Заседание было коротким, чуда не произошло. Было объявлено, что командиром корабля назначена Валентина Терешкова, дублерами — “ввиду сложности женского организма” — Ирина Соловьева и Валентина Пономарева.
“Полскотинки переехали” — и становилось легче”
Первичный отбор девушек — кандидатов в космонавты — шел по аэроклубам Москвы, Рязани, Ярославля, Курска.
— Для меня “рукой судьбы” послужил сотрудник института, который звался Севкой (ныне Всеволод Александрович Егоров — профессор, доктор физико-математических наук), — рассказывает Валентина Пономарева. — Пригласив меня на вальс на новогоднем балу, он непринужденно спросил: “Хочешь полететь в космос?” Я сочла это шуткой и не задумываясь ответила: “Конечно, хочу!” На следующий день Севка буквально за руку отвел меня — а работала я программистом-математиком — в приемную к директору нашего института, академику Келдышу. Мстислав Всеволодович прочел заявление, хмыкнул, спросил, почему мне нравится летать. Я ответила: “Не знаю”. — “Правильно, это знать невозможно”, — сказал Келдыш.
— На сборах в Тушине, куда я приехала из свердловского аэроклуба, ко мне подошел представитель ЦК ДОСААФ и под большим секретом на ухо спросил, не хочу ли я пройти отбор в группу космонавтов, — рассказывает Ирина Соловьева. — С тренером Сергеем Киселевым, который впоследствии станет моим мужем, мы отправились в наше любимое кафе — на 15-м этаже гостиницы “Москва”, сидели до самого закрытия и решили: стоит попробовать.
Проходя медкомиссию, в одном из коридоров госпиталя Ирина встретила подругу по сборной Татьяну Кузнецову. Ей о наборе в отряд в конфиденциальной беседе сообщил начальник Московского аэроклуба. При этом попросил ни с кем не откровенничать. Окончив курсы машинописи и стенографии, Татьяна работала в одном из закрытых институтов освобожденным секретарем комсомольской организации.
О том, что женщины-космонавты будут “прыгать с парашютом из стратосферы”, Жанна Еркина узнала в рязанском аэроклубе, где занималась одновременно с учебой в педагогическом институте. Валентина Терешкова — в ярославском аэроклубе. Работая ткачихой, она возглавляла комитет ВЛКСМ комбината “Красный Перекоп”. Не задумываясь, обе девушки тут же написали заявление.
Медицинскую комиссию все кандидаты в космонавты проходили в Центральном научно-исследовательском авиационном госпитале в Сокольниках.
— Мы сдавали множество анализов по разным “хитрым” схемам, — вспоминает Валентина Пономарева. — Согласно медицинскому сленгу, у нас “записывали мозги”, “снимали позвоночник”. Проходили мы и психофизические исследования. Нас, например, ставили перед таблицей, на которой вразброс были изображены черные и красные числа от 1 до 25. Нужно было их отыскать, показать указкой и назвать в таком порядке: единица черная, двадцать пять красная, двойка черная, двадцать четыре красная... В середине испытания неожиданно включали музыку на всю катушку.
Самыми тягостными, по всеобщему мнению, были вестибулярные исследования.
— Нас раскачивали с закрытыми глазами на “качелях Хилова”, которые от обычных “лодочек” в парках отличались тем, что сиденье перемещалось не по дуге, а параллельно полу, — продолжает вспоминать Валентина Пономарева. — Особое отвращение мы испытывали к креслу Барани, в просторечии “кориолис”. Оно стояло не на четырех ножках, а на одной массивной ноге. Сзади к креслу крепилась штанга, за которую доктор его и вращал. За минутой вращения следовала минута отдыха. Нам надлежало еще и медленно опускать и поднимать голову. Нужно было выдержать 15 вращений, а тошнота возникала уже на пятом... После восьмого этапа отоларинголог Иван Брянов говорил: “Полскотинки переехали” — и становилось легче, появлялась надежда, что доживешь.
“Доживали” не все... С каждым днем кандидаток на зачисление становилось все меньше.
— Немного облегчали жизнь... лимоны, — вспоминают мои собеседницы. — Их посоветовала есть Марина Попович: она была летчиком, к тому же женой космонавта Павла Поповича, поэтому знала многие тонкости и “подводные камни” испытаний. Эти цитрусовые мы ели и утром, и перед испытаниями, и на сон грядущий. И поныне, когда я вспоминаю госпиталь в Сокольниках, у меня во рту становится кисло...
