Шаг вперед. Орден Красной Звезды на грудь, крепкое рукопожатие и короткая, но от этого не менее искренняя похвала: “Молодец!”
Дело было в Кандагаре. Шел 1986 год. Командующий группировкой генерал Борис Громов награждал своих лучших солдат и офицеров. Капитан Ситников, командовавший мотострелковой ротой, был среди них.
“15 боевых операций, три десантирования, 15 сопровождений автотранспортных колонн” — два с половиной года в воюющем Афгане уместились в пару строчек, оставшихся в документах Центрального архива Минобороны РФ.
В тот день, 28 апреля, рота Ситникова прочесывала “зеленку”. Было необыкновенно тихо и по-летнему тепло. “Эх, до чего ж хорошо — не к добру это”, — почему-то нахмурился командир. Как в воду глядел. Через полчаса идиллию вспорола дикая канонада. Стучали “калаши”, ухали гранатометы. “Духи” взяли роту в кольцо и от всей души мочили с господствующих высоток.
Сколько часов — или все-таки минут? — длился тот бой, он до сих пор не знает. Да, кажется, ребята говорили, что шел он почти шесть часов. Неужели так долго?.. Граната разорвалась в двух шагах от него.
Осколки посекли лицо, шею, кисти. Врачи извлекли их из бедер и легкого. Но это было потом, в кабульском госпитале. А пока, смахивая кровь с ресниц и из последних сил стараясь не думать о боли, он командовал своими бойцами. С минимальными потерями рота вышла из боя. Командир, как написано в наградном листе, “выполнил поставленную перед ним задачу”.
В Союз он вернулся героем.
Спустя 10 лет ему припомнили афганское прошлое. “Он убивал людей на войне. Для него ничего не стоило снова взять автомат в руки”, — это был основной “козырь” гуманного немецкого правосудия, приговорившего бывшего офицера Советской Армии Игоря Ситникова к пожизненному заключению.
Звонок домой
Немецкая тюрьма не чета нашей. У каждого зэка своя шконка, больше смахивающая на добротный диван, сытный завтрак-обед-ужин, прогулки во дворе и занятия в прекрасно оборудованном спортивном зале. В тюремной библиотеке больше книг и справочников, чем в иной московской районке. Даже домой разрешают звонить. Если, конечно, на твоем счету есть деньги.
Этих коротких звоночков ждут в подмосковном поселке Клязьма больше, чем пенсию. Валентина Васильевна, мама Игоря, с раннего утра садится перед телефоном и не отрываясь смотрит на него. “Трень, трень, трень”, — отрывисто надрывается аппарат. Она хватает трубку и, едва сдерживая волнение, говорит спокойным бодрым голосом:
— Ну что, сыночек, как ты себя чувствуешь?
— Да нормально, ма, не волнуйся. Лучше расскажи, как вы там? — перебивает Игорь.
Валентина Васильевна пересказывает домашние новости, опуская детали. Незачем ему знать, что она уже почти не ходит и у нее так опухли руки, что врачи никак не могут поставить правильный диагноз и поэтому не знают, как лечить эту внезапно свалившуюся хворь. Отец тоже “не боец” — кряхтит, кашляет и почти все время болеет.
— Все в порядке, сынок, не переживай... — упрямо повторяет она.
Она ни за что не скажет ему, что их хлипкий домишко совсем покосился, а поправить его теперь некому, да и не на что — каждую лишнюю копейку они отсылают в Германию.
Не пожалуется, что все реже заходят бывшие ученики — ведь у каждого давно своя жизнь, и Валентина Васильевна, некогда обожаемая классная руководительница, вместе с уроками, дневниками и оценками осталась в далеком детстве. Конечно, пока она не болела, к ней частенько прибегали из школы — то один преподаватель слег, то другой — и просили заменить. Шутка ли почти полвека учительствовать...
