Все началось с того, что группа деятелей культуры во главе с Борисом Акуниным анонсировала «смертельный номер» — выход на прогулку по Москве. Писатель так и назвал эту акцию — «Контрольная прогулка». «Только в нашем городе запрещено гулять по бульварам и скверам, — написал он в своем блоге. — Группа отчаянных граждан, в основном литераторов, решила совершить марш-бросок от памятника Пушкину до памятника Грибоедову на Чистых прудах, делая вид, что мирно беседует о литературе (а на самом деле трясясь от страха). Завещания составлены...
Протяженность маршрута по Бульварному кольцу — 2,3 километра. Вряд ли «гуляльщики» могли предположить, что все это пространство зальет людская река.
В половине двенадцатого у памятника Пушкину собралось всего человек пятьдесят. Они пришли с книгами писателей, объявивших о своей прогулке, чтобы взять автографы. «Мы просто будем гулять, никаких лозунгов и призывов», — пояснял почитателям Дмитрий Быков. «Это — эксперимент, который позволит выяснить: в свободном городе мы живем или нет, — развивал мысль Сергей Пархоменко. — Вот сейчас мы уже выяснили, что гулять у памятника Пушкину можно. Потом проверим, можно ли гулять по Страстному». Виктор Шендерович и Борис Акунин общались с почитателями возле входа в метро. «В Москве стали происходить странные вещи, — сказал Акунин. — Якобы полицейские начали хватать за прогулки. У нас сегодня есть только одно требование — получить право гулять по Москве. Мы за то, чтобы город был наш, а не полицейский».
Постепенно к писателям выстроились очереди, потом они превратились в кольца, и как-то стремительно площадь оказалась забита битком. Люди стояли даже на лесах кинотеатра «Пушкинский». Полиции не было, инициаторы прогулки никак не могли ее начать, поскольку не удавалось выбраться из толпы. Дело пахло давкой, но, к счастью, журналисты взяли на себя роль организаторов и двинули колонну на Страстной. Было это так: «Валим, а то сейчас нас задавит», — сказал кто-то из моих коллег, и мы повалили.
На Страстном под всеобщее ликование к голове колонны присоединился Андрей Макаревич и человек с кларнетом. Музыка, аплодисменты. Люди прибывают не только со стороны Пушкинской, а из всех пересекаемых шествием переулков. На Петровском бульваре становится ясно, что толпа уже не сможет покинуть проезжую часть. Тут полиция реагирует оперативно: правую сторону кольца и все примыкающие улицы вплоть до Мясницкой перекрывают для автотранспорта. В 12.40 преодолеваем крутой подъем по Рождественскому бульвару. Здесь затор из-за того, что все останавливаются полюбоваться открывающимся зрелищем. Отсюда лучше всего видно, что все пространство до Пушкинской заполнено народом. По моим субъективным ощущениям людей больше, чем на всех акциях Болотной, вместе взятых. Товарищи по толпе подтверждают: «Такого не было никогда. И смотри: ни одного полицейского, ни одного политика»... Становится тревожно: что будет, когда этот поток упрется в Чистопрудный бульвар.
На склонах Рождественского бульвара своего рода переполненные трибуны: люди аплодируют, когда мимо проходят рассредоточенные по толпе писатели, многие спускаются за автографом. Писатели никому не отказывают.
В конце Рождественского в колонне появляется бригада НТВ. Это вызывает яростный свист и скандирование: «Позор». В журналистов канала, который изучает анатомию оппозиции, летят бумажки, но не более того. Никакого насилия.
Пересекаем Мясницкую, и я вижу первого полицейского, он лениво отбивается от водителя троллейбуса, который умоляет: «Ну дайте хоть мне проехать, у меня же пассажиры ругаются».
Вот и памятник Грибоедову. «Теперь все знают: гулять по Москве можно, — констатирует Пархоменко. — Мы восстановили явочный, а не разрешительный характер гуляний».
Мои беспокойства по поводу давки на Чистопрудном не оправдались: туда ломанулась далеко не вся толпа. Улицкая с почитателями остановилась возле памятника Грибоедову, кто-то пошел гулять дальше — уже вне потока и своим путем.
Возле памятника Кунанбаеву писателей ждали участники бессрочной акции протеста во главе с Дмитрием Гудковым и Ильей Яшиным. Дмитрий проявлял нетерпение: «Ну где же они, почему к нам не подходят, ну приведите их, пошлите гонцов».
Писатели к протестантам не спешили, наслаждаясь общением с читателями. Быков было дошел до Кунанбаева, но вернулся к Грибоедову. Наконец под овации в лагерь оппозиции были доставлены Акунин и Пархоменко. Их попросили взгромоздиться на пьедестал памятника Кунанбаеву. Акунин ничего не говорил, только растерянно оглядывался. Чувствовалось, что в колонне менее политизированных москвичей он чувствовал себя уютнее.
Неподалеку на лавочке сидел Сергей Юрский. «Я ни в каком шествии не участвовал, — пояснил он. — Я вообще человек не митинговый и не понимаю, зачем такому количеству людей тратить столько своего времени. Но я пришел как раз для того, чтобы посмотреть на этих людей, которые сегодня наполнены единым содержанием. Интересные люди».