В дождливую ночь вышел веселый и смелый, любуясь своим несгибаемым оппозиционным профилем в каждом стекле. «Мама, я теперь тоже борец с режимом», — гордо сообщил я по телефону и, поправив съехавшую набок белую ленточку, пошел к проезжей части ловить такси.
Таков был протест год и полтора года назад. Вышли свободные люди — улыбочки, шарики, ленточки, хипстерские штанишки. «Нас не запретить. Мы в своем городе и в своей стране». Но очень быстро нам доказали, что нет, не в своей. Буквально за два-три дня. К веселым людям врывались, роняли на пол, допрашивали среди ночи. Веселье кончилось. И веселые люди, спрятав улыбки, тихо разошлись, кто по шконкам, кто по чартерным рейсам, кто по собственным кухням.
Ну и ладно, говорили мы, недобитки с кухонь, все равно эта власть скоро уйдет. Россия будет свободной, как ни крути. Перестройку-2 уже не остановить, как говорил наш пророк Белковский. Мы доверились ему и уселись ждать. Только отдельные интернет-колумнисты не смирились и «не стали снижать накала борьбы». Сколько сочащихся злобой заметок и ЖЖ-постов беззвучно взрывалось на интернет-просторах. «Путин сошел с ума». «Эта власть доиграется». Еще немного, и мы перестанем терпеть. Нет, терпеть это уже решительно невозможно. Ну, просто уже никак нельзя. Вот возьму автомат и...
И начинался новый день, новые посадки, новые законодательные инициативы. Уголовные дела завели на инвалидов по зрению, психически больных людей и пенсионеров. Но те же, кто впал в бешенство и грозился перестать терпеть полгода назад, грозятся перестать и теперь.
Через несколько дней после того, как меня выпустили из ОВД «Останкино», я получил повестку в суд. Судить меня должна была та же одиозная дама, что ковала славу «узников совести» нашим оппозиционерам, закрывая их одного за другим то на 10, то на 15 суток, отказывая не спавшему ночь Немцову в стуле, продлевая изнемогающему от голодовки Удальцову арест. Не желая себе этой же славы, я обратился за советом к другу-юристу. Друг-юрист в то, что я ничего не совершал, не поверил. «Ну не могут человека арестовать просто так. Хорош заливать». (А я вот после того случая поверил, что возможно все. Если написали, что выкрикивал лозунги, почему бы не написать, что бил омоновца, валил туалеты, ел детей?)
Друг-юрист работает в госкомпании и выходит добровольно-принудительно на все митинги, в том числе на последний первомайский с лозунгом «Мир. Труд. Путин». Если он не пойдет, его не накажут, не уволят во всяком случае, может быть, чуть урежут премию. Зато он получит отгул. Неважно, что для этого нужно носить плакат с каким-нибудь замечательным лозунгом. Помните, в моде была такая наклейка на «Запорожцах»: «Час позора, и я на даче».
Или вот моя тетя. Она зовет Путина не иначе, как Спаситель России. Альтернативы нет и не предвидится, есть только он один на всю 145-миллионную страну. И можно сколько угодно, потея и краснея от натуги, очень убедительно доказывать другу-юристу, что не все у нас хорошо с правами и свободами, а тете — что независимого политика у нас на расстояние выстрела Царь-пушки к Кремлю не подпустят, — все аргументы утонут в сочувственном, усталом и слегка расфокусированном взгляде. И во взгляде этом будет что-то неподвластное логике, что-то мистическое и бесконечно мудрое. Словно все предки, начиная с монголо-татарских времен, вглядываются в тебя через их зрачки.
Похлопают по плечу и скажут что-нибудь этакое: умный ты, конечно, но все равно дурак. Еще подумают-подумают — и вдруг ровным голосом добавят что-нибудь совсем неожиданное, чего, во всяком случае, не ждешь от теть и друзей. Например: «Давить таких надо». И сразу как-то осознаешь, что вот она — настоящая Россия. А ты — вставной в ее теле зуб.
В классическом фильме Бернардо Бертолуччи «Конформист» есть такая сцена: пациент психушки в панике бежит за медбратом, умоляя немедленно завязать на нем смирительную рубашку. Надо ли пытаться его остановить? Или вот жизненный пример. Другой мой друг, не юрист, шел по вечерней улице и увидел, как какой-то парень таскает за волосы и бьет отчаянно визжащую хрупкую девушку. Заступившись за нее, друг оказался на земле, избиваемый обоими. Девушка била его даже злее, топча каблуками.
И вот год спустя 6 мая мы с моим избитым другом идем на митинг. Вокруг все та же благостная картина: милые интеллигентные люди, «нас не запретить», «долой» и «хватит терпеть», ленточки, хипстерские очочки и штанишки. На сцене — Алеша, наш президент. А вокруг кольцом — полицейские и ОМОН, в глазах которых — та же усталая мудрость, что у друзей и теть. И вот мы стоим на ветру, и глаза омоновцев смотрят на нас с этой русской тоской в глазах. И ветер распыляет исступленные, яростные слова наших вождей.
С митинга уходили молча. А уже среди грохота метро друг пробасил в ухо: «Ясно уже, что Россия свободной не станет. Чего ходить-то и себя, и людей мучить. Лучше бы Владимир Владимирович проявил мудрость, сжалился над нами, бессмысленными крикунами, и депортировал в какую-нибудь маленькую губернию, чтоб подальше от Москвы. И мы бы там устроили жизнь по собственному разумению, с Алешей — нашим президентом, велосипедными дорожками и бесплатным вай-фаем».
Но по какому, собственно, праву нам следует какую-то часть России отдать? Ведь мы сами — не ее часть. Спасибо надо сказать и президенту Владимиру Владимировичу, и настоящей России за то, что весь этот разврат в сердце столицы до сих пор более-менее терпит. «Спасибо, что живой», — должен был я мысленно поблагодарить Владимира Владимировича, выходя из Останкинского ОВД Москвы в ночь с 8 на 9 мая 2012 года, а не строить из себя жертву режима.
Вегетарианские все-таки нынче времена. Но всему бывает предел. Поэтому пора бы нам перестать испытывать терпение народа и власти и осознать уже как-то: если Россия будет свободной, то только от оппозиции.