Окончательный выбор был за мандатной комиссией, которая состояла из военных и гражданских лиц.
— Позже я узнала, что присутствующий на заседании Юрий Гагарин возражал против моей кандидатуры, — рассказывает Валентина Пономарева. — Он говорил: “Космонавтика — дело новое, трудное, неизвестное и небезопасное. Стоит ли рисковать жизнью матери?” Но меня все-таки приняли. Сыграла роль рекомендация Келдыша.
Из тысячи претенденток мандатная комиссия для первого женского отряда космонавтов отобрала пятерых — инженера Ирину Соловьеву, программиста Валентину Пономареву, ткачиху Валентину Терешкову, учительницу Жанну Еркину и секретаря-стенографистку Татьяну Кузнецову.
Каждая из девушек, ставшая офицером ВВС, была готова первой подняться в космос. Каждая считала себя достойной...
“Особый бабий батальон “
В марте 1962 года, когда была сформирована женская группа при Первом отряде космонавтов, Звездного городка еще не было. Месторасположение Центра подготовки держалось в секрете. В лесу стоял забор, на проходной висела табличка: “Войсковая часть номер...”. Штат Центра состоял из 169 человек: 70 военнослужащих, 99 рабочих и служащих и 20 человек переменного состава — космонавтов. Вдоль забора несли вахту восемь караульных собак.
— В столовой нас рассадили по разным местам, где было свободно, — рассказывает Валентина Пономарева. — Я попала на место Марса Рафикова, которого отчислили из отряда за какие-то прегрешения. Я подумала тогда: плохая примета... Спустя несколько дней по инициативе Валентины Терешковой мы все переместились за один стол.
Вечерами в профилакторий, где располагался женский отряд, заглядывал Юрий Гагарин. “Нашу группу он опекал особо: мы были “трудным контингентом” — пять девчонок, все разные и все без малейшего понятия о воинской дисциплине, — смеется, вспоминая прошлое, Валентина Пономарева. — Юрий рассказывал о “подводных камнях” испытаний, как правильно распределить силы, как “перехитрить” докторов. Мне кажется, он нас жалел: знал, чего стоит подготовка к полету”.
Испытать “факторы космического полета” “особому бабьему батальону при Первом отряде”, как называл девчонок Леонов, надлежало еще на Земле.
— На центрифуге, где воспроизводился режим аварийного спуска корабля, на “шестерке” (перегрузка 6 единиц) у меня однажды что-то случилось с дыханием — как будто в горло пробку забили, — рассказывает Валентина Пономарева. — Попробовала дышать ртом — с трудом, но получилось. На “восьмерке” я вдруг потеряла зрение — перед глазами стояла серая пелена. Перегрузки были продольные — в направлении от головы к ногам — и поперечные — грудь—спина. Первые переносились тяжелее, потому что вызывали нарушение кровообращения. После испытаний на центрифуге, например, списали Толю Карташева. На спине у него после вращения образовались “потехии” — точечные кровоизлияния...
Проверка устойчивости организма к воздействию высоких температур проводилась в термокамере. Каждую из женского отряда одевали в летний комбинезон и сажали в камеру с температурой 70 градусов и влажностью 30%. Испытания заканчивались, когда температура тела у испытуемой подскакивала на 2,5 градуса и пульс повышался до 130 ударов в минуту.
За “отсидкой” девушек в сурдокамере — звукоизоляционном помещении размером 2,5 на 2,5 метра — наблюдали психологи. Перед первыми полетами медики опасались, что тишина в кабине корабля и черный космос за стеклами иллюминатора могут привести к психическим расстройствам. Каждую кандидатку “отправляли в космический полет” на десять суток. В сурдокамере справа и слева над столом висели объективы телекамер, впереди — иллюминатор, через который сидящий просматривался как на ладони, сам же он не видел никого.
Валентина Пономарева сообщала “на землю”, что “летит к созвездию Эридана”, готовила доклад “Социализм — надежная стартовая площадка для советских космических кораблей” и писала в дневнике: “Если бы меня продержали здесь еще недельку, это пошло бы мне только на пользу: прочла бы все свои книжки, позанималась бы английским...”
— Я не могла смириться, что даже то, что я пишу в своем дневнике, просматривается, — говорит Ирина Соловьева. — В свободное время я читала “на борту” Сименона. Душа моя однажды чуть не расплавилась: после шести дней тишины мне включили “Полночный троллейбус” Булата Окуджавы... Надо сказать, что жизнь “напоказ” меня очень угнетала.
