А еще я вспомнил Абхазию в октябре 2001-го, короткую войну абхазцев с чеченцами. И тогда один местный ополченец с огромной вмятиной на высоком лбу, как будто в голову ему прилетела граната от подствольника, но череп оказался покрепче, так вот этот повоевавший человек сказал мне, что раньше он смотрел на людей как на людей, а теперь в его помятой войной голове как будто определитель первым делом зачем-то фиксирует про себя его национальность.
— Я пробовал отключить, — пожаловался абхазец, — не отключается.
А еще в том же Сухуме в 2001-м я разговаривал с 17-летним абхазским парнем, который вопреки ожиданиям винил во всем не грузин, а своих же абхазцев:
— Абхазцы после войны 1991 года ненавидят грузин, — говорил этот мальчишка. — Ну а мне-то что делать? Я в институт хочу поступать. Я, может, в Америку хочу съездить, а у меня вместо паспорта филькина грамота непризнанной республики. Я могу поехать в Сочи и получить за взятку российский паспорт. А могу поехать в Тбилиси и получить грузинский паспорт — без взятки, но для своих я стану предателем. Я не хочу ни давать взятки, ни предавать, ни ненавидеть, ни воевать. Я не хочу быть ни русским, ни грузином. Я хочу быть абхазцем, поступить в институт и съездить в Диснейленд. Кажется, для меня этот вариант не предусмотрен.
И вот еще тогда я понял, что время сильнее ненависти. Мой дед убивал фрицев, а моя мама преподавала немецкий язык, ездила в Германию по путевкам и без проблем общалась там и с восточными немцами, и с западными.
Абхазцы или осетины, воевавшие с грузинами в 91-м и 92-м, так и будут ненавидеть врагов. Но их дети, родившиеся во время этих войн, уже не смогут в полной мере разделять их ненависть. Потому что для того, чтобы ее полностью разделить, нужно помнить конкретную лужу крови и намотанные на нож кишки. А та ненависть, что передается воздушно-капельным путем, уже не совсем настоящая и готова к компромиссу.
Советский Союз в 1991-м смертельно заболел и ослабел по экономическим причинам. Но сорвавшаяся с цепи ненависть — армян и азербайджанцев, грузин и абхазцев, латышей и русских — добила его насмерть. Не всех грузин, осетин, молдаван и т.д. Но для войны и не нужно всеобщей ненависти. Те, кто ее распространяет в национальном организме, — ничтожны, как вирусы. И столь же смертоносны.
И вот мы дожили (не все) до 2011 года. А это значит, что с начала последней советской войны 1991 года (где-то раньше, где-то позже) минуло 20 лет. А что такое 20 лет? Это — поколение. Именно столько требуется любому народу, чтобы преодолеть свою ненависть. На бывшем советском пространстве выросло достаточное количество людей, которые могут взглянуть друг на друга по-новому, глазами, не залитыми кровью 90-х. Этим и хорош 2011 год. И все усилия политиков, художников, писателей, журналистов должны сосредоточиться именно на этом. На отрицании межнациональной ненависти. На обращении к тем, кто в силу возраста не успел пролить ни свою, ни чужую кровь.
Ненависть неконструктивна, и поэтому она не живет, если ее не апгрейдить, как мы вместе с грузинами, абхазцами и осетинами апгрейдили ее в августе 2008-го. Ненависть бесплодна, и поэтому все самые умные, сильные и трудоспособные стараются убегать в места более доброжелательные, чем наша страна.
И не надо бояться двадцатилетних националистов, выходящих на площади. Они слабаки. По сравнению с тем, как дрались, как резали, как жгли и насиловали их отцы в 90-х, все их движения — детский лепет на Манежке. Самое страшное — позади. Поколение уже выросло. Теперь культивируйте любовь. Не у каждого из ныне живущих есть в запасе еще двадцать лет.