От великого до смешного один шок

  Арт-хаус-линия “МК-Другое кино” выпускает цикл авторских передач известного культуролога, директора программ ММКФ Кирилла Разлогова, которые ранее были показаны на телеканале “Культура”. 46 программ выйдут на 12 кассетах. Это своеобразная мини-энциклопедия “другого кино”. На видео восстановлены фрагменты, не пошедшие в эфир. Две программы — “Безумная любовь” и “Детки” — по ТВ вообще не демонстрировались.
    
     Мы сидим в кабинете Кирилла Разлогова в Российском институте культурологии. Разговор то и дело прерывается звонками со всего мира по делам Московского фестиваля. А за окном Кирилла Эмильевича уже поджидают тележурналисты. Кстати, институт расположился в палатах Аверкия Кириллова, знаменитой усадьбе XVI века. Тихое место на набережной Москвы-реки в пяти минутах ходьбы от Кремля — самое то для теоретика авангарда и практика скандалов ММКФ.
     — Как вы определяли для передачи, какой авангардист важнее? Ведь трудно понять, почему черный квадрат стоит дороже, чем, скажем, зеленый треугольник?
     — В авангарде тоже есть великие произведения, средние, плохие и чудовищные. И в авангарде, и в массовом искусстве чудовищно плохих произведений больше всего. Считается, что главный судья — время, хотя и оно небесспорно. А весь текущий процесс спорен, таким и должен быть. Сейчас при засилии массовой культуры критерием качества считается бюджет. Если фильм снят за три миллиона долларов, то это не кино. Такой критерий относителен, как и критерий не затраченных, а полученных миллионов. Если картина популярна, значит, по качеству она соответствует запросам массового зрителя. Соответствует ли она запросам вечности, сказать трудно. С другой стороны, многие популярные фильмы остаются в истории, как бы ни презирались критиками. Например, “Белое солнце пустыни” осталось. Так что широкий зритель не всегда неправ, но и не всегда прав.
     — Считается, что раз авторы затрагивают тему сексуальных извращений, то у них тоже с сексом не в порядке...
     — Сексуальные проблемы есть у всех. Сексуальный стандарт — вещь сомнительная, поскольку мало что известно о том, у кого в каких вариантах что получается. Поэтому секс, как и все остальное, это форма творчества. Конечно, есть мнение, что среди людей творческих профессий процент гомосексуалистов больше, чем среди представителей других профессий. Притом что представителей других профессий с этой точки зрения никто не изучал. Вообще, искусство — вещь опасная. Как для творца, так и для воспринимающего. Поскольку оно развивает. А все то, что развивает, опасно для организма. Лучше не развиваться.
     — “Дневная красавица” и “Ночной портье” в советские времена шли в кинотеатрах с вашим предисловием. Это был способ обойти цензуру?
     — Сейчас модно говорить, как все чудовищно раньше было, как людей преследовали и т.д. Да, все, что было раньше, малоприятно и чудовищно, но, с другой стороны, цензура есть всегда. Есть психологическая цензура. Цензура, как известно, фрейдистский термин. Под цензурой Фрейд понимал защитный механизм, который помогает человеку остаться в живых и не уйти в психоз или невроз. Естественно, сохранить психическое здоровье нужно не только человеку, но и обществу. Чем стабильнее общество, тем либеральнее может быть цензура. Если общество нестабильно, если оно вступает в период перемен и резких телодвижений, цензура тут же становится жестче. К тому же советская, как и американская, цензура была главным образом самоцензурой. Люди заранее предполагали, что пройдет, а что — нет. Лично я руководствуюсь крылатой фразой Жана Кокто “Поэзия заключается в том, чтобы выяснить, насколько можно зайти слишком далеко”. Ты должен идти до тех пор, пока тебя не остановят, а не предполагать заранее, где тебя могут остановить, и там ставить точку. Как обходили запреты? Самый мощный механизм — не иносказание, а дополнительная символика. Скажем, по американскому кодексу Хейза — одному из самых строгих в кино — получалось, что любой поцелуй заканчивается постельной сценой, потому что за поцелуем всегда следовало затемнение. (Смеемся.)
     — На западных фестивалях часть фильмов ориентирована на шок, а Московский пока шока избегает. Разве что в ваших программах что-то проскальзывает. Планируется ли в этом году что-нибудь типа “Южного парка” или “Трахни меня”?
     — Во-первых, я не сказал бы, что Московский фестиваль стремится избегать скандалов. Мы стараемся вызвать интерес. А он вызывается высоким качеством картин и скандалом. Я очень жалею, что “Южный парк” шел на фестивале одновременно с корейским фильмом “Ложь”. В итоге “Ложь” не прозвучала, все бросились на “Южный парк”, потому что он не выходил в прокат. И я одной своей картиной угробил другую. На сегодняшний Московский фестиваль мы запросили фильм, который в этом году крутили на “Двухнедельнике режиссеров” в Каннах. Это сборник старых порнографических роликов начала ХХ века “Polissons et Galipettes”. Впрочем, аудитория может быть шокирована и чем-нибудь другим. В свое время шокировала Брижит Бардо в фильме Роже Вадима “И бог создал женщину”. В этом году у нас будет ретроспектива Вадима, чтобы люди посмеялись над тем, что их шокировало в 54-м году.
     — А что-нибудь из современного скандального кино будет?
     — Я никогда специально не планирую шокировать. “Южный парк” — прямое тому свидетельство. Эту кассету мне привезла моя младшая дочка, которая гостила у сестры в Америке. Я ее посмотрел, и у меня возникло желание показать фильм на Московском фестивале на большом экране.