Таганский суд, где слушается дело Pussy Riot, находится на Таганской улице. Чтобы пройти к нему со стороны Абельмановской, надо иметь стальные нервы, поскольку там все кишмя кишит цыганками, которые цепляются намертво и не отлипают до самого суда.
Их так много, что прошмыгнуть незамеченной невозможно. Идешь как сквозь строй, а они бросаются на тебя и трясут грудными своими детьми: «Дай-дай-дай». И то эти дети у них голые, то какие-то придушенные, так что вообще непонятно, живой там ребенок в свертке или, может, уже не совсем. А теперь еще они прочухали про любовь горожан к животным и таскают с собой маленьких собачек, которых, очевидно, заимствуют у московских барышень — примерно так же, как прежде заимствовали у конезаводчиков лошадей.
Цыганки устроились на Таганской из-за Покровского женского монастыря, который располагается на углу. Пристают главным образом к женщинам. Женщины ходят в монастырь, поскольку там мощи блаженной Матроны, считающейся исцелительницей болезней. Расчет в том, чтоб зацепить болящих: им же надо подавать просящим, а то не выздоровеют.
Они назойливы как мухи и как-то особенно попрошайничают, одновременно намекая тоном на страшные кары, если не дашь. А ты идешь вперед, стараясь не обращать внимания, но напрягаясь при этом от ужасного дискомфорта, и не понимаешь, как оно может существовать все рядом, на одной улице.
Вот эти хитрые цыганки, которые отлично научились креститься и обещают молиться (!) за тебя, хотя сами не верят ни во что, кроме денег. Невероятные мощи, на которые надеются несчастные женщины, не имеющие возможности лечиться у нормальных врачей, потому что очень дорого или врачей таких нет.
Монастырь в центре Москвы с солидной торговой точкой — уже не прежней крошечной лавкой со свечками, а полноценным богатым магазином с застекленными сияющими витринами. Таганский суд за углом с запертыми воротами, вооруженной охраной и автозаками во дворе. Толпа у суда в антипутинских майках, которая в отличие от цыганок ничего не просит, а требует одного: чтоб закон был равным для всех. Красивые девушки за решеткой, превратившиеся усилиями властей из мелких хулиганок в полноценных мучениц, за которых теперь ходатайствуют сотни авторитетнейших людей — наверняка, впрочем, впустую.
Как оно может быть вместе, рядом, на одном пятачке?
Ты идешь через весь этот бедлам и чувствуешь, что нет, так нельзя. Надо срочно расчистить, распутать, расставить по местам все это противоестественное, перепутанное, неправильное нагромождение.
Дежурящих у суда полицейских отправить на улицу, чтоб запрещали там цыганкам приставать к людям.
Цыганских детей обследовать на предмет болезней.
Маленьких собачек вернуть хозяевам.
Болящих женщин направить в современные клиники, а тем, кого вылечить нельзя, дать облегчающие боль лекарства и возможность трудиться, зарабатывать и вести нормальную человеческую жизнь.
Богатый магазин в монастыре закрыть и не ходить в храмы за покупками.
Красивых девушек освободить, выплатить компенсации за незаконное лишение свободы и больше о них не вспоминать.
Толпу у суда распустить по личным делам — учиться и работать на благо страны, а не ошиваться средь бела дня на улице.
«Разве не ясно, как оно должно быть? — спрашиваешь ты себя. — Почему же, наоборот, все у нас перепутано, извращено, поставлено с ног на голову, завязано морскими узлами?»
Спрашиваешь и не находишь ответа. А в спину толкается: «Дай-дай-дай».