По воспоминаниям подруг по группе, Валентина Терешкова, казалось, не замечала нацеленных на нее камер: делала зарядку и занималась самоподготовкой. Позже выяснилось, что наблюдения психологов за будущими пилотами в сурдокамере оказались важной ступенью в выборе первой женщины-космонавта.
Ощутить невесомость в начале 60-х годов можно было лишь на борту самолета, когда он летел по параболической траектории. Женский отряд летал “за невесомостью” на истребителе “МиГ-15”.
— За один полет самолет успевал сделать три-четыре “горки”, — говорит Ирина Соловьева, — на каждой из них состояние невесомости длилось около сорока секунд. На одной “горке” нужно было написать фамилию, имя, отчество, поставить дату и подпись, на второй — следовало попробовать “космическую пищу” из тубы, на третьей — сказать по рации заданную фразу. Так проверяли качество речи.
Парашютная подготовка признавалась самым важным видом подготовки. При спуске корабля “Восток” космонавт катапультировался и приземлялся на парашюте. “Поломаешь ноги при приземлении — и вместо Красной площади повезут тебя в госпиталь”, — говорил будущим космонавтам руководитель парашютной подготовки Николай Никитин.
— Для отработки приземления мы прыгали сначала с трамплина, — говорит Валентина Пономарева. — Считалось, что при приземлении парашютист испытывает такой же удар, как при прыжке с трехметровой высоты. Несмотря на тренировки, я частенько приземлялась на “пятую точку”. Встать сама не могла — ко мне подбегали, поднимали, отводили снова на старт: нужно было обязательно прыгнуть снова, иначе страх перед приземлением “закостенеет”. Дошло до того, что мне к штанам пришили подушку от парашюта пилота, и зад у меня стал квадратным. Ребята, смеясь, кричали мне: “Валюха, дай поносить!” По вечерам я лежала с компрессом на мягком месте. Спустя годы при компьютерном обследовании выяснится, что в моем позвоночнике появилась трещина, в грудном отделе — еще две...
— Мне труднее всего дались прыжки в скафандре на море, — рассказывает Ирина Соловьева. — При приводнении я никак не могла дотянуться до замков парашютной системы. Гермошлем у меня съехал вперед, а шлемофон сполз на глаза. Замки уехали куда-то вбок. А скафандр и перчатки были надуты... Начался перегрев организма. Помню, отстегнула я замки не по инструкции: оба — одной рукой. Когда развернула лодку, забросила в нее НАЗ — носимый аварийный запас, перед глазами у меня стояли огненные круги, было ощущение, что температура подскочила до 39 градусов...
Женская группа теоретически отрабатывала действия после приземления во всех географических зонах. При приводнении в Тихом океане в случае нападения акул им следовало отпугивать их, ударяя по воде “плоскими предметами”. На случай приземления в Заполярье девушкам советовали белого медведя “есть всего, кроме печени” — она ядовита.
“Терешкову чудом не украли”
Программа подготовки подходила к концу. Для тренировок на тренажере корабля “Восток” следовало выбрать позывной. У Гагарина позывной был “Кедр”, у Титова — “Орел”, у Николаева — “Сокол”, у Поповича — “Беркут”. Будущим пилотам предлагали называться “Гортензиями” или “Эдельвейсами”. Валентина Пономарева предложила позывной “Чайка”, который был у их женской пилотажной группы на парадах. Он всем понравился, но этот позывной решили приберечь для полета, а для тренировок выбрали другой — “Березка”. В Центре девчонок из женского отряда так и стали звать — “Березками”.
Перед сдачей государственного экзамена состоялось официальное представление женского отряда генеральному конструктору Королеву.
— Каждую из нас Сергей Павлович попросил рассказать о себе, — вспоминает Валентина Пономарева. — Потом поинтересовался, как возникло желание лететь в космос. К концу разговора он стал хмурым, а потом в узком кругу выразил неудовлетворенность составом нашей группы. Мы, по его мнению, оказались далеки от ракетно-космической техники. Это вполне соответствовало имиджу Королева. Было известно, что он не жаловал женщин на производстве и стремился ограничить их присутствие на полигоне. На себе, правда, мы этого не почувствовали: с нами он был корректен, внимателен и добр.
