19 августа 1991 года
ИСТОРИЧЕСКИЙ ДЕНЬ
В субботу, 17 августа, я прилетел из Москвы в Женеву. В аэропорту спросил встречающего:
— Горбачёв еще жив? Еще у власти?
— Что случилось?!! Почему ты это спрашиваешь?!!
— Не кричи. Просто я три часа был в самолёте и не слушал радио (шутка висельника).
В понедельник утром шутка стала реальностью. Ирония оказалась пророчеством. Но я не пророк. Все говорили о путче правых — как о неизбежности.
Неизбежный, неотвратимый переворот приближался. И никто ничего не делал, чтобы его остановить.
Ждали. Так тяжелый безнадёжный больной ждёт смерти.
Начиная с января, с танков в Вильнюсе, было постоянное чувство, что всё висит на волоске.
Помню январские непрерывные (и бесплодные) размышления о Горбачёве. Если он заранее знал о танковой атаке на Литву — он преступник. Если не знал, тогда он должен немедленно уйти в отставку, или — немедленный арест преступных генералов.
Может быть, и хотел арестовать. Но боялся. Силы у Горбачёва не было. Незаконный (лучше сказать: полузаконный — избранный не народом, а съездом депутатов) президент, не имеющий никакой поддержки. Трагическая фигура.
Рабочие и крестьяне не понимают и не любят. Генералитет и аппарат — ненавидят. Интеллигенция отвернулась. Республики расползаются.
Постоянно вертелась мысль: «Неужели он не понимает, что генералы и аппаратчики никогда не простят ему уничтожения системы? Неужели он не понимает, что они всё равно его убьют? А если понимает — зачем альянс с правыми?» (В то время так называли твердолобых коммунистов-ретроградов. Теперь они у нас «левые». — Ред.)
И вот — ответ: 19 августа в Лозанне меня разбудила испуганная женщина и задыхаясь сказала:
— Саша! Саша! Вставай! Горбачёв кончился.
Утро прошло в телефонных звонках.
Я: Немедленно возьми собаку, кошку и уезжай из Москвы.
Жена: А что случилось?
Она — в Москве! — еще не знала ничего. Я объяснил.
Жена: Умоляю, не возвращайся!
Через минуту я спохватился.
— Кроме собаки и кошки увези мои телефонные книжки и как можно больше досье и бумаг.
— Я всё сделаю. Но умоляю: не возвращайся.
Позвонил знакомой актрисе. Она живёт в центре, интересно — что видно в окно? Она узнала мой голос и немедленно заплакала навзрыд:
— Саша! Ради Бога, не возвращайтесь! Вас арестуют сразу в аэропорту! На улице танки! Автоматчики! Так страшно! Не возвращайтесь — они вас убьют.
Из Берна позвонил русский писатель-эмигрант: «Саша, тебе нельзя возвращаться! Пока можешь остаться у нас, потом что-нибудь придумаем.»
— Спасибо. Я могу поваром работать.
Мне казалось, что все они сильно преувеличивают интерес путчистов к моей особе. Если на свободе Ельцин, Собчак, Егор Яковлев — зачем же Минкина арестовывать. В первую сотню я уж точно не попаду. В тысячу разве что. Потом, когда узнал про срочный заказ 250 000 наручников, самолюбие успокоилось — уж в 250 000 я бы точно попал.
В Москве танки, солдаты. А по радио передают только «обращение комитета ЧП». В остальное время — классическую музыку.
Классическая музыка вызывает ужас. С нами, со страной, что-то уже сделали, но еще не придумали, как сказать народу. Классика — это смена власти. Это похороны.
Неужели они убили Горбачёва? Тогда он войдёт в историю как мученик за демократию.
По такому поводу можно не только закурить, но и выпить. Я представил, что делается сейчас в родных редакциях! Выпить водки, прощаясь со свободой! Выпить водки без закуски! (Потому что водка в редакциях есть всегда, а закуски нет никогда.) Раскрыть окно и выпить под грохот гусениц! Как жалко, что я не в Москве! Ведь это ИСТОРИЧЕСКИЙ ДЕНЬ.
