Когда-то его слушала, затыкая уши, вся страна. Рефрен о сексе без перерыва и непристойная лексика, положенная на музыку в стиле хип-хопа, доносились из каждой второй подворотни. Теперь бывший солист группы “Мальчишник” про секс поет мало, но по-прежнему занимает верхние строчки хит-парадов, его последний альбом “Звезда” вообще назван чуть ли не лучшим российским музыкальным продуктом, а по мнению самых раскритичных критиков, у парня реально обнаружился композиторский талант. Хотя сам Дельфин однажды признался, что не имеет музыкального слуха.
Перед встречей с музыкантом меня предупредили: говорить Дельфин будет только о музыке. Я не поверила. И не ошиблась: 32-летний Андрей Лысиков и про личную жизнь рассказать не побоялся, и про бесчисленные татуировки, и даже про жену с дочкой, которых всегда таил от журналистов. За это я, в свою очередь, не стала мучить его самым задаваемым вопросом: почему Андрея зовут Дельфином. Тем паче что это-то мне и так было известно.
Секс в моде. Остается оттачивать мастерствоДля тех, кто не знает, рассказываю: прозвище за солистом группы “Дельфин” закрепилось случайно. Когда он торговал матрешками на Арбате. За этим занятием и попал в милицию: одного парня пытались избить, а будущая звезда вступилась. На что получила ответ: “Молчи, а то сейчас поедешь у нас, как дельфин”.
— Как докатились до торговли матрешками?
— Это было еще до “Мальчишника”. После радиотехникума. Я думал, что меня там научат, но без мазы. Ушел светить в театр. Это был один из частных театров. Там были бешеные постановки. Когда исполнительница главной роли показывала сиськи. А я освещал это. Проработал там год. И ощутил дискомфорт. Поэтому пошел торговать матрешками на Новый Арбат.
Была перестройка. Торговали за валюту — всем хотелось денег заработать. Нельзя сказать, что я с этого получал много. Но на жизнь хватало. Правда, тогда существовала статья за валютные операции. Приходилось убегать от оперативных работников. Но вообще это скорее было местом тусовки. Мы танцевали брэйк-данс и между танцами торговали матрешками.
— А нецензурщина всякая, “секс без перерыва” — это спонтанно придумали, а потом поняли: круто, или преднамеренно решили эпатировать?
— Честно? Мы решили намеренно шокировать публику. В 18—20 лет увлекались хип-хопом. Профилирующей темой песен стал секс. Не исключено, что слова текстов вызывали у неподготовленного слушателя шок. Но поняли, что пипл хавает. Конечно, приходилось выслушивать обвинения. Правда, мы радовались, что проект скандальный. А продюсер хватался за голову и гордился за нас.
— Но ведь могли найти неприятности на свою голову, это же еще советское время было...
— Да, помню, после показа клипа на “Секс без перерыва” по первому каналу общесоюзного телевидения разразился грандиозный скандал. С этого случая у “Мальчишника” начались проблемы не только с телевидением, но и с радиостанциями и прессой. Для того чтобы принять участие в телешоу “Площадка Музобоза”, нам даже пришлось в срочном порядке записывать фонограмму, которую смогла бы одобрить телецензура. Это была песня “Танцы”.
— А почему сейчас изменили тематику? Секс уже не в моде?
— Почему? Секс в моде. Просто с ним все проблемы уже решены, и остается только оттачивать мастерство. На самом деле сейчас было бы смешно, если б я скакал в коротеньких штанишках на сцене. Я взрослею, и логично, что меняюсь.
Человек-татуировка— Откройте секрет — что накололи за столько лет?
— Открою. Вот этот дельфин на руке — моя любимая татуировка. Даже с отбеливанием. Посещал салоны раз пятнадцать. Для меня это всегда спонтанное решение. У меня приятель, с которым в школе учились, этим занимается. Главное, говорит: приезжай чай попить. Я приезжаю. Чаек заканчивается очередной наколкой. Вот недавно сделал. На спине — тень от птицы. Ну там всякие абстрактные рисунки. Думаю, может, перейти на хну. Говорят, менее опасно.
— Поговаривают, что художественное творчество Дельфину вообще не чуждо: ваш шедевр под названием “Глаза” стал обложкой последнего сингла.
— Это лицо с глазами певицы Стеллы я набросал за 15 минут. Иногда возникает желание что-то сделать. Или сядем с дочкой рисовать. Она себе, а я — следом за ней. У нас взаимообратная связь.
— Кстати, если ваша 5-летняя Ева скажет: папа, я хочу как ты. Ну, не в “Мальчишник”, конечно. А так — петь, например. От жестокого мира шоу-бизнеса не стали бы отговаривать?
— Он жестокий для выдуманных людей. Для того, кого делают. Для таких людей это очень страшно. Если туда не просто ходить, как на работу, а делать что-то свое — совсем не так ужасно.
— Говорят, поначалу вы отказывались записываться со Стеллой дуэтом. С зарубежными звездами напряженка в общении?
