Встречи с этими людьми невольно наводят на размышления о преданной анафеме евгенике: вот бы пригласить их в Россию, чтобы с их помощью облагородить наш генофонд, истощенный войнами, репрессиями, массовой эмиграцией лучшей части нации, повальным пьянством и так далее!
Люди из русскоязычной диаспоры, которые никогда не жили в СССР, другие, нежели мы. Своих мы всегда опознаем как своих, этих — почти никогда. Они ведут себя как обычные западные люди — свободно, раскованно, но не вызывающе. Нет на них печати «совка», нет настороженной затравленности, готовой перейти в агрессию. Они похожи на нас только тем, что говорят по-русски. Да и то — сходство относительное. Они говорят «спаси Господи» (вместо «спасибо»), «на доброе здоровье» (вместо «пожалуйста»), «доброй дороги» (вместо «счастливого пути»), «здравия желаю» («вместо здравствуйте») и т.п. Но это не режет слух. Наши исковерканные ударения (типа «осужденный» с ударением на «у») и выражения типа «оттянемся по полной» — едва ли лучше. В России язык засорен английскими словами, а их, «эмигрантский», — это чистый русский, в котором иноязычные слова лишний раз не используются.
Из поколения в поколение они передают знание языка, культуры и истории России, основ православной религии. Эти люди могли бы кое-чему научить нас в плане сохранения культурного наследия. Могли бы помочь в создании общественных движений, благотворительных организаций — иначе говоря, в строительстве гражданского общества (они сумели это сделать на чужбине, без помощи чужого государства, а уж в своем...). И еще: они могли бы помочь вернуть наше сознание к нормальному, досоветскому состоянию, когда в иерархии моральных ценностей не стояло на первом (и на ровном) месте «рубить бабло».
Толстовский фонд — хороший пример общественной и духовной активности людей русской культуры. Фонд был основан в 1939 году Александрой Львовной Толстой, дочерью великого писателя, с целью помощи русским эмигрантам. Среди учредителей и спонсоров были Сергей Рахманинов, Игорь Сикорский; первым почетным председателем фонда был президент США Герберт Гувер. Фонд оказывал помощь сиротам, беженцам, перемещенным лицам, перебежчикам и невозвращенцам из Советского Союза, финансировал образовательные программы. В 1941 году частный спонсор дал возможность фонду безвозмездно приобрести ферму (70 акров земли) в 30 милях к северу от Нью-Йорка. Там сейчас находятся жилые дома, действуют церковь, школа, дом для престарелых.
Недалеко от Толстовского фонда — еще один русский поселок, товарищество при культурно-просветительском и благотворительном обществе «Отрада», созданном опять же представителями несоветской, белой эмиграции. В его культурном центре проходят концерты, выставки, праздничные мероприятия.
Еще один важный «русский объект» в тех же местах штата Нью-Йорк — Новодивеево. Это целый комплекс: православная церковь, женский монастырь, старческий дом, постоялый двор, кладбище. По надгробиям можно изучать историю России: Трубецкие, Волконские, Нарышкины, Гагарины... Там же похоронена Александра Львовна Толстая: в Первую мировую она получила три Георгиевских креста, была удостоена звания полковника, потом сидела в большевистской тюрьме, затем была хранителем музея в Ясной Поляне и, наконец, в 1929 году эмигрировала.
Это — российская история, но не в московском ее толковании, в котором Российская империя, тоталитарный режим СССР и постсоветский гибрид составляют одно неразрывное целое. Понять и принять такую версию истории людям из несоветской эмиграции трудно. Их, однако, не очень-то спрашивают: начиная с 20—30-х годов прошлого века, соратники и наследники «железного Феликса» активно (и часто успешно) пытались установить контроль над русскоязычной диаспорой, уделяя особое внимание зарубежной русской церкви.
Церковный приход Толстовского фонда дважды не захотел — говоря нашим, московским языком — «ложиться под Москву». В 1970 году, когда ранее независимую Православную церковь Америки (ПЦА) превратили в автокефальную, приход вышел из ПЦА и перешел в Русскую православную церковь за границей (РПЦЗ). В 2007 году, когда бóльшую часть РПЦЗ слили с Московским патриархатом, приход остался независимым и вошел в неприсоединившуюся часть РПЦЗ.