Что может быть прекраснее: ничего не делать по независящим от тебя обстоятельствам! Родное болото. Так мы жили 20 лет при Брежневе—Андропове—Черненко. Ничего не делали. Но с каким достоинством! Потом пришёл Горби и дал свободу.
Ужас в том, что мы не завоевали свободу. Нам ее дали. Подарили, как игрушку ребёнку. А когда мы слишком разыгрались, расшумелись, — у нас свободу отняли. Опять-таки, как игрушку у ребёнка. Ребёнок плачет злыми бессильными слезами. А сделать ничего не может.
Позвонил Собчаку (в Московское бюро).
Ответила секретарша:
— Его нет.
— Он что, в Ленинграде?
— (После паузы.) Его нет.
— Я вас правильно понял: его нет ни в Москве, ни в Ленинграде?
— Его нет. (Ее паузы становились всё длиннее; голос дрожал от страха.)
Но каждый звонок в Москву увеличивал надежду на хороший исход. Да, сообщали о танках, дивизиях, запрете печати, но...
Но связь с Москвой осталась. Арестов не было. Значит, Комитет боится решительных действий!
Шок проходил. Способность анализировать возвращалась. Кто в Комитете? Пуго, Язов, Крючков. Да, их министерства имеют огромную силу, но сами они — старые, тупые, трусливые аппаратчики.
Нет среди Комитета никого, кому люди хоть чуть-чуть верили бы. Значит, путчистов может спасти лишь жесточайший террор. На террор они не решились. Пока не решились.
Поразительно, что этот корабль дураков, оказавшийся ни на что не способным, — получил все-таки поддержку! На Западе! Опять Запад продаёт нас любому фашисту, лишь бы не остановился поток нефти, леса, газа...
Но если политический прагматизм Буша и Коля — привычен, то лояльные по отношению к путчистам высказывания Гавела и Валенсы — чудовищны. Неужели совсем нет стыда и они готовы подхватить песню признания, которую первым запел Саддам?
Похоже, что и Бушу, и Гавелу с Валенсой Горбачёв мешает. Бушу — как соперник в мире. Гавелу и Валенсе — как постоянное напоминание, что они ничего не могли сделать, пока Горби им не разрешил. Бог им судья.
★★★
Спасибо, путчисты!
Мы узнали, кто — ваши газеты. Мы не будем их запрещать, но сделаем всё, чтобы читатели от них отказались.
Мы узнали, что не вся армия на стороне безумных генералов. Теперь нам легче будет говорить с военными.
Мы узнали, кто на Западе с нами, а кто с путчистами. Это очень важно знать: кому не подавать руки.
А главное — сегодня мы не получаем свободу в подарок.
Мы ее берём. Сами.
Мы повзрослели.
БЛИЦКРИГ
Когда происходит событие, которого все ждали, как можно говорить о сенсации?
Был декабрь 1990-го. Министр иностранных дел СССР Шеварднадзе стоял на трибуне съезда и кричал: «Я вам говорю: идёт диктатура!» Он только не сказал, когда она придёт. Прошло девять месяцев — диктатура родилась. Зрелая. Доношенная.
В конце прошлой недели член Политбюро Яковлев («архитектор Перестройки») демонстративно вышел из КПСС. Вечером в пятницу с экрана ТВ он заявил: «В партии и правительстве сформирована Сталинская группировка. Готовится переворот».
Люди такого положения и такого опыта (работал в ЦК КПСС, потом почти десять лет послом СССР в Канаде) не бросаются словами.
Вопрос: Кого вы можете назвать по имени из тех, кто готовит переворот?
ЯКОВЛЕВ: Я не знаю, кого я не могу назвать.
Это значило: в заговоре вся верхушка.