На сытый Запад
После Афгана часть, в которой служил капитан Ситников, перевели в Крым. Впрочем, после войны в армии он оставался недолго. С началом перестройки Игорь уволился, хотя оставался жить в поселке Советский, рядом с военным городком. Первое время таксовал, потом работал механиком в автомастерской. Подкопив денег, они с приятелем взяли в аренду два “КамАЗа” и трактор и открыли свою “точку”.
— О, гляди-ка, и у нас кооператоры объявились, — судачили про них в поселке. У людей появились первые деньги, и они с радостью меняли отечественные колеса на иномарки. Игорь из Германии пригонял тачки на заказ. Во время одной из таких поездок, в Эрфурте, он познакомился с немкой Лианой и влюбился.
Середина 90-х — самый разгар борьбы с русской мафией в Европе. Громче всех о проблемах с выходцами из Советского Союза кричала Германия, куда в поисках лучшей доли тысячами приезжали наши соотечественники. Большинство легально, как немцы, сосланные при Сталине в Казахстан и любезно принятые потом на историческую родину. “У них не жизнь — малина” — так считали многие: пособия, подъемные деньги, бесплатные языковые курсы, помощь в поисках работы и аренде жилья. Казахстанские немцы бросали все и перебирались в Дойчланд целыми деревнями и селами. О том, легко ли им было “вписаться”, говорит хотя бы один факт: в Союзе их считали немцами, в Германии — русскими. Незваным гостям приходилось намного сложнее, поэтому они старались держаться друг друга.
— К тому времени я уже освоился в Германии, руководил охранниками на дискотеке, — рассказывает Олег, приятель Ситникова. — Вы не представляете, как я обрадовался, когда с ним познакомился, — в Эрфурте тогда, кроме нас, русских еще не было. Устроиться куда-нибудь было очень сложно, даже имея право на работу. Через некоторое время дискотека пришла в упадок, и хозяин-немец решил от нее избавиться. Мы с Игорем, все просчитав, взяли ее в аренду.
Полностью сменили интерьер, набрали новый персонал, вложились в рекламу — и народ снова к ним повалил. Денег на жизнь хватало, а на излишки они вскоре открыли небольшой бар, тоже приносивший стабильный доход.
Русские идут!
“Русские идут!”, “Люди с востока захватывают новые территории!” — русских в Германии становилось все больше, и в немецких газетах началась самая настоящая истерия. “Русская мафия везде!” — внушали с экранов телевизоров добропорядочным бюргерам, а следом показывали сюжеты из демократической России. Темы поражали разнообразием: бандитские разборки в Питере и Москве, и чтобы трупов не меньше десяти; старик-людоед, рассказывающий в камеру, что больше всего обожает женскую филейную часть; мальчик-маньяк, рассуждающий о том, что ножичком резать гораздо приятнее, чем стрелять из пистолета, и т.д. и т.п. В общем, сомневающихся в том, что все русские — мафиози, извращенцы и маньяки, мечтающие перебраться в Германию, чтобы “мочить” всех из автомата, с каждым днем становилось все меньше.
— Доходило до анекдота: помню, к нам с Игорем пришли западные немцы, собиравшиеся в крупнейшем центре открыть свою дискотеку. Мы на их фоне были моськами, однако, узнав, что мы русские, они решили с нами “посоветоваться”, — вспоминает Олег. — Немцы очень не любили, когда рядом с ними танцевали негры или арабы. Поэтому мы устроили своеобразный фейс-контроль: только для белых. На входе наша охрана собирала оружие в корзинку — перестрелки и массовые драки были тогда на всех дискотеках. Все охранники знали: если не пресечешь беспорядок или сам затеешь разборку — Игорь выгонит с работы.
Чеченцы, вьетнамцы, югославы, турки, арабы, “берлинские” русские — кого только не было в Эрфурте. И всем им хотелось хоть что-то поиметь с доходной “точки”.
