Президент Путин зовёт в Россию. Он предложил гражданство (вид на жительство) всем мигрантам, которые три–четыре года походят в школу. Как они там будут учиться, чему научатся – другой вопрос. Главное: прекрасная идея – увеличить количество. А качество?
Удивило не предложение президента, а возмущение общества: мол, власть губит родину!
Граждане, вы что – только сейчас это заметили? Процесс идёт давно, лет двадцать.
Учёные и богатые уезжают, неграмотные и нищие приезжают. Этим приезжим здесь нужны не наука-культура-литература. Им нужны только деньги. И власть нашу интересуют только деньги. Поголовье кое-как сохраняется, а страна деградирует. И что ещё хуже: деградация не стабильна, она стремительно ускоряется.
Сурков (ещё не уволенный) хвалил в Лондоне нашу политическую систему. Он приглашал ученых приехать к нам, где якобы созданы (в Сколково) все условия для науки. Даже архитектура будет способствовать!
Утверждают, будто Сурков очень умный. Неужели? Приехать в Лондон и хвалить систему, от которой сотни тысяч убежали в Лондон, – очень остроумно.
Заманить в Россию несколько десятков учёных пытался автор (соавтор) той самой системы, от которой чуть не два миллиона молодых и талантливых разбежались по всему миру.
Власть постоянно хвалит себя за мудрую демографическую политику. Путин и Медведев хвалят себя в своих «посланиях», интервью, «прямых линиях с народом» (кавычки тут неизбежны, ибо и прямизна линий под вопросом, и народ особенный, обученный).
Президент говорит: «Растёт рождаемость!» – но не говорит, у кого, в каких регионах. Говорит: «Дадим столько-то тысяч за второго ребёнка! Дадим столько-то за третьего!» – но не говорит, кто эти девушки, готовые рожать за деньги. Говорит: «Дадим гражданство»... Интересно, дали римляне гражданство гуннам? Или гунны как-то обошлись...
В сотый раз обсуждать это даже стыдно. Всё равно как городским властям изумляться: ах, зима в этом году пришла неожиданно! Предлагаю читателям текст, опубликованный 8 лет назад. Уже и тогда иллюзий не было.
РУССКИЕ УХОДЯТ
Письма президенту (4 апреля 2005 г.)
Г-н президент, вы небось думаете, будто русских 144 миллиона? Черта с два!
Говорят, к 2050-му нас останется то ли половина, то ли треть (50 миллионов). Извините за резкость, г-н президент, но это чепуха. Нас не останется. Эти миллионы будем совсем не мы. Это будут добыватели полезных ископаемых. И обслуга добывателей — официанты, таксисты, девочки. А белые, или желтые, или черные, раскосые, курносые или носатые — все равно.
...Пишу вам письма, и часто возникает чувство (почти уверенность), что вы меня не понимаете. А почему?
Пишу по-русски, и вы — русский. Но, похоже, говорим на разных языках. Может ли такое быть?
Вот у вас собачка Кони, она русскоязычная (“ко мне!”, “сидеть!”), но разве у нее были проблемы объясниться с собачкой Буша? Носик, хвостик — любовь до гроба. А мы с вами? Где взаимопонимание?
Вас (и вашего предшественника Ельцина) упрекают в катастрофической убыли населения. Сокращаемся на миллион в год — это статистики утверждают; без всяких упреков; просто фиксируют положение.
Они же, статистики, сказав про убыль (умерло столько-то, уехало столько-то), в следующей графе утешают: вот прибыль — приехало, мол, столько-то таджиков, молдаван...
И нам объясняют, что это хорошо и прекрасно. Во-первых, население не так быстро убывает. Во-вторых, если б не они — кто бы копал канавы, чистил выгребные ямы, мыл...
Да, если цель России — копать канавы и бурить скважины, тогда можно безмятежно щелкать на счетах: умерло — родилось, уехало — въехало; и все это оно, среднего рода, не имеющее личности, среднеарифметическое, измеряемое в штуках.
Если наша миссия — нефть и газ — тогда мы для мира просто скважина, как Кувейт. Цена барреля — вот и весь интерес.
Но Россия для мира — не для политиков и генералов (для них мы — водородная бомба) — для мира, о котором стоит говорить, Россия — это Чехов, Толстой, Достоевский. Их цена растет уже сто с лишним лет, никогда не падает.