Вскоре в Центр подготовки из засекреченного конструкторского бюро приехала целая бригада “снимать мерки” для индивидуальных скафандров. По антропологическим параметрам девчонок разделили на две группы: “длинные” — Терешкова, Кузнецова и Еркина (их рост был 164 см) и “короткие” — Пономарева и Соловьева (они “дотянули” только до 161 см).
Спустя месяц из разговоров с конструкторами скафандров девушкам стало известно, что индивидуальная космическая одежда будет готова в октябре. Но не вся, а “сколько надо”. Выяснилось, что скафандр Терешковой уже готов... Из штаба дошли слухи, что “она лучше всех”.
Подготовка была закончена к назначенному сроку, но запуск отложили. Корабль не был готов. Весь женский отряд отправили в отпуск в санаторий ЦК КПСС, в Гагры. Ирина Соловьева улетела домой — прыгать с парашютом.
— В санатории, где отдыхали партийные функционеры высокого ранга, произошел курьезный случай, — рассказывает Валентина Пономарева. — Среди солидных отдыхающих мы — четверо девчонок, мой муж и сын — выглядели, прямо скажем, загадочно. Несколько дней за нашей веселой компанией пристально наблюдал один из среднеазиатских партийных начальников. Он решил, что мой муж Юра — молодой бей с семьей: четырьмя женами и ребенком. Через посредников он попросил продать ему одну из жен. Больше всех ему понравилась Терешкова. “Все будет шито-крыто, — уговаривали Юру кунаки. — Никто и следов не найдет...” Не получив согласия, Валентину красть не стали. Среди беев существовал свой закон чести.
Статная Валентина Терешкова нравилась многим. Но доводы, что Хрущев выбрал для первого полета Терешкову, руководствуясь личными симпатиями, по словам ее подруг, несостоятельны.
— Никита Сергеевич увидел нас только после приземления Валентины, — говорит Ирина Соловьева. — А решение о назначении командира корабля принималось государственной комиссией.
По сложившейся практике решение объявлялось накануне отлета космонавтов на космодром. 21 мая 1962 года в Центре за столом сидели Келдыш, Королев, Каманин... От множества погон с большими звездами у девчонок из отряда космонавтов рябило в глазах. В форме младших лейтенантов ВВС, ни живы ни мертвы, они стояли сбоку, у стены. Все знали, что решение уже принято, и знали какое, но надеялись: а вдруг случится чудо... Не случилось.
Перед отъездом на космодром начальник Центра подготовки космонавтов Карпов решил поговорить с каждой из вторых девушек-пилотов наедине.
— Утешая меня, Евгений Анатольевич сказал, что по политическим соображениям должен лететь человек “из народа”, — рассказывает Валентина Пономарева. — А я имела несчастье происходить из служащих. Что касается нашей подготовленности к полету — тут мы, что называется, “шли ноздря в ноздрю”.
— Мне Карпов сообщил, что для первого женского полета нужен человек “контактный”, умеющий общаться с большой аудиторией, так как после полета придется много ездить по миру с выступлениями, — говорит Ирина Соловьева. — А я по характеру несколько замкнутая. Валентина Терешкова была выбрана по аналогии с Юрием Гагариным. В мужском отряде был более опытный кандидат на полет — Владимир Комаров, инженер, летчик-испытатель. Но сыграли роль личные качества Гагарина, его обаяние, общительность, открытый характер, способность найти общий язык с любой аудиторией.
“Я — “Чайка!” Я — “Чайка!”
Мало кто знает, что космодром Байконур, который фигурировал в прессе, и местечко Тюра-Там, где в действительности находился стартовый комплекс, географически не совпадали. Вся информация, касающаяся космонавтов, была засекречена.
— Перед полетом на космодроме проходила традиционная встреча — представление космонавтов стартовой команде, — рассказывает Валентина Пономарева. — Нашу встречу отложили. Потому что мы приехали на стартовую площадку в форме младших лейтенантов. Военные и гражданские никак не могли решить, сообщать ли прессе, что Терешкова имеет воинское звание. Срочно собрали заседание Госкомиссии. “На самом верху” было принято решение: не сообщать. Нас отправили в гостиницу за сорок километров — переодеваться в гражданскую одежду. Встречу перенесли на более позднее время. Выступления были краткими: разработчики говорили, что техника готова к полету, космонавты благодарили за оказанную честь. Жанна, стоящая сзади нас в группе военных, рассказывала потом, что у Валентины Терешковой не в переносном, а в самом буквальном смысле слова дрожали коленки.