Наркота, стволы, девочки — обычное “меню” любой дискотеки. Игорь с Олегом работали по ночам и отлично знали эту публику. Если за рынок наркотиков и оружия шли бои местного значения между чеченцами и арабами, то с домами терпимости и поставкой проституток никаких разногласий не было — в Германии это традиционно турецкий бизнес.
Танцевали девочки и на “Манхэттене” — так называлась арендуемая русскими дискотека. К одной из них, 18-летней Айнур, “разогревавшей” публику, частенько заходил турок-сутенер Алтан. Он уже отсидел за свое занятие на родине и, освободившись, продолжал облагораживать немецкую любовную ниву. Ходил он вечно “под кайфом”, но не задирался, поэтому никаких проблем с ним не было.
Допросы, алиби и пр.
10 октября 1995 года, поздно вечером, в Эрфурте из автоматического оружия был расстрелян турок-сутенер Алтан. На следующее утро местные газеты сообщили, что это результат “разборок” между турецкой и русской мафией за власть в городе. В тот же день по подозрению в совершении убийства полиция задержала полтора десятка человек, среди которых оказался и Ситников. На тот момент Игорь прожил в Эрфурте уже два года. Он женился на Лиане, их дочке исполнилось восемь месяцев.
Подозреваемых проверяли больше месяца: допросы, отпечатки пальцев, отработка алиби и т.п. 12 ноября перед Ситниковым извинились и выпустили на свободу.
Игорь легко мог уехать в Россию, будь у него рыльце в пушку — убежал бы, скрылся. Он остался в Эрфурте. А через полгода “герра Ситникоффа” арестовали снова и в сентябре 1996 года предъявили обвинение в заказном убийстве. Вместе с ним по делу пошли два его приятеля — Богдан и Сергей, тоже выходцы из бывшего Союза. Ребята тогда даже не представляли, какие “неприятности” им устроит знаменитое немецкое правосудие!
Алиби Богдана как во время следствия, так и под присягой на суде подтвердили девять человек, трое из которых — абсолютно незнакомые ему немцы. В ночь убийства он был в другом конце Германии, на свадьбе близкого друга. Полиции предъявили фотографии с торжественного мероприятия и с последующего ночного отмечания, но их даже не подшили к делу.
Свидетельница, видевшая убегавших с места преступления убийц и подробно описавшая их в полиции — вплоть до причесок, цвета волос, роста, одежды и т.д. — в предъявленных ей “злодеях” никого не опознала ни на следствии, ни на суде.
Фотороботы, составленные полицией, были похожи на кого угодно, только не на арестованных русских.
На брошенных на месте убийства двух автоматах югославского производства, из которых и был расстрелян турок Алтан, остались отпечатки пальцев, годные, по заключению экспертизы, для идентификации. Та же экспертиза подтвердила, что ни один из отпечатков “русской троице” не принадлежит. Чьи они на самом деле, неизвестно до сих пор.
Та же история и с машиной, на которой приехали убийцы. Снова море отпечатков, и ни один из них ни к Ситникову, ни к его приятелям не имеет никакого отношения.
Наконец само место преступления, где был обнаружен труп. Во время следствия и затем на суде оно вообще... передвинулось на 20 метров! Трудно поверить, но в полиции на компьютере сместили фасады домов, сделав их гораздо ближе друг к другу. В итоге появилась новая “свидетельница” — жительница ближайшего дома. Якобы она, в кромешной темноте, видела убегавших русских. Опознать человека ночью с 10 метров гораздо легче, чем с 30, это и младенцу ясно. На суде фигурировали поддельные фотки, поэтому показания фрау Н. звучали убедительно. Когда же Ситников начал жаловаться во все инстанции на подлог (что, кстати, карается лишением свободы как по немецким, так и по любым международным законам. — Е.М.), фотографии заменили на правильные, но фрау Н. передопрашивать не стали.
После предъявления обвинения Ситникову и комп. стало известно, что руководитель группы следователей г-н Споркманн, озвучивший в газетах “русскую версию”, ранее был судим за обман. До начала суда его уволили из полиции, а потом против него было возбуждено уголовное дело уже за другой обман. Протоколы допросов, подписанные им, оказались подделаны, о чем прямо на суде заявили сразу несколько человек.
