Год назад в канун 9 мая я уже рассказывал об этом человеке. “Герой своего времени” — вот как я назвал тогда Серафима Федоровича Асташкина. За истекший год он еще ближе подошел к своему 90-летию. Перед вами записанные в разное время и выстроенные в единую хронологическую цепочку воспоминания человека, никогда не претендовавшего на внимание к своей персоне.
ПОЛЕТ С “МЕДВЕДЕМ”
Это был 36-й год. Я поступил в аэроклуб на Шаболовке. В Верхних Мячиках был аэродром, инструктор Червяков преподавал и аэродинамику, и теорию полета. Однажды говорит: “Завтра полетишь со мной на “КУ-2”. Кукурузнике. Он двухместный. Смотри, как я буду летать. Ориентируйся, засекай, на какой скорости и как набирать высоту. Вот скорость 60 км, можно отрываться от земли. Ручку на себя возьми. Теперь замри. Наберешь до 100 метров, делай первый разворот. Крен не больше 15 градусов. Смотри на землю, засекай, где ориентиры. Ну а теперь круг, посадка”. Осмотрели самолет. “А теперь давай сам”. Я вытянул руку, попросил взлета. Он: “Держи ручку свободно, как сигарету. Не зажимай, самолет тоже любит свободу”. Потом я на бумаге расчертил себе маршрут. Три полета сделал, он говорит: “Завтра будет контрольный полет”. Я говорю: “Вы что, с ума сошли? Я только два часа налетал”. А он: “Не важно, сколько, важно, как ты летаешь. Нечего на тебя летные часы тратить. У меня еще 12 человек, их тоже надо вывозить. Завтра полетишь с “медведем”. А “медведь” — это значит на второе сиденье, во вторую кабину, грузят мешок, набитый песком. Груз для центровки. И я полетел...
ВОЙНА
Я попал в первую эскадрилью, там был Поляков Василий Иванович, Герой Советского Союза. Про него большая книжка написана. Про то, как Василий Иванович обманул японскую артиллерию, как он ее разбомбил. Он погиб в первый вылет, когда объявили войну. Ее объявили 22-го, а он полетел 26-го. Его сбили. Полетело 26 самолетов. Вернулся только один — командир звена. Его самолет тоже подбили, когда он заходил на посадку, его еще и наши подбили по ошибке. Он сел, не загорелся. Остался жив. За три месяца все самолеты потеряли. Было 72 самолета СБ — скоростной бомбардировщик, не осталось ни одного.
Базировались от Петрозаводска в 18 километрах. На север. Нижний Бессовец. 72-м Краснознаменным авиационным полком командовал замечательный человек, подполковник Скок. Я у него был механиком. Летал он здорово, но однажды полетел на задание, вернулся и забыл выпустить шасси. При посадке погнул винты. Я подбежал и говорю: “Товарищ подполковник, что случилось?” Он говорит: “Сима!” И больше ничего не сказал. И все для него на этом кончилось.
ГОСПИТАЛЬ
В госпитале я лежал в Иванове. У меня ноги-руки не работали. Хотели ампутировать. Нас сбили над Ладогой, мы сели на воду. Командир кричит: “Прыгайте!” Я сбросил комбинезон, шлем сбросил, берег видно, но далеко, километра полтора-два, а уж шуга снежная летит, вода ледяная. Руки начали застывать. И ноги. Начал терять сознание. Очнулся в госпитале. Врач говорит: “У тебя будет гангрена. Надо отнимать руки и ноги”. Я закричал: “Вы думаете, что говорите? Кому я нужен — без рук и без ног? Лучше умертвите сразу”. Дня два прошло, приходит тетя Таня, медсестра, и мне говорит: “Сынок, я слышала, надо достать бодяги, мелко нарубить, настоять на спирту и растирать”. Я говорю: “Вот эту телеграмму пошлите — Ленинградский фронт, 257-я смешанная авиадивизия”. И что ты думаешь — привозят бидон спирту. Тетя Таня собирала бодягу и мне руки и ноги растирала. Ходила за мной как за родным. У меня на левой ноге палец зашевелился. Главврач пришел. “Что вы делали?” Она в день по три раза меня натирала. Стал поправляться.
СТАВКА
Мне командир, фамилия Полтавский, полковник, говорит: “Пришел запрос на грамотного бортмеханика. В ставку”. — “А что там?” — “В основном будешь при Генштабе”. Возил и Жукова, и Василевского, и Шапошникова, и Конева. Жукова очень часто, машина была как бы за ним закреплена. Однажды везли его в Ленинград. Я пошел готовить машину. Туман, снег метет. Видимость хреновая. Я говорю: “Плохо лететь”. А командир: “Долететь-то ерунда, в кабине светло, по приборам полетим, зато истребителей не будет”. Полетели. На комендантский аэродром. Жуков там собрал совещание. Мне потом присутствовавшие на нем командиры рассказывали: Ворошилов стал докладывать обстановку, а Жуков говорит: “Все зенитные орудия, все вооружение направить к стрельбе в горизонтальном положении”. А Ворошилов: “А как же небо? Оставить без присмотра?” А Жуков ему: “Какое небо, когда танки и пехота на заставе стоят, сейчас надо прямой наводкой. А в воздухе воевать бесполезно”. Там был потом эпизод. Ворошилов стал поднимать бойцов в атаку. Сам, лично. А Жуков говорит: “Поймают этого дурака немцы-то. Разве можно так, когда вокруг танки? Надо все вооружение бросить на то, чтоб не пропустить танки в город. А будут сверху бомбить — надо по щелям, по подвалам прятаться”.