Утром в понедельник заговорщики сами сообщили свои имена: Крючков (КГБ), Павлов (премьер), Пуго (МВД), Язов (армия), Янаев (вице-президент)...
В последние год-два велась тщательная подготовка общественного мнения. Народу внушали необходимость правого переворота. Это делали и «чёрные полковники» из числа народных депутатов СССР. Это делала пресса, публикуя восторженные статьи о Пиночете. («Смотрите, как Пиночет спас Чили от экономической катастрофы. Правда, при этом погибло несколько тысяч человек, но зато спасена страна!»)
Чем дальше шла гласность, тем ожесточённее становилось сопротивление аппарата. Слишком много сил и интересов бушевало в стране. И всё чаще Горбачёв избирал тактику выжидания, уклонялся от решений.
Кровавая резня армян в Сумгаите осталась безнаказанной. Очень скоро взорвался «атомный реактор» Карабаха, и теперь между Арменией и Азербайджаном — война.
Убийство женщин сапёрными лопатками в Тбилиси осталось безнаказанным. Последовала резня в Баку, где армия стреляла разрывными по мирным жителям, — и никто не был наказан.
Армия и КГБ убедились: Горбачёв не решается привлечь их к суду, какое бы преступление они ни совершили.
Горбачёв отпустил на свободу Восточную Европу. Берлинская стена уничтожена. Успехи внешние — огромны. Тем сильнее нарастала ненависть внутри. Аппарат и торговая мафия соединили усилия по искусственному созданию дефицита товаров и продовольствия.
Осенью 1990-го на складах Москвы лежало 40 000 000 000 сигарет, эшелоны сигарет тайно отправляли в Баку. А в Москве они совершенно исчезли из магазинов, что привело к «табачному бунту» у Моссовета.
Аппарат и мафия разжигали недовольство народа. Армия в бешенстве покидала уютные квартиры в Венгрии, Чехо-Словакии, Польше, ГДР. А на Родине этих офицеров и их жён и детей ждали грязные холодные бараки и пустые магазины.
Антирусские настроения в республиках нарастали стремительно. Русские беженцы из Вильнюса и Баку, Ташкента и Кишинёва появились в Москве, где для них не было ни еды, ни жилья, ни работы — ничего.
Реформы Горбачёва аппарат наконец осознал как смертельную угрозу. И — пошёл в атаку.
Выяснилось, что опереться Горбачёву не на кого. Рабочие озлоблены. Крестьяне испуганы и пассивны. Интеллигенция...
Увы, все эти годы, все 6 лет мы наблюдали, критиковали, давали советы, но мы не сделали ничего. Ничего, на что можно реально опереться.
Горбачёв попытался опереться на правых. Сразу же начались танковые атаки в Прибалтике.
И мы прокляли Горбачёва. И он остался один. Остался заложником аппарата, КГБ и армии.
Никому не нужный и всем мешающий президент.
И вот — путч!
Горбачёва свергли те, кого он назначил. Его свергли не избранники народа, а собственные его ставленники.
И спасает нас (и Горбачёва спасает, если только его уже не убили) то, что он назначал на высшие должности таких идиотов.
Что погубило путчистов? (А я уверен, что путч провалится.)
Народ не поверит им. Для них лучше б они были никому неизвестные майоры, чем слишком известные маршалы.
Путчисты видели, что народ не любит Горбачёва. Это они рассчитали верно. Но поверить, что их самих ненавидят, — они не могли. Видя ежедневно, ежеминутно улыбающихся и «влюблённых» холуёв, они верили, что и народ влюблён в них и ждёт порядка. А народ не хочет назад в сталинский концлагерь.
Разруха, бешеные цены, инфляция, катастрофическое падение уровня жизни. Но — за шесть лет из народа-раба возник народ, который идёт на танки.
Вольно или невольно, но это сделал Горбачёв.