— От этих русских совсем покоя не стало. Посмотрите телевизор, почитайте газеты — русская мафия везде. С ней нужно бороться, и бороться беспощадно! — со страстью обращался к суду государственный обвинитель. — Ситников был знаком с убитым турком. К тому же он воевал в Афганистане. А такие люди, взяв автомат однажды, сделают это и во второй раз, и в третий.
Призрак “русской мафии” становился все более зримым и телесным, пока наконец не материализовался в облике Игоря Ситникова со товарищи. Не важно, что улики указывают совсем на других людей, которых еще нужно найти. Главное, чтобы немецкие граждане знали: полиция не бездействует, правосудие не дремлет, и с русскими бандитами на немецкой земле покончено отныне и вовеки веков.
Борьба с “русской мафией”
По телефону он был сама любезность.
— Я так рад, что делом Ситникова заинтересовалась российская журналистка, — убеждал меня в трубку Томас Шерцберг, адвокат Игоря. — Если бы оно было нечистым, я бы за него никогда не взялся. Но здесь... Такой произвол! Такое несоблюдение буквы закона!
Переговоры и согласования сроков моего прилета обговаривались не день и не два — несколько месяцев. В различные министерства и ведомства посылались факсы и мэйлы, велись переговоры по телефону. Наконец, когда все уже, казалось, было “на мази”, я прилетела во Франкфурт-на-Майне.
В тюрьму города Эрфурта, где сидит Игорь, мы планировали поехать на следующий день. Адвокат, хотя его никто об этом не просил, обещал предоставить переводчика и свою машину. Разрешение на свидание, по словам Томаса Шерцберга, уже было у него на руках...
То, что “кидают” в России, — не новость. Но то, что могут по полной программе швырнуть в чужой благополучной стране, мне и в голову прийти не могло.
Адвокат все время был на процессах. К трубке подходил только под вечер, когда за решетку не только иностранных журналистов, но и законопослушных граждан уже не пускают — если только, конечно, не вступил в силу приговор суда. В конце третьего дня г-н Шерцберг наконец нехотя признался: “Разрешения у меня нет, звоните туда сами”.
Работники федеральной тюрьмы тоже были весьма любезны, что, впрочем, не помешало им своим ответом добить меня окончательно: “Мы все понимаем и были бы рады помочь, но в посещении г-на Ситникова вам отказано”.
— По какой причине?
— В соответствии с нашими законами мы не обязаны ее называть, — быстренько прекратил беседу высокопоставленный тюремный чиновник.
Адвокат снова был страшно занят и смог со мной встретиться только в последний день командировки, за несколько часов до отлета.
Старинный особнячок в престижном районе Франкфурта — там в основном располагаются приличные юридические конторы. Тихо, как в деревне, чисто, как в любом маленьком немецком городке. У железного забора вальяжно пристроились глазастые “мерсы” и “БМВ”-кабриолеты, что свидетельствует о недюжинном благосостоянии клиентуры.
Г-н Шерцберг нервно бегает по комнате и то и дело поглядывает на часы.
— Обстоятельств дела я не помню, но знаю, что это была разборка между русской и турецкой мафией, — уверенно говорит он.
— Значит ли это, что до случившегося Игорь Ситников уже был “на заметке” у полиции или задерживался по какому-нибудь другому поводу? Откуда вообще взялась информация о его принадлежности к мафии?
— Нет, никаких претензий до убийства турка к нему не было, — слегка проясняет ситуацию адвокат. — Но тут сомневаться не в чем — большинство русских, приезжающих в Германию, русская мафия и есть. А, кстати, почему вы интересуетесь этой историей? Я вообще в вас не уверен — может быть, вы — агент КГБ?