Из-за повышенной активности Солнца старт отложили. В один из дней вынужденного ожидания в гостиницу, где жили женщины-космонавты, привезли парикмахера — дамского мастера. Валентина Пономарева покрасила волосы в желтый цвет, Валентина Терешкова — в темный. Наутро пресса, увидев командира корабля в новом обличье, пришла в ужас: уже были написаны репортажи о “светловолосой девушке” и фотографии готовы — и на тебе! Пришлось опять привозить мастера и отмывать Валентину.
— Вечером накануне полета Сергей Павлович пришел к нам в комнату и, обращаясь к Валентине, шутливо спросил: “Ну что? Завтра не закричишь “мама”?” — вспоминает Ирина Соловьева. — Точно знаю: никто бы из нас тогда кричать не стал...
После визита генерального конструктора Валентина Терешкова еще долго сидела запершись: заполняла бортжурнал, проговаривала приветствия — народам отдельных стран, женщинам, молодежи, комсомолу, борцам за мир... Приветствия были обязательным элементом полетного задания. Тексты составлялись в политотделе и согласовывались “в верхах”.
Утро стартового дня — 16 июня 1963 года — началось для командира корабля и первого дублера, как обычно, с зарядки. Только завтрак был уже необычный — “космический”. По специально разработанным тестам врачи-диетологи составили для них индивидуальное меню. Всеобщее предпочтение было отдано кофе и сыру.
— На стартовую площадку в скафандрах поднялись двое — Терешкова и я. Когда на меня надевали скафандр, порвалась гермооболочка в районе шеи, — говорит Ирина Соловьева. — Пришлось срочно менять его на скафандр Вали Пономаревой. Если бы порвался скафандр Терешковой, его из-за разницы в росте заменить было бы нечем, и тогда пришлось бы лететь мне...
На стартовой площадке Валентина Терешкова вместе со всеми пела: “Давайте-ка, ребята, присядем перед стартом, у нас еще в запасе 14 минут”. Потом она отрапортовала председателю Госкомиссии о готовности к полету. Лифт к “Востоку-6” полз целую вечность... По традиции она помахала всем рукой с верхнего мостика. Началась предстартовая проверка работы всех систем корабля.
— В стереотрубу было видно, как отошли фермы обслуживания, — рассказывает Валентина Пономарева. — Отделились “боковушки”, а потом Валя стала точкой и пропала в небе...
Сквозь шум двигателя на Земле вскоре услышали: “Я — “Чайка”! Я — “Чайка”! Полет проходит отлично...” Трое суток, пока летала Терешкова, вся женская группа провела на стартовой позиции. Подруги из отряда точно знали, когда Валя пролетит над ними звездочкой, и выходили смотреть...
— Мы с Ириной, чтобы утешиться, рассказывали друг другу, что будут другие, более сложные и более интересные полеты, — вспоминает Валентина Пономарева. — И это хорошо, что сейчас мы остались на Земле — зато у нас все впереди! И напевали себе под нос “Болеро” Равеля. И по сей день для меня эта мелодия — мелодия тоски...
19 июня космический корабль “Восток” и летчик-космонавт Терешкова, каждый на своем парашюте, благополучно приземлились рядом. В отряде уже знали, что Валя неважно чувствовала себя в полете, знали и то, что не все пункты полетного задания она смогла выполнить.
— Период адаптации в невесомости длится двое-трое суток, — говорит Ирина Соловьева. — Каждая из нас чувствовала бы себя в это время плохо. И никто бы из нас не стал в этом признаваться. Позиция “умру, а не скажу” определялась общественным сознанием. Валентина бодрилась, пела песни, говорила с Хрущевым...
“Вместо нас слетали в космос две собаки”
В сентябре 1964 года весь женский отряд поступил учиться в Военно-воздушную академию имени Жуковского. Этой же осенью девчонки вышли замуж. Парад свадеб открыла Валентина Терешкова.
— По этому случаю был прием на Ленинских горах, — рассказывает Валентина Пономарева. — Валя и ее жених — космонавт Андриян Николаев — сидели на возвышении, вместе с ними были самые высокие лица государства во главе с Хрущевым. В Звездный ехали длиннющей кавалькадой из легковых машин и автобусов, с милицией впереди и сзади. В летной столовой ждали накрытые столы. Следующий день был объявлен в Центре выходным.
