Поразительный телесюжет — о коллекции пальм в питомнике Санкт-Петербурга. Те из них, которые растут медленно, неохотно, плохо акклиматизируются, — в полном порядке. Та же пальма, которая полностью адаптировалась и прижилась, радостно вытянулась вверх, опережая своих капризных соплеменниц (и, наверное, думая, а ведь растения живые существа и умеют, я уверен, мыслить, полагая, что своей сговорчивостью угождает людям), оказалась спилена, поскольку уперлась в крышу и грозила ее пробуравить своей верхушкой. То есть представляла собой угрозу остальным соседкам: впустила бы в парник холод, нарушила бы экосистему и микроклимат... Сообщество отторгает таких не похожих на общую массу выскочек. Нет, нельзя живому существу быть слишком сговорчивым, покладистым, исполнительным, опережать других и искать благодарности за свое активное приспособленчество! И вообще: не умещаешься в рамки — значит, снесут голову с плеч. Так и знай.
Вы никогда не будете правильно поняты. Никогда ваше чувство юмора и искренность не будут оценены по достоинству. Люди всегда истолкуют все в противоположном направлении, опошлят и низведут самый чистый душевный порыв или доброту до своего уровня.
Когда на экраны вышла “Бриллиантовая рука”, я был студентом. И пошел смотреть этот фильм в “Зарядье”. Не забыть: в самый напряженный, самый острый момент комедии, когда Папанов замахивается на Никулина где-то в гараже чем-то тяжелым, эпизод обрывается титром “Конец первой серии” — точная, очевидная пародия на все виденные до того (и после) остросюжетные ленты, где обрыв действия происходит именно в самый острый миг и далее следует строка: “Продолжение следует”. Гайдай филигранно спародировал этот штамп: пустил слепой текст якобы пересказа первой серии и обозначил начало второй: “Костяная нога”. Я от души рассмеялся этой находке. И услышал ворчание женщины, сидевшей у меня за спиной:
— Чего только не делают, чтобы получить деньги. Какая здесь вторая серия? Ее высосали из пальца...
Больше всего Илья Ильич Обломов любил вдохновенно читать знакомым бравшие его за душу строки: “Россия вспрянет ото сна!” И сразу после этого начинал похрапывать.
Что показала история с немецким людоедом, который по компьютеру нашел себе жертву? Что для любой затеи и любого желания всегда найдется пара, найдется компаньон, готовый подыграть и исполнить даже очевидную бредятину, блажь, впороться даже в очевидный кошмар. Это эхо, созвучие, эта симметричность, называйте как угодно, вновь доказывает зарифмованность мира.
Поубивали кучу животных, нашили из шкур шуб, а потом эти шубы вышли из моды. И плевать, что они греют, что они удобны, что для их пошива загублены тысячи жизней, — никто вышедшее из моды носить не будет.
Американцы увязли в Ираке, как наполеоновская армия в снегах под Москвой.
Жизнь человека в связи с квартирным вопросом может развиваться только в двух направлениях: либо просторная квартира делается для разрастающейся семьи все более тесной, либо крохотное жилье становится для вопиющего одиночества чересчур громоздким...
О чем говорят люди? О чем говорят влюбленные? Я узнал недавно. Ехал в маршрутном такси и невольно слушал.
ОНА (после лобзаний в темноте): Могу носить только серебро. У меня тело принимает только серебро. Моя мать носит золото. А у меня уши от золотых сережек воспаляются и гноятся.
ОН: А я вообще металл не переношу. Я крест на шнурочке носил, потому что от металлических цепочек — любых, хоть золотых, хоть алюминиевых — раздражение... Волдыри...
Снова лобзания и сопение.
ОНА: А еще не переношу курятину.
ОН: ??? Да? Почему?
ОНА: Отравилась борщом с курятиной. Мать сварила. И с тех пор — не, в лом. Как чувствую привкус свеклы... (Ударение на последнем слоге.)
ОН: То есть свеклу (с ударением на первом слоге) не ешь?
ОНА: Ем. Вареную. Я вообще-то свеклу (с ударением на последнем слоге) люблю... С майонезом... Но вот какой-нибудь свекольник... Где привкус... Не, в лом. Я любила с детства запеканку. С киселем. То есть я больше-то любила кисель. Кружками пить могла. А не любила пенки на молоке. Тьфу. Или особенно на какаве. И само-то какава... А уж пенки... Тьфу... Не, в лом.
ОН: А что пенки? Такое же молоко...
ОНА: Как слизняки... Не, в лом.
Могут ли сыскаться более прекрасные слова, чем те, которые я ненароком подслушал?