— Дуэт — сложная вещь. А тем более когда не знаешь человека, который из другой страны. Но когда я ее увидел, все изменилось. Первое, что меня поразило, это ее глаза. Огромные, синие. Мы пообщались, я почитал ее стихи и уяснил для себя, что с ней можно иметь дело. Когда она начала петь, я вообще понял: мы очень близкие люди. Причем она жила у меня дома, и мы с ней общались, не зная языка: я английского, а она — русского. Я по-английски слов двадцать знаю. Остальное выражал русскими словами и жестами.
“Я понял, что люблю жену, только год назад”— Вот вы говорите, мол, меняетесь и все такое. Кому песни посвящаете?
— Последняя пластинка “Звезда” целиком посвящена моей жене Лике (к музыке она не имеет отношения. — Авт.). Мы изначально хотели сделать пластинку, максимально непохожую на другие работы. Поэтому и создавали ее с другими людьми, потому что все музыканты обладают собственным почерком. Если раньше я писал лозунгами, то теперь песни, так сказать, больше созерцательного плана.
— История знакомства с Ликой — большой секрет для маленькой компании?
— Вам расскажу. Нас познакомили как-то 1 апреля на дне рождения клуба “Титаник”. Мои друзья–музыканты. Они рассказывали, какая есть хорошая девушка и как она мне подходит, а ей то же самое пели про меня. Когда мы встретились, я ощутил спокойствие и уверенность, что рядом с ней мог быть тем, кто есть на самом деле. Она сейчас меня настолько хорошо знает, даже больше, чем я сам. А вообще я понял, что люблю свою жену, год назад. До этого я лишь знал, что это человек, без которого мне тяжело и он мне нужен. В последнее время мы становимся все ближе друг другу. Мне это нравится.
— А что тогда любовь для вас?
— Грубо говоря — ощущение нужности другому человеку. Я реально понимаю, что, кроме Лики, по большому счету, никому не нужен. Все ведь в той или иной степени используют друг друга: я кого-то, они — меня.
— В текстах ваших песен радостного мало: про смерть да про слезу все. Оптимистические нотки, конечно, присутствуют, но скорее как надежда на что-то лучшее. Это от замкнутости и отсутствия оптимизма происходит?
— На самом деле я оптимист. Хотя на первый взгляд и не ясно. А по поводу замкнутости... Я не испытываю дискомфорта, когда я один. Меня не тянет тут же обязательно кому-нибудь позвонить. Возможно, это связано с большим вниманием, обращенным ко мне как к человеку. К тому же я ревнивый человек. Наверное, поэтому среди моих друзей нет музыкантов.
— Вы тут недавно поэтом года стали. Кто посодействовал получению пафосной премии?
— Да я не знаю. Там была комиссия 7—8 человек, и каждый вправе был выдвинуть своего кандидата. Я был кандидатом г-на Вознесенского. Это было для меня сюрпризом. Главное, вовремя очень. Меня вообще в Москве не было и на вручении — тоже. Две с половиной тысячи долларов досталось: 50 тысяч делили на двадцать человек. Приехал в банк — и получил. А вот кто Вознесенскому про певца Дельфина нашептал — до сих пор остается загадкой.
— Как рок-музыканта вас от попсы не тошнит?
— А чего — хорошо. Она мне иногда даже нравится. Джастин Тимберлейк, например. Песня “Toxic” Бритни Спирс, ее мелодийный ряд. Может быть, отдельные треки “Мумий Тролля”.
На самом деле только понюхал— Как из стресса выходите? Ну там, врубить машину под 150 и погазовать по ночным улицам...
— Иногда я ловлю себя на мысли, что это опасно — газовать ночью. Я вообще не экстремал. Люблю комфортные условия, и необитаемый остров — не для меня. Скажем, я бы не пошел с камнем в руке на баррикады, но я мог бы написать песню, которая позвала бы людей туда. А еще мне легче становится от музыки. От классической.
— А алкоголь?
— Можно выпить. Одно время увлекался армянским коньяком. Сейчас стараюсь экспериментировать в этом направлении. Но это не панацея.
— Значит, наркотики в вашей жизни уже точно в прошлом?
— В прошлой жизни, я бы сказал. Даже если мне предложат подобным образом расслабиться, откажусь. На самом деле героином я только баловался. Нюхал. Но в один прекрасный день ко мне пришел близкий приятель и сказал, что если я не брошу, то он больше не будет со мной общаться. И я решил просто покончить с этим. Так совпало, что в это время мы как раз уехали на две недели в тур, и я ничего не употреблял. Через месяц понял, на дне какой ямы валялся. Первое время употребление даже стимулирует умственную активность и можно извлечь для себя что-то новое. Например, написать новую песню. Но потом все равно это кончается кошмаром.
— Недостатков у вас много?
— Как и у всех, есть. Хотелось бы быстрее соображать. Я замечаю, что реально происходит следующее: мне нужно день размышлять, чтобы принять какой-нибудь ответ. Хочется быть добрее к людям. Может быть, не ко всем. Но хотя бы к близким. Я достаточно эгоистичный человек. Я больше думаю о себе.
— Ну а про хорошее-то? Я смотрю на вас: добрый такой сидит, правду-матку рубит...
— Я скорее мягкий, чем добрый. Если не делать добрых дел, значит, это не доброта. Это как пелось в песне: “Я добрый, но добра не делал никому”.