Если хоть чуть задуматься... Уезжает врач, инженер, ученый, умирает старый писатель, старый учитель, старый музыкант, а въезжает дворник, носильщик, продавец.
Это, г-н президент, как водка(самая понятная русскому вещь). Если водка налита в стакан — она выдыхается. Дух из нее уходит; а по-ученому — спирт улетучивается. Но такого дурака нет, который выдохшуюся водку дольет водой — чтоб опять стакан стал полным. Полным-то он станет, только пить это не станешь.
Прежде я писал вам о том, что можно подсчитать: льготы, взятки, пенсии, пробки, электрички... А ведь пора и о душе подумать.
Эти въехавшие никогда не станут русскими. И дети их — вряд ли.
За 10 лет население сократилось на 10 миллионов. И все, кто занимается демографией и миграционной политикой, объясняют нам (и вам), что поэтому нужны гастарбайтеры. Вся надежда, что они восполнят убыль населения. Тем более что Китай нависает... И нам не удержать обезлюдевший Дальний Восток, Сибирь...
Нам?
Те, кто нас заменяет, — это мы? Да, если мы родили и воспитали детей и внуков, то они — наша смена, в некотором смысле — мы.
Но те бедняги, кого мы наняли в дворники, — они разве мы?
Это они, что ли пойдут на окраину Империи защищать наши земли, наши рубежи от китайцев? Защищать тех, кто презрительно называет их чурками, унижает, грабит, убивает ради забавы.
Идиотская мысль: восполнить убыль населения гастарбайтерами, дешевой рабочей силой.
Заменять нас ими — это значит представлять себе Россию как нефтяную скважину. Тогда — нет проблем. Тогда все равно, кто бурит, качает, сторожит.
Они необходимы экономике, нашей глупой, жлобской экономике. Но рассчитывать на них как на продолжателей русской миссии... Разве что их внуки — как при Петре, при Екатерине внуки обрусевших немцев, итальянцев... Но тогда их детей надо с малолетства учить, талантливым открывать дорогу... Увы, такие планы — “игра в долгую”, а ваша власть, г-н президент, играет в короткую. В быстрые деньги.
Ваше правительство вложило в русский язык (в издание книг) меньше, чем Сорос, — это стыдно. Говорят, стабилизационный фонд из-за угрозы инфляции нельзя расходовать на зарплату. Но, может быть, стоит поддержать русские школы и учителей в странах СНГ, где они при последнем издыхании?
Как только Армения, Литва и т.д. перестанут говорить по-русски — мы потеряем их навсегда. Кому нужны соседи, с которыми не поговоришь? Они превратятся для нас в покупателей и продавцов — то есть останутся лишь бухгалтерские отношения. А ведь до сих пор еще теплится бесценная эмоциональная связь.
У нас остался последний шанс — максимум лет пять, чтобы спасти запасы языка. Все русскоязычные (в России и за границей) — богатство, которое исчезнет навсегда. Нефть еще разведаем, а этого — не будет.
Если Россия — заправка, тогда все равно, кто вставляет шланг, берет деньги, протирает стекло, протягивает руку за чаевыми.
А там, в Америках, наши дети уже не мы, они что-то промежуточное, а уж их дети (наши внуки) даже не говорят и не хотят говорить по-русски, а значит, совершенно не мы.
А те, которые здесь, здешнее население — почти уже не мы.
Когда взяли Зимний, русские братцы-матросики загадили ванны и китайские вазы (хотя канализация работала), изорвали и сожгли книги. Они действовали, как крупные обезьяны. Очень смышленые. Оставили себе врачей, ибо болели. Инженеров — чтоб машины ездили. Священник? — лишний (души ведь нету), священников убили.
Это к власти пришли “условно русские”. О них в романе Достоевского “Преступление и наказание” следователь Порфирий Петрович предупреждал Раскольникова, объясняя, что бежать тому некуда:
“Куда ему (убийце) бежать?.. В глубину отечества убежит, что ли? Да ведь там мужики живут, настоящие, посконные, русские; этак ведь современно-то развитый человек скорее острог предпочтет, чем с такими иностранцами, как мужики наши, жить!”
Да, наш мужичок — тот еще иностранец.
В Благовещенске били и насиловали целый город — русские? По крови — не знаю. По душе... чужая душа — потемки. А целый город, который дался, чтобы его насиловали, и терпел, и не начал стрелять.