В Новодивееве, равно как и в Джорданвилле (тот же штат Нью-Йорк), где находятся мужской монастырь и духовная семинария РПЦЗ, теперь поминают «великого господина и отца нашего Кирилла, Святейшего Патриарха Московского и всея Руси» и возносят молитвы за «богохранимую страну Российскую». А в неприсоединившихся церковных приходах РПЦЗ молятся за «страждущую страну Российскую» и не поминают патриарха Кирилла. Но, несмотря на церковные разногласия, любовь к Родине остается неделимой. И — неразделенной.
Если бы мы меньше надували щеки и больше приглашали работать в Россию носителей знаний и культуры из зарубежной диаспоры (как делают менее гордые малые нации — Армения, Литва, Латвия), мы бы, к примеру, нашли применение для такого достойного человека, как Николай Сергеевич Чертков. Сам он, потомок дворянских фамилий Чертковых, Родзянко и Трубецких, выросший во Франции, выпускник Сорбонны, с 1970-х годов живущий в Америке, к этому никогда не стремился. Он хотел добиться другого: чтобы родовое имение его семьи, находящееся по адресу: Москва, ул. Мясницкая, д. 7, служило москвичам, а не занявшим его бизнесменам. Шикарный особняк XVII века был подарен одним из предков Черткова городу Москве в 1871 году вместе с книжным собранием — это стало первой бесплатной публичной библиотекой Москвы. В 1938 году на базе чертковского книжного собрания была создана Государственная публичная историческая библиотека (ГПИБ).
В 1996 году, в год 125-летия со дня передачи чертковской библиотеки в дар Москве, Николай Чертков выступил на заседании Госдумы РФ и попросил помощи. Однако в 2000 году дом Черткова был сдан в аренду на 49 лет некоему ООО «Европейское экологическое сообщество». Сейчас, как сообщает сайт moscowmap.ru, там находится, среди прочего, Московская ассоциация кадровых служб. Всё что угодно, но не библиотека.
Вот это и есть наш «совок». В менее возвышенном плане он работает так. Был в городе Клифсайд-Парк, штат Нью-Джерси, вкусный и дешевый армянский ресторан «Ахтамар». И угораздило же его хозяина, ливанского армянина Вартана, взять к себе в компаньоны родственника, приехавшего из экс-советской Армении. Родственник мало работал и много рассуждал, вел пространные разговоры с посетителями, подсаживался и выпивал с ними (чего в Америке категорически не делает никто из обслуживающего персонала). Короче, ресторан прогорел, Вартан рассорился с советским родственником и открыл без него новую точку, которая успешно существует по сей день.
Тут и сказке конец — про них и про нас. Хитрые китайцы осмыслили эту сказочку и стали в облегченном порядке приглашать из-за рубежа хуацяо — зарубежных китайцев — еще лет тридцать назад. В отличие от россиян (особенно официоза), которые видят в эмигрантах неких инородных элементов, китайцы воспринимают живущих за рубежом соплеменников как своих граждан, волей судьбы находящихся вдали от родины. Возвращение китайца на родину, даже через несколько поколений, — это счастливое воссоединение с семьей. Предоставление гражданства КНР — не проблема.
В этом кроется одна из причин китайского экономического чуда. А еще, конечно, важную роль играют облегченные процедуры регистрации предприятий с участием иностранного капитала, льготный налоговый режим для инвесторов из числа хуацяо, особые гарантии сохранности их инвестиций. Хуацяо везут в страну предков не только деньги, но и умение вести бизнес, знания в различных областях...
У нас тоже Госдума на днях приняла поправки к Законам «О гражданстве РФ» и «О правовом положении иностранных граждан в РФ», касающиеся упрощения приема зарубежных соотечественников в российское гражданство. Но, во-первых, речь у нас идет не о любых зарубежных соотечественниках, а лишь об участниках госпрограммы по переселению в РФ. А во-вторых, эти люди, переселившись в Россию, должны проживать на территории того региона, в который приехали, — только там они могут иметь регистрацию по месту жительства.
Вы можете себе представить потомка княжеского рода, который захочет жить, как крепостной крестьянин? Я — нет. Зато в сильно ускоренном порядке — за два дня — мы предоставляем гражданство Депардье, и жить он будет там, где захочет (хотя захочет вряд ли). На очереди — еще какой-то летающий на шарах чудак из Франции...
У нас своих аморальных циников и чудаков всех мастей — хоть пруд пруди. Или у нас страна такая, что другие не требуются?..