P.S.-2011. Какая романтика! Спустя 20 лет совершенно ясно, что народ шел на танки только потому, что танки не стреляли. Исторический пример перед глазами: 1989, Китай, Пекин, танки, площадь Тяньаньмэнь была залита кровью (от 300 до 1000 погибших). Запад покричал-покричал и потихонечку забыл. С Китаем все хотят дружить. Мясорубку не вспоминают.
А что касается «никому неизвестного майора», то теперь кажется, что я ошибся на одно звание и надо было написать «подполковник». Но в августе-91, вполне возможно, он еще был майором.
25 августа 1991 года
ЦАРЬ БОРИС
Исполнитель
Ельцин был взят в Москву «за простоту». Крепкий, грубый, не сомневающийся в коммунистической идеологии — он прекрасно проявил себя на уральском троне.
Первый секретарь Свердловского обкома КПСС — пост колоссальной важности. Урал — главная база ВПК. Танки, ракеты, ядерные бомбы — всё там, на равном удалении от Англии и Японии.
В царской России наместник такого масштаба назывался генерал-губернатор. В гитлеровском райхе — гауляйтер. Но точнее было бы сказать: фараон. Полная власть над телами и душами. Не ограниченная никакими законами. Давай план — и тебе простится любое преступление. Ни прокурор, ни Конституция не существуют, если тобой довольны в Политбюро.
Всякая власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно.
Под властью Ельцина на Урале не только делали танки. Продолжались все прелести режима: преследование инакомыслящих, гонение религии... Именно Ельцин уничтожил Ипатьевский дом, где по приказу Ленина расстреляли царскую семью: в том числе мальчика-наследника. Детоубийство — скверная штука. Уничтожение дома-тюрьмы — попытка вычеркнуть событие не из истории — из фольклора.
(Те, чья память не выключается вечером вместе с телевизором, с улыбкой наблюдали потом, как Ельцин лезет в «дружбу» к Сахарову; как вчерашний воинствующий атеист пылко участвует во всех церковных церемониях.)
За эти качества капрала генеральный секретарь Горбачёв взял Ельцина на 2-й пост страны — первым секретарём Москвы и Московской области. 20 000 000 жителей, столица России, СССР и Социалистического лагеря.
Хулиган
Расчёт был прост. Грубый провинциал будет решительно чистить Москву от Брежневско-Андроповско-Черненковской мафии. И — всегда будет помнить, кому обязан переездом в столицу (этого со страстью добиваются все провинциальные аппаратчики).
Расчёт оправдался. Ельцин начал громить коррумпированную московскую верхушку. Одновременно он играл привычную по Уралу роль отца народа. (Один раз проехал на автобусе. Жена — под охраной — сходила в магазин.)
Внезапно произошёл скандал. Накануне очередного юбилея Революции Ельцин позволил себе критиковать Горбачёва. Это была первая (в Политбюро) критика слева. «Перестройка буксует. Перемены медленные и не радикальны».
Сейчас это банальная фраза. Но тогда Горбачёв взорвался. Ельцина с треском выставили из Политбюро.
Следует заметить, что объективно Горби был абсолютно прав. Слишком крутой поворот мог привести к путчу. А тогда, в 1987-м, никто не оказал бы сопротивления путчистам. Страх и рабство владели страной.
Ельцин пытался просить прощения. Каялся на Пленуме, каялся на XIX партконференции, просил «политической реабилитации». Как провинившийся мальчишка, обещал вести себя хорошо. Обращался к Горбачёву «Вы, Михаил Сергеевич». Тот в ответ «тыкал».
Изгнание Ельцина — крупнейшая ошибка Горбачёва. Ругать можно было сколько угодно. Ельцин остался бы послушным рабом (он и просился обратно в рабство). Изгнание создало соперника. Изгнание сделало Ельцина героем, привлекло внимание. Ореол «мученика за правду» сделал его кумиром народа. Народ соскучился по кумирам. До Ельцина советские люди вынуждены были любить Маргарет Тэтчер. Ибо среди своих вождей не видели ни одного, кого могли хотя бы уважать.