А столичные? В Москве шестеро студентов журфака (из шести опрошенных) не читали “Бориса Годунова”. А если они не читали и “Преступление и наказание” — значит, все мои рассуждения мимо. Люди перестают говорить на этом русском языке. Слова остаются, а смыслы исчезают.
В Петербурге — в культурной столице Империи, — подростки для забавы убившие шестилетнюю таджичку (26 ножевых ранений), — русские? Они — что, верили, что спасают Россию? Их на порог не пустили бы Толстой, Достоевский, Чехов — те, кто олицетворяет, то есть является лицом России.
...Есть лицо, а есть грязь из-под ногтей.
Такие горячие патриоты могли бы брать пример с израильских евреев. Они селятся на окраинах только ради идеи, хотя это невыгодно и опасно. А наши гуляют по столицам, поглядывая, кого избить, какое кладбище осквернить. И не слыхать, чтоб хоть один ради идеи переселился на Дальний Восток сопротивляться китайскому нашествию.
У них по-своему устроены мозги. Даже этот текст они могут использовать как теоретическое обоснование своего зверства. Увы, делаешь топор для плотника, чтобы дом строил, а он оказывается в руке Раскольникова — русского, искренне мечтающего улучшить жизнь любимой Родины — топором по голове.
...Стать русским может ребенок любой национальности, если ему отроду читают Пушкина (“Каштанку”, “Конька-Горбунка”) и колыбельную поют по-русски.
Но и малыш русский по крови — не станет русским, если отроду перед ним голубой экран с Симпсонами и Маппет-шоуами (если шоу склоняется).
Но это мало кого волнует. Жизнь в вашу эпоху, г-н президент, так устроена, что Пушкин не приносит дохода, престижа.
Дети нашей многонациональной страны стремительно осваивают компьютер, мобильник, курс валют, крутящий момент, октановое число — это прибыль, престиж, успех, цепь на шее, перстни.
У нас теперь язык легкий и понятный: дай, беги, хочу. Это как мур-мур и мяу-мяу — все от пупка и ниже. А выше? Если у человека нет в голове “Бориса Годунова” и “Гамлета” — он как компьютер без Word’а — арифмометр, калькулятор, порножурнал.
Исчезает язык общения. Остается язык потребления. А если так — то удобнее английский: легче покупать, легче понять инструкцию.
* * *
Уход русской культуры в небытие стремителен. Она исчезает гораздо быстрее, чем сокращается население. Какой там Пушкин! — мальчики и девочки (русские по паспорту) не знают, куда впадает Волга. Ваше правительство уничтожает образование. Воспротивиться этому могло бы общественное мнение. Но его нет или оно бессильно.
Ждать, пока созреет общественное мнение, некогда. (При таком развитии событий оно не созреет никогда.) А от толпы нечего ждать добра. Да и черт с ней, с толпой, ее не убедишь. Власть (вы, г-н президент) должна немедленно все ресурсы и ум нации бросить на спасение. Как все силы бросают врачи, чтобы остановить фонтан крови; а маникюр, перхоть — это когда-нибудь потом.
Не уверен, что вы меня понимаете.
Это трагическая ситуация — поезд летит к пропасти. И это трагическое непонимание — машинист спит.
“Поголовье”, “популяция” — все это говорит о том, что мы почему-то согласны, чтобы нас считали на штуки. Популяция — так можно и о мышах.
А если по душам? Извините, что снова повторю: если нас считать по Достоевскому и Пушкину — то сколько? Десять миллионов? Или пять? Или всего-то сотня тысяч?
Иностранец называется по государству. Во Франции — француз, в Испании — испанец. А наш человек называется не по стране, а по языку — русский.
И вот знание этого языка (остатки языка) сведено к умению читать этикетку, способ употребления, решать кроссворд.
Кто же это — русский человек? Если считать по крови (как Гитлер евреев), то человек, чьи дедушки и бабушки русские, — русский.
А если его дедушки-бабушки еще детьми оказались во Франции, папа-мама родились в Париже; и вот он — русский по крови, но не знающий ни слова по-русски, думающий по-французски, не читавший Достоевского даже в переводе, банковский клерк — кто он? По крови — русский на сто процентов, а по-нашему — ноль.
