Да в самом НАТО и слышала. В Брюсселе, в их штаб-квартире.
Девятнадцать лет назад.
После победы демократии в августе 91-го года нас пригласили в осиное гнездо империализма. Десять человек из Москвы на десять дней — туда, куда, быть может, еще и не ступала нога советского человека.
В том теплом сентябре мы чувствовали себя победителями — люди схожих убеждений, но разных профессий. Раньше умели собирать делегацию: ткачиха, философ, журналист… Мы были, как тогда говорили, политически активны и рвались вершить судьбу государства. К поездке отнеслись далеко не как к экскурсии. И в общем оказались правы, потому что люди, которые нас пригласили, тоже были настроены весьма серьезно.
Наш рабочий день — а по-другому это назвать невозможно — продолжался не менее восьми часов. Из “зала в зал переходя”, мы слушали лекции об устройстве организации, о целях и задачах, с умным видом рассматривали на картах места, где, по мнению натовцев, нас ожидали общие угрозы и общие вызовы. Нас поразила простая доброжелательная атмосфера, отсутствие солдатиков, подающих обед, — здесь для рядовых и генералов была предусмотрена общая система самообслуживания. Правда, кормили не по трудам нашим — довольно скудно, а может быть, мы просто приехали из очень голодной страны. Но вечерами, закончив очередную полемику, мы сломя голову мчались сквозь “улицы жрачки” — как назвал их мой друг Сергей Туманов, первой директор Московского Дворца молодежи, — в какую-нибудь скромную сосисочную, которая была нам по карману. И спорили до хрипоты — зачем мы, собственно, понадобились в данный момент истории этим немолодым парням в погонах.
Мы чуть не упали со стульев, когда Генеральный секретарь сего образования — а даже он встретился с нами — начал свою речь словами: “НАТО — это интернационализм!” ( Мы-то предполагали, что дружба и мир во всем мире — исключительно наша прерогатива.)
Нам доказывали пользу совместной службы в европейских казармах молодых людей из разных стран — это роднит, объединяет, лучше воспитывает понимание общих ценностей. И пока поток слов шел в одну сторону — с красноречием все было в порядке. Но стоило нам коснуться темы — а как и против кого мы отныне будем дружить, что будет со странами, входившими в Варшавский Договор, какое будущее ждет их и наши базы, рассеянные по всей планете? — они переходили буквально на язык жестов, которые мы переводили для себя потом в сосисочной. Было ощущение, что им важно, как мы просто реагируем на саму аббревиатуру НАТО — не морщимся ли от отвращения, мы же приехали из социализма, кто нас знает…
Чувство, что и сейчас нас никто толком не знает, никуда не исчезло, как бы нам этого не хотелось.
Мы чуть не обнимались, прощаясь. Мы были уверены, что сделали все для устранения недопонимания между нами. Мы сказали столько очевидных — для нас — слов, привели столько аргументов…
В самолете я достала диктофон — вся редакция искала его для меня — миниатюрный, новенький, эффектный. Чтоб не ударить в грязь лицом. Хотела подготовиться к заметке. Включила, а в ответ — тишина. И Сергей напомнил мне, как в последний день натовцы, призвав нас пообедать в холле, попросили оставить все вещи в комнате, где мы подводили итоги. И мой диктофон остался на столе…
— Знаешь что, дорогая, — утешал меня Туманов, — вот моя пуделиха отметила победу демократии с маленьким драным кобелем на улице — воспользовалась тем, что дверь была нараспашку… Куда теперь щенков девать — вот вопрос! А это…
Мы возвращались в свой мир, гордые выполненной миссией. Я до сих пор помню добрые честные глаза людей в форме других армий.
Мы не знали, что впереди кровавый раздел Югославии, предательство бывших братских народов, большие и маленькие войны на Черном континенте, крушение башен-близнецов, “Норд-Ост”, Беслан, Ирак, Афганистан…
Сколько можно было бы сделать, предусмотреть, предотвратить, если бы хорошие намерения не утопали в обтекаемых формулировках дипломатов, если бы политика работала на человека, а не на успех грядущих выборов. Если бы слово “доверие” было хоть раз наполнено смыслом.
Прошло девятнадцать лет, полных драматических событий для всего человечества.
А я опять слышу все те же слова и обещания.
И не верю.
Жаль, Сережа, — светлая память тебе! — не дожил до этого дня. Сходили бы в сосисочную, посмеялись…