Последовали знаменитые эскапады. Поездка в США и пьяное выступление в Балтиморе. Мы с друзьями видели это по ТВ, и наш огромный опыт позволяет утверждать: Ельцин был несомненно пьян. Его речь, жесты, мимика — всё было типично для пьяного советского начальника.
Ельцин, вернувшись, лгал, что не пил. Утверждал, что «ТВ СССР по приказу ЦК КПСС исказило запись». На это председатель Гостелерадио честно признался: у нас нет таких технических возможностей.
Однажды вечером Ельцин упал в реку, а потом заявил, что это — покушение на его жизнь по приказу Горбачёва. И любовь народа достигла апогея.
Потом авиакатастрофа в Испании, потом автоавария в Москве. И всякий раз, подогревая народную любовь, делались намёки на покушение.
Горбачёв сходил с ума от успехов Ельцина. Но от злости делал только глупости, теряя в этой борьбе последнее уважение народа. Скандал вызвало обнаружение подслушивающей аппаратуры, установленной КГБ в комнате за стеной ельцинского кабинета.
А Ельцину везло. Все его промахи — оборачивались в его пользу. И он поверил в свою богоизбранность. Его самомнение выросло тысячекратно. Его авторитарность теперь опиралась не на номенклатуру, чьи позиции слабели, а на миллионы избирателей, чье влияние постепенно росло. Он стал с наслаждением играть роль вождя России.
Перед выборами президента России я считал, что Ельцину для победы надо за день до голосования упасть в реку (желательно напротив Кремля). Но руководитель Москвы Попов, беседуя при мне с руководителем Ленинграда Собчаком, сказал, что победа у Ельцина и так в кармане и что проиграть он может, только если на Красной площади перед телекамерой изнасилует 10-летнюю девочку.
Для российской интеллигенции оба они — аппаратчики. Но Горби умеет притворяться интеллигентом, а Ельцин был и остался заводским хулиганом. Но с точки зрения морали разницы меж ними нет.
28 марта Горбачёв привёл войска в Москву, чтобы не допустить митинга. А Ельцин толкнул десятки тысяч безоружных людей на автоматы. Кровопролития не случилось чудом. Обоим вождям была безразлична почти неизбежная гибель людей.
Да, Ельцин блестяще вёл себя во время путча. Но что ему оставалось? Смирно ждать ареста или «случайного» выстрела? Это не в его характере. Он волевой, отчаянный драчун. Драка — его стихия.
Да, Ельцин — избранник народа. Все просто с ума сошли от такой новости в русской истории. Но задумаемся: из кого выбрали Ельцина? Макашов, Рыжков, Жириновский... не конкуренты, а монстры.
И кто выбрал Ельцина? Народ? Мы, увы, знаем наш народ. Пьяницы, бездельники, воры. 6 000 000 проголосовало за откровенного фашиста Жириновского. А перед тем грузинский народ посадил себе на шею Гамсахурдиа, который начал свою деятельность с запрета независимой прессы и политических арестов и преследования национальных меньшинств. Стоит ли радоваться такому народному выбору?
Народный выбор! Половина голосовала за Ельцина в пику Горбачёву. Другая половина — всё равно за кого, лишь бы против коммунизма.
И с чего начал победитель путча? С того же, что путчисты: закрыл неугодные газеты.
Что продемонстрировал счастливый президент России Ельцин? Публичные пощечины спасённому Горбачёву. И парламент России приветствовал эту выходку аплодисментами.
Сказочные герои так себя не ведут. Сказочные герои великодушны.
А наша история завершила круг. Ленин выступал с броневика. Ельцин — с танка.
Несчастная наша страна всё время нуждается в героях.
P.S.-2011. Дряхлые маршалы тогда проиграли. Через девять лет крепкие подполковники выиграли. Теперь всё всем известно, наскучило, заболтано, забыто. Полстраны вообще ничего об этом не знает и знать не хочет. И тексты эти интересны лишь тем, что они написаны тогда.