Верю, что вы не расист, г-н президент . Но хотелось бы знать: Левитан-художник и Левитан-диктор (“От Советского Информбюро”) — они для вас евреи или русские? Спрашиваю только для того, чтобы помочь уяснить проблему.
Сам язык подсказывает: русский — это не кто, а какой. Какой ты — то есть что у тебя в душе, в голове.
Пушкин (эфиоп, который наше всё) — ошибался. Помните его знаменитый “Памятник”:
...И назовет меня всяк сущий в ней язык:
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
Тунгус, и друг степей калмык.
Финн уже не назовет, как вы понимаете. У финнов от русского языка осталось лишь “водка”, “наташа”, “сколько”. О тунгусах и калмыках точных сведений нет; все зависит от родителей и учителей; но радужных надежд питать не приходится.
* * *
Когда ваши министры и советники говорят “мы въехали в рынок” — они даже не понимают, какой яркий образ возникает. Рынок — это “Хаммер”, “Лексус”, “Порш”. Попробуйте въехать в них на “Жигуле” или “Запорожце” — что от вас останется?
Рынок, г-н президент, как это свойственно новому русскому, вылетел на встречную и въехал в нас. Нас теперь надо выпиливать из смятой в лепешку консервной банки, надо “скорую помощь”. Успеет? Или, качая головами, врачи скажут: “Травма, несовместимая с жизнью”.
Коров, лошадей считали по головам. Поголовье — это о скотине. Даже крепостных крестьян (рабов) считали по душам. Даже мертвых. И до сих пор сохранился атавизм — старорежимное “на душу населения”. Но всё, что подсчитывают “на душу”, относится к поголовью: продолжительность жизни, килограммы хлеба, литры водки, квадратные метры. А где душа?
Считаем свой уровень по ВВП, но Пушкин туда не входит.
Людям по телевизору ежедневно объясняют, кто сегодня наше все (в новостях — вы, в кино — бригада). А в промежутках на экране шевелятся и улыбаются благоухающие телеса, белозубые, без перхоти, запаха, жира, “где надо — гладко, где надо — шерсть” (Бродский). Купи это! — и станешь таким (такой), как на экране. Нам хотят придать товарный вид.
Пока ребенок едет по улицам русской столицы, в его глаза вбиваются тысячи плакатов “Купи-купи-купи! это-это-это!” А если б вы, г-н президент, не дай бог, спустились в метро — все станции, все вагоны заклеены: “Съешь! Выпей! Покури!” В душу ребенка закладывают, а лучше сказать, запихивают и трамбуют... Кто-нибудь слышал от ребенка: “Купи мне книжку”?
А в буржуйской Швейцарии, где, как нам внушают, все думают только о деньгах — в электричках на стенах вагонов цитаты из лучших романов лучших писателей. Летишь по рельсам из Женевы в Цюрих; хочешь — глядишь в окно на виноградники и озера, хочешь — читаешь цитаты на стенах.
Писатели разные. Надписей сотни. Но общее — одно: все цитаты умные, добрые, человечные; и ничего про деньги, никаких “купи!”, “выпей!”, “оттянись!”.
* * *
Вся Россия (читающая) внимала Достоевскому. А что думают купцы первой гильдии — никого не интересовало. Купцы жертвовали на искусство, на приюты, на больницы (в Москве — Боткинская, Морозовская...), но они не учили нацию, как жить, чему верить, что такое хорошо, что такое плохо. А кому Россия внимает сейчас?
В ХIХ веке были и несметно богатые люди, и знаменитые эстрадные певички. Но в голову не приходило брать у них интервью: что едят, с кем спят, где купаются? А у нас и эфир, и газеты ежедневно забиты интервью с богачами и певичками. Для думающих нет места. Это, мол, никому не интересно. А кто решил, что это никому не интересно?
А потом выясняется (в армии), что призывники не умеют читать. Потому что дураки? Или потому что грамотные не нужны — и поэтому не платим зарплату учителям.
Богачи умеют деньги зарабатывать — и отлично. Но указывать путь — нет. За эти годы мы убедились, что они не могут вести страну. Их интерес только деньги, не люди.
Если считать нас в потребителях, то мы сокращаемся на миллион в год.
А если считать нас в читателях — тогда на сколько? Если считать читающих этикетки, — нас все еще много. А сколько людей читают серьезные книги?
Не знаю, читали ли вы, г-н президент, знаменитую книгу Брэдбери “451° по Фаренгейту”?