Г-н Шерцберг явно переутомился на работе или начитался шпионских романов. Малопонятный нормальному человеку разговор “глухого с немым” продолжался 40 минут, по истечении которых адвокат с явным облегчением распахнул дверь и железным рукопожатием стиснул мою руку, что на международном языке жестов означало “ауф видер зеен”. Чао.
“В гражданстве отказать”
Впрочем, на адвоката я обижалась зря. Наверное, он не мог поступить по-другому. Все предыдущие защитники Игоря, ознакомившись с делом, тоже охотно за него брались, а потом честно говорили: “Извини, я не донкихот. Я не могу идти против ветра”.
Против предыдущего адвоката Ситникова, сделавшего снимки с места преступления и вместе с липовыми, фигурировавшими на процессе, отправившего их в Верховный суд, было возбуждено уголовное дело. Нашли формальный предлог, не имевший к “русскому делу” никакого отношения, и приговорили к 13 месяцам тюрьмы (условно). Понятно, что после этой истории защищать русских ему совсем расхотелось.
— Ребят скоро отпустят, на них ничего нет, — говорили нам юристы в самом начале. Потом их прогнозы стали менее оптимистичными — “ничего не понимаем, действия полиции незаконны, но, кажется, их все равно посадят”, — рассказывают немецкие знакомые Ситникова.
— Когда Игоря арестовали во второй раз, мне позвонили из Германии и сказали буквально следующее: “Продайте все, спасайте сына. Дело против него сфабриковано. Ищите 20 тысяч марок (около 15 тысяч долларов. — Е.М.), и Игоря освободят, — вспоминает его мама, Валентина Васильевна. — Но откуда у меня, простой русской учительницы, всю жизнь прожившей в бараке, такие деньги?”
Впрочем, если бы арестованная троица имела хоть какое-то отношение к русской мафии, деньги на их освобождение точно б нашлись. Судя по всему, первоначальный расчет делался именно на это. Но к моменту убийства дискотека захирела и уже не приносила особых доходов (полтора года — срок жизни любого нового заведения, после чего в него снова нужно вкладывать средства. — Е.М.), а после ареста бизнес Игоря вообще отошел к другим людям. Да и не верили они тогда, что в демократической Германии вообще такое возможно...
Игорь Ситников родился в Подмосковье, учился в Ленинграде — в Высшем командном училище им. Кирова, исполнял интернациональный долг в Афганистане и, раненый, сумел вывести своих бойцов из ловушки. Почему же, спросите вы, за него не вступились ни наше посольство, ни МИД, ни правозащитные организации?
Расслабьтесь, дальше начнется самое интересное. Игорь Ситников вообще НЕ гражданин России и, по существующему законодательству, он НЕ может рассчитывать на то, что когда-нибудь им будет. Последнее место службы и прописки Ситникова И.В. — пос. Советский, Крым, Украина. В Германию он уезжал еще гражданином СССР. Ни об украинском, ни о немецком гражданстве русский офицер Ситников никогда не грезил и не просил. Он себя считал гражданином России. Во время ареста и суда он числился “лицом без гражданства” и был на положении какого-нибудь беженца из воюющей Сьерра-Леоне или того же Афганистана. И отношение к нему было соответствующее. Теперь же он осужден за тяжелое преступление, совершенное на территории Германии. А в соответствии с законом о гражданстве, “отклоняются ходатайства о приеме в гражданство РФ лиц, которые осуждены и отбывают наказание в виде лишения свободы за действия, преследуемые по законам РФ”.
Убийство — во всем мире тяжелейшее преступление. Редко какое государство встает на защиту своего гражданина, совершившего этот грех.
А если сам факт совершения преступления (судя по имеющимся документам, так оно есть) под большим сомнением?
А если “преступник” даже не гражданин? Неужели он даже не может рассчитывать на справедливое судебное разбирательство, гарантированное каждому из нас статьей 6 конвенции “О защите прав и основных свобод человека”?
Получается — не может. Особенно в стране, которая очень ревностно следит за соблюдением прав человека именно в России.