Следом состоялась свадьба у Ирины Соловьевой. Ее мужем стал мастер спорта по парашютизму Сергей Киселев, бывший ее тренер из Свердловска. Избранниками Татьяны Кузнецовой и Жанны Еркиной стали военнослужащие — Ладо Пицхелаури и Валерий Сергейчик.
В это время в ОКБ Королева разрабатывался новый корабль “Союз”, одновременно шла серия из пяти “Восходов”, планировалась работа над несколькими “Востоками”. В 66-м году намечалось девять полетов, в 67-м — четырнадцать, в 68-м — двадцать один...
“Королев говорил, что женский отряд ему не нужен, женщины себя не оправдали, и ему достаточно одного человека”, — будет позже вспоминать Жанна Еркина.
Как рассказывали в приватной беседе с репортером “МК” очевидцы, Королев кричал: “Ни одной... (тут главный конструктор употребил нецензурное слово на букву “П”) больше в космосе не будет!”
— Летом 1966 года в Центр подготовки приехал помощник главкома ВВС по подготовке космонавтов Каманин и объявил нам, что намечен полет на корабле “Восход” продолжительностью 15 суток с выходом в открытый космос, — рассказывает Валентина Пономарева. — Я планировалась командиром, а Ирина Соловьева — выходящей. Началась подготовка, которая скоро заглохла... Нас отправили в отпуск. В 1966 году умер Королев. Из всех готовившихся к этим полетам слетали в космос только две собаки — Ветерок и Уголек...
Мы были “номенклатурными единицами”, и чтобы избавиться от нас — нужен был какой-нибудь внешний импульс. Тогда нам Каманин и предложил написать письмо в ЦК КПСС. Мой муж сказал: “Не пишите — вас провоцируют”. Мы не могли поверить и написали, что уже долгое время находимся в Центре подготовки космонавтов, проходим испытания, поддерживаем форму и готовы в любой момент приступить к непосредственной подготовке к космическому полету... Нас вызвали на Старую площадь — в ЦК КПСС — и сказали, что очень ценят наше стремление послужить Отчизне, но в данный момент она в этом не нуждается.
В октябре 1969 года “за невозможностью использования” первый женский набор расформировали. Осталась в отряде космонавтов только Валентина Терешкова. Ее дочери Лене Николаевой тогда исполнилось пять лет.
— Когда надежды на полет рухнули, мы все четверо родили детишек, — рассказывает Ирина Соловьева. — У нас в семье появился сын Алеша, через два года — дочь Лена. У Вали Пономаревой родился второй сын Кирилл, у Татьяны Кузнецовой — по мужу Пицхелаури — сын Владимир, у Жанны Еркиной — по мужу Сергейчик — дочь Светлана. Наши младшие дети, 1970—1971 годов рождения, росли и учились вместе.
— Уход из отряда стал для многих из нас счастливым обстоятельством: если бы наше “сидение” продолжалось еще лет десять, рожать и начинать научную работу было бы поздно, — говорит Валентина Пономарева. ё
— Спустя годы я поняла: хорошо, что не слетала, — добавляет Ирина Соловьева, ныне полковник в отставке. — У меня жизнь сложилась гораздо интересней. Я совершила 2300 прыжков с парашютом, увлеклась психологией в экстремальных условиях. Никто из нас четверых “нелетавших” не смог бы так, как Валентина Терешкова, в ущерб личной жизни, семье отдаваться общественной работе. Она оказалась достойна своей судьбы.
Лишь спустя 20 лет после полета первой женщины-космонавта у генерального конструктора НПО “Энергия” Глушко появилась идея запустить в космос женщину вновь. В соответствующие инстанции был разослан секретный документ. Валентина Терешкова и Татьяна Кузнецова успешно прошли медицинскую комиссию, но руководство центра подготовки заявило, что все равно никто из женщин не полетит, что это опять игра в космонавтов... Вспомнили, что у претенденток на полет “вышел” возраст: в отряд космонавтов берут до 33 лет, а Терешковой в то время исполнилось 40, Кузнецовой — 36. И тогда появилась Светлана Савицкая — летчик-испытатель, рекордсменка, чемпионка мира по парашютному и самолетному спорту.
Правда, по слухам, о возрастных ограничениях вспомнили после того, как Глушко уже пообещал маршалу авиации Савицкому, что полетит его дочь. Перед женщинами-космонавтами из первого набора дверь в космос захлопнулась навсегда.