В ней государство преследует читателей, казнит без суда. Государство сжигает книги. Стены квартир — сплошные телеэкраны, а там — или сериалы, или погони и убийства в прямом эфире. Все одурачены и агрессивны. Мыслящих остались единицы.
Это изображен не фашизм. Это не диссидент написал. Это описана Америка, США. Благополучный Брэдбери в демократической богатой стране предвидел такое будущее.
Он ошибся. Оказалось, что сжигать книги не надо. И казнить за чтение не надо. Оказалось, что телевизора с “Аншлагом” и “Домом-2” достаточно, чтобы люди перестали читать, перестали быть людьми.
Доброта, совесть, честь — эти понятия уходят в прошлое. Эти понятия основаны на запретах: не делай зла, не лги...
Мы уничтожили запреты. Мол, все должно расти естественно. Сила, грубость, деньги — все это очень естественно. А в результате получаются животные, но не в смысле собаки (у них есть любовь, ритуалы, преданность), а животные в смысле опарыш.
* * *
Бедные богатые! Они покупают себе виллы, яхты, великих футболистов. Миллиардер может купить Репина, Рембрандта, Ренуара и спрятать от людей и любоваться в одиночку. Может купить дворец и закрыть его от людей. Но никакой мультимиллиардер не может купить и спрятать от нас “Войну и мир”, “Капитанскую дочку”. Они не могут купить себе великих писателей. Даже если бы захотели — не смогли б.
А мы владеем ими бесплатно. Но только пока мы — русские. Утратив язык, не сможем купить себе русскую литературу ни за какие деньги.
Все вокруг разговаривают по-русски, и кажется, будто все в порядке — вот он наш родной язык, вроде бы все владеем.
Когда Колумб приплыл в Америку, он довольно просто нашел общий язык с аборигенами: ням-ням, буль-буль, чмок-чмок — есть, пить, дай, убью — это язык на уровне жестов, на уровне опарыша. Но когда испанцам вздумалось поговорить с новыми друзьями о душе, о Боге — ничего не вышло, пришлось стрелять.
* * *
Как считать русских? По курносым носам? По русым кудрям? Нам очень повезло с эфиопом (который наше всё), невозможно обвинить нас в расизме. Дело не в форме носа, а в устройстве души. Великая русская поэзия — Пушкин, Лермонтов, Блок, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Пастернак, Бродский, Высоцкий — фашисты сделали бы из них мыло. Беллинсгаузен (не выговоришь) — русский путешественник, прославил нас — открыл Антарктиду. Екатерина Великая — стопроцентная немка, Айвазовский — кумир аукционов — Айвазян.
Татары, армяне, евреи, родившиеся в Москве, не знающие, увы, родового языка; для них русский — родной и единственный.
А обирающие старух менты-рэкетиры, у которых весь словарь — два существительных и один глагол — три слова и все непечатные, — они русские?
...Кто ж мог предположить, что нас ждет участь малых народов Севера. Сколько помню, советская интеллигенция выражала холодное сочувствие по их поводу: мол, что ж поделаешь, да, исчезают, вымирают...
Чукчи, якуты, эвенки и др., и др. — с богатейшим языком, древним укладом, потрясающими сказками, невероятно миролюбивые, беззлобные, и с шаманами, которым в подметки не годятся африканские колдуны, — где все это? Огненная вода убила людей, добыча нефти уничтожила тундру, дети в интернатах, сифилис, старость в 35 лет.
Казалось, русских эта участь не может и коснуться. Никто и не думал об угрозе главному народу СССР. Но все это произошло и с нами: огненная вода, добыча нефти... Миллион беспризорников означает только одно: государству и обществу дети не нужны. А то, что государство делает со стариками, ясно говорит: старики тоже не нужны. Кто же будет петь “баюшки-баю”? и кому?
...Легко назвать печальные пророчества “вечным стариковским ворчанием”. А вдруг оно действительно вечное. Ведь это ворчание всегда (во все века) ворчало о любви, о добре, о совести — может, это и спасало? А не будь такого ворчания — что бы было? Людоедство.
Эх, г-н президент! Не мне бы об этом говорить. Лучше бы эту больную тему затронул какой-нибудь Иванов. Получилось бы умнее, деликатнее, приличнее. Ивановых у вас много — но, похоже, все они заняты чем-то другим.
«МК» 4 апреля 2005 г.