по Европе рыскал,
уходил и вновь маячил
в отдаленьи...”
В.Маяковский,
“Владимир Ильич Ленин”
В 2002 году отмечаются два юбилея: 85 лет Великой Октябрьской социалистической революции и 65 лет того, что историки называют Большим террором. Оба юбилея взаимосвязаны: в 1937 году двадцатилетие революции 1917 года было отмечено именно Большим террором.
А.И.Герцен писал, что рассказы и размышления о 1812 годе и о 1825 годе были своего рода исходными в его сознательной жизни. Для меня — и, думаю, большинства моих ровесников — такими стартовыми являются годы Большого террора и Великой Отечественной войны. Поэтому к ним я постоянно возвращаюсь в своих заметках.
I. СЕАНС ЧЕРНОЙ МАГИИ
1. Когда фантазия бледнеет...
“В час небывало жаркого заката, — начинает М.А.Булгаков “Мастера и Маргариту”, — в тот час, когда уже, кажется, и сил не было дышать” — в Москве появился Воланд и его свита: “нечистая сила” — как попросту называл их председатель жилкооператива Никанор Босой.
И началось!
Берлиозу отрубают голову свои: комсомолка — а не враги и не интервенты.
В несколько часов седеет Римский.
Деньги в руках москвичей оказываются бумажками.
От обещанных женщинам платьев, обуви, духов остаются одни слова.
Бенгальского то обвиняют и отрывают голову, то его реабилитируют и голова ему возвращается.
Сокрушительный погром происходит всего за одну ночь в доме, в котором проживают известные советские писатели, критики, художники.
Для сидящих на полу зрителей устраивается театральное представление на тему “Сдайте государству валюту”.
Воланд устраивает смотр всех злодеев всех времен, но они выглядят просто детьми на фоне героев революции 1917 года...
В этой вакханалии безупречно работают только органы безопасности. Так, они “с поразительной быстротой” сумели найти в шкафу номера четыреста двенадцатого гостиницы “Астория” в Ленинграде только что бежавшего из Москвы финдиректора “Варьете”. Правда, как пишет М.А.Булгаков, “замечательно продвинули следствие вперед” “показания Аркадия Аполлоновича, интеллигентного и культурного человека, свидетеля толкового и квалифицированного”.
Все это (и многое еще) Булгаков если и придумывал — то отнюдь не только “из головы”: материала вокруг было более чем достаточно.
Но самая буйная, самая смелая фантазия самого гениального писателя ХХ века не могла даже близко соперничать с тем сеансом черной магии, который развернулся в тридцатые годы в СССР.
2. Большой террор
В декабре 1934-го убит Киров. В том же декабре за это убийство расстреляны 13, как говорили, “молодых зиновьевцев”.
В январе 35-го осуждены за подстрекательство Зиновьев и Каменев.
В августе 36-го их судят снова вместе с известными сторонниками Троцкого по делу “объединенного центра”. Признание обвиняемых и расстрелы.
В январе 37-го новый процесс, уже над “параллельным центром”. Опять известные всей стране люди признаются в предъявленных обвинениях. Опять расстрелы.
В июне 37-го — трибунал над маршалами и генералами группы Тухачевского. Признания и расстрелы.
Но вскоре и члены трибунала тоже идут под суд и гибнут.
В марте 38-го — процесс над “любимцем партии” Бухариным и преемником Ленина на посту главы Советского правительства Рыковым. Признания и расстрелы.
Среди признавшихся и расстрелянных — группа сотрудников самих органов безопасности во главе с наркомом Ягодой (организовывавших и проводивших предыдущие процессы).
А в конце 38-го — арест заменившего Ягоду Ежова и ряда других руководителей НКВД. Признания. Расстрелы.
Но теперь уже признания о совершенных в ходе репрессий ошибках. Последовала реабилитация какой-то части еще не расстрелянных.
Все процессы — под аккомпанемент пленумов ЦК Коммунистической партии, включая тот знаменитый, лета 1937 года, на котором, во-первых, были предоставлены чрезвычайные полномочия органам, во-вторых, были организованы для немедленной расправы тройки (с обязательным участием первых секретарей партийных комитетов) и, в-третьих, было официально разрешено применение пыток.
По ходу процессов обвинения “обогащаются”: от антипартийных заговоров и планов убийств Сталина и его соратников — к массовому вредительству и, наконец, к шпионажу в пользу дефензивы, сигуранцы, гестапо и прочих зарубежных разведок.
“Центры” должны, естественно, быть ядром крупных организаций — иначе какие же они “центры” и какая же в них опасность? Что это за “верхи”, у которых нет массовой агентуры?
И, следовательно, надо эти массы найти. И их повсеместно находили.
Сначала — в партии. Если враги в партии, то они есть и во всех структурах, ею возглавляемых: в советском аппарате, в армии, в профсоюзах, в комсомоле и, наконец, в самих органах безопасности. Везде.
Враги в компартии объединяются с антисоветскими партиями — от меньшевиков и эсеров до кадетов. Даже со сторонниками царизма. В итоге появляются “враги народа”.
Но эти партии опираются на представителей классов “бывшей” России и, в особенности, на крестьянство и интеллигенцию. Тут — главные массы “врагов народа”.
Шпионов ищут прежде всего среди иностранцев — как приехавших по линии Коммунистического Интернационала, так и среди приезжавших для участия в строительстве центров индустрии. И, наконец, шпионы — среди всех тех советских граждан, у которых национальность совпадает с названиями других государств, — поляков, финнов, немцев, корейцев, греков и т.д.
При таком подходе области и города получали “нормативы”: и по числу подлежащих аресту, и по числу расстрелянных. В стране начался Большой террор.
3. Самое грандиозное насилие?
За какую-то пару лет — с 36-го по 38-й годы с пиком в 37-м было только расстреляно — по данным А.И.Солженицына — не менее 500 тысяч “политических” и несколько миллионов осуждено. Александр Исаевич опубликовал многотомный “Архипелаг ГУЛАГ”. Он проделал исключительно важную для страны, для народа, для государства, для всех нас работу, от которой уклоняются до сих пор десятки учреждений, получающих государственную зарплату и, казалось бы, обязанных дать народу правдивые исследования.
Большой террор окутан своего рода теориями о его чрезвычайности, исключительности.
В чем эта исключительность? В пытках? Нет, не в пытках.
Н.С.Хрущев, с именем которого справедливо связывают заслуги в деле реабилитации жертв этого террора, несомненно, лукавил, когда писал о том, что до 1934 года нарушений законности не было.
На самом деле пытки начались с первых же лет революции. Только в одной книге Мельгунова собраны леденящие душу факты массовых чудовищных пыток: от прибивания гвоздями погонов к плечам офицеров и до прижигания половых органов свечами. Если в казачьих станицах Дона убивали “только” (!) мужчин в возрасте от 16 до 65 лет, то в кишлаках Средней Азии уже вырезали всех поголовно — как “басмачей”.
Нет ничего специфического и в массовости террора. В Гражданскую войну десятками тысяч расстреливали: “белых” в Крыму, восставших против продразверстки тамбовских крестьян и т.д. Именно при Ленине были созданы концентрационные лагеря. За годы революции миллионы граждан России погибли, были репрессированы, сами были вынуждены бежать за границу или были туда высланы по указанию того же Ленина.
Спустя десять лет еще более массовым стал террор против крестьянства. Почти два миллиона осужденных, еще два миллиона высланных, не менее 5 миллионов умерших во время организованного в стране Коммунистической партией и советской властью голода. Сталин, в беседе с Черчиллем, назвал цифру в 10 миллионов. Но скорее более прав А.И.Солженицын, говоря о 15 миллионах жертв.
В чем же тогда особенность Большого террора?
Во-первых, удар был направлен на “своих”. Буржуазия, помещики, крестьяне — это враги социализма. Процессы начала тридцатых годов — по промпартии и т.д. — должны были запугать интеллигенцию, пресечь любые ее мысли о своей руководящей роли в ходе индустриализации (в которой, естественно, без интеллигенции никак не обойтись). А вот Большой террор с самого начала был направлен против “своих”.
Во-вторых, среди “своих” главный удар наносился по “верхам”. Чем выше уровень пирамиды диктатуры пролетариата, тем выше процