Звезда мастера разговорного жанра Дмитрия Диброва взошла в середине 90-х, когда отечественное телевидение вовсю расправляло крылья. Его частенько бросало из программ с лейблом “не для всех” в проекты достаточно попсовые. Так и кочевал: из андеграундной “Антропологии” в “О, счастливчик!”, из тележурнала “Ночная смена” в рок-музыканты. И вот новый поворот: появление в экстремальной игре на исполнение желаний “Я готов на все”. Чем еще нас удивит Дибров? Спросим у него самого.
С великими не о чем говорить
— Давайте представим, что вы герой “Я готов на все”. Какое испытание вам бы назначили, чтобы исполнилось желание любимого человека?
— Так на это и существует Институт психологии РАН. С каждым из героев специалист работал, выяснял сначала, что человек психически здоров, что мечта у него стоящая. Не “Роллс-Ройс” какой-нибудь заполучить. Тоже мне — он еще потом кого задавит на этом “Роллс-Ройсе”. Вот чай в покоях английской королевы — это мечта.
Потом психолог находил самые тайные страхи. Если бы со мной так побеседовали, то ведущий бы меня потом ошарашил заданием. Я бы думал: “И с “тарзанки” бы прыгнул, и в клетку бы с тигром. А вот это…” Хотя мне скорее надо не к психологу, а к психиатру.
— А какое желание вы бы заказали?
— Я был бы плохим героем программы. У меня все есть. Видеостудия и музыкальная студия дома, камера high definition…
— Мы же не о материальных благах говорим, а о мечтах.
— В 17 лет мечтал встретиться с Воннегутом. Тогда я знал, о чем бы я с ним говорил. А в 45 уже не знаю. Вдруг бы он мне сказал: “Я же все в книгах написал. Перечитай. Не видишь — купи очки”. Та же история с Маркесом.
— Продолжаете ли вы заниматься музыкальной карьерой?
— Сейчас каждую первую субботу месяца выступаю с экс-гитаристом “Аквариума” Сашей Ляпиным. А каждую последнюю субботу делаю в клубе “Антропологию-life”, куда приглашаю не очень раскрученных исполнителей.
— Молодых?
— В прошлый раз у меня был Чиж. Уж не знаю, можно ли его назвать молодым. Но он играл не то, что обычно. Вместе с Пашей Михайленко из группы “Разные люди”. Еще я представлял фрагменты мультимедийного шоу по Вите Ерофееву.
Сложно продавать старую обувь
— Получается, вас сейчас больше музыкальная жизнь занимает, чем телевизионная?
— Как это? А “Я готов на все”? У меня есть и свежие задумки.
— Какие же?
— Хочется делать что-то перпендикулярное мейнстриму.
— “Я готов на все” определенно таким не назовешь.
— Согласен. Так же как и “О, счастливчик!” в свое время. Могу и такие программы делать. Но как человеку мне ближе просветительская работа вроде той, что я веду в “Антропологии”.
— Так подобная работа и денег приносит гораздо меньше.
— Признаюсь: я нищ как церковная крыса. Но, знаете, как говорят: в 20 лет ума нет — и не будет, в 30 лет жены нет — и не будет, в 40 лет денег нет — и не будет. Так что деньги надо было зарабатывать в 20 лет, в начале 90-х. Коллеги мои рестораны завели, пристроились к мебельному бизнесу, к нефтяному, к алюминиевому. Для меня же очевидно, что в одном месте с Биллом Гейтсом мне уже не бывать. Единственное утешение: никому (а я людей знаю, люди — моя профессия) деньги еще не принесли счастья.
— Лукавите вы.
— Богатеи обслуживают миллиард долларов так же, как если бы вы завели в городской квартире слона. Слон — это только кажется круто. А ведь за ним нужно ухаживать, кормить его. Вот и миллиардеры обхаживают свой миллиард, боятся, как бы не растащили. Это азартное служение деньгам, на которое я не способен.
Для меня деньги — финансовый инструмент. Есть они — купил хорошую гитару. Нет — не купил.
А что-то продавать для меня всегда мучительно, не умею этого делать. Старую обувь ту же.
— Кому же вы ее продаете?
— А куда ее девать? Иногда в церковь отношу. Или продаю друзьям. Но мне так сложно называть цену, торговаться.
Увы, в телебизнесе пренебрежительное отношение к деньгам губительно. Без них никак. Из-за этого развалился “Свежий ветер”.
Будущее за криминалом
— Кажется, это ваша телекомпания делала утренний информационный эфир?
— Ее мы создали в 1994 году и заполняли утро на питерском канале. Шесть часов в день, 48 часов прямого эфира в неделю два года. Как нам казалось, создали новый ТВ-почерк. Но потом Министерство связи попросило нас платить за распространение сигнала $249 тысяч в месяц. “А что вы будете показывать в это время?” — интересовались мы. “Не важно, платите”. Нам-то казалось, что мы не платим за сигнал, нам не платят за продукт, и все в расчете.
— А чем вы занимались перед тем, как появились с “Я готов на все”?
— Проектом “Новое”. Но мы так и не нашли баланс между формой и содержанием. Точнее, содержание-то мы нашли, а вот форму… Проект готовили для прайма. Но даже государственный канал не может поставить в прайм-тайм проект, который не будет гарантированно достигать тех цифр, которые должна достигать любая передача в это время. Период учетно-переводных рублей канул в Лету, почему для какого-то Диброва должно быть исключение? И мне пришлось бы соревноваться с людьми, отвечающими на вопросы за миллион, с поедающими тараканов за 100 тысяч или прыгающими в пропасть за $300.
— Слабо?
— “Кармелиту” объективно легче смотреть. Суть нынешнего телевидения — наметить проблему и желательно в ярких огнях закруглиться прямо перед рекламой. Вот криминальные передачи. Сразу видно, кто плохой, кто хороший. Такие одухотворенные лица, такой накал страстей! Есть где-то Эрос, немного Танатоса. И даже очищение с раскаянием.
А новая программа — определенный риск. Первые три месяца зритель привыкает. Это в 97-м году мы на бросовом канале в черно-белом формате что-то вещали в прайм (в 1997/98 г. Дибров вел программу “Антропология” на канале “Телеэкспо”. — Авт.). Где золото с соседней улицы и надувные матрасы рекламировали.
Я вообще себя этаким героем Гражданской войны ощущаю. Правда, тогда воевали идеями. А сейчас идет штабная война, когда искренностью никого не очаруешь. А мне все хочется, как родовому казаку, в буденовке с шашкой на танки.
Максим Галкин не оплошал
— Какой из проектов было тяжелее всего хоронить?
— Все тяжело. Знаете, я горжусь всеми своими детьми. Как та мамаша, которую вызывали в полицию и спрашивали: “Вот у вас что ни сын, так в тюрьму или на каторгу. Дочь не успела первый раз поцеловаться — и она туда же”. — “А я горжусь своими детьми”, — ответила мамаша. Это была Мария Ульянова.
— И “О, счастливчиком!” гордитесь?
— А как же! Сделан он был качественно. Мы старались, насколько это возможно в телевикторине, придать ей человеческий оттенок. И кажется, у нас получилось.
— Как, на ваш взгляд, сейчас Галкин справляется с ролью ведущего?
— Хорошо. Он ведь прошел честный кастинг. Потом, ему пришлось входить в программу за неделю, в чрезвычайно сложных условиях.
— А с вами-то что случилось?
— Тогда НТВ попал в опалу. И пришел день, когда объявили о том, что решено перевести игру на первую кнопку. Мне предложили перевестись вместе с программой. Сходил к Косте Эрнсту, поговорил, меня все устроило. И попросил два дня на раздумья. За это время понял, что если перейду, то буду крысой, бегущей с тонущего корабля. А я родовой казак.
Потом, правда, писали, что я запросил у Эрнста $50 тыс. за ведение одной программы. И мне не дали. Ну, так у нас всех надо обозвать проходимцами, наркоманами.
Наверное, надо быть идиотом, чтобы упустить такой шанс — он может выпасть раз в жизни.
Испытание секретаршей
— У вас уже взрослый сын. Вы его держали в строгости?
— У меня и дочь есть. Но я воскресный папа.
— Воскресные папы с детьми в цирк-зоопарк ходят. А вы?
— А я покупаю компьютеры и веду душеспасительные беседы.
— Обычно детям не нравятся такие беседы.
— Не спрашиваю, нравится им или нет. Прекращаю, если засыпать начинают. Дочь меня недавно порадовала. Сказала, что хочет научиться играть на гитаре. Я тут же купил ей самую лучшую гитару, выписал из-за границы учебники. Там они отлично написаны, ничего лишнего, как в отечественных, по которым я учился, — от Ромула до наших дней. Все просто и понятно. Но через некоторое время она попросила нанять учителя, сказала, что переводить трудно, хотя она английский хорошо знает. Значит, она просто не прошла как следует эти страницы, и никакой учитель здесь не поможет.
Вот когда я учился играть на банджо в коммунистическом 78-м, то мне ноты переписывали, присылали когти из Москвы, чтобы не играть самодельными. Существовала такая почта приверженцев запретной культуры.
— Но ведь можно чем-то болеть, а можно просто увлекаться без фанатизма.
— Осетрина бывает только первой свежести. Когда говорят, “любовь переросла в уважение”, то это уже уважение, а не любовь. Форма вежливости, если хотите. Когда он говорит “я люблю тебя” раз в году, на день рождения, в присутствии родственников. На 8 Марта говорить не обязательно, можно подумать. Тогда в 40 лет появляется 20-летняя секретарша — обычно секретарша. А где еще ему знакомиться? По клубам же он не ходит. И вот здесь-то и начинается любовь.
— С вами так бывало? Все-таки есть опыт трех разводов.
— А при чем здесь я? У меня и секретарши нет.
— Знаете, говорят: “Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты”.
— Витя Ерофеев, Боря Гребенщиков, Сергей Чиграков — вот некоторые мои друзья, у них есть масса достоинств. Одни знакомят меня с литературой, другие с музыкой. Знаете, когда приходит успех, то всем от тебя чего-то надо. Им от меня ничего не надо. Скорее мне от них. Своего рода паразитизм, такой “Осенний каннибализм”, как у Дали. Может, у меня и мысли, и музыка от них. Но, поскольку у меня получается все равно хуже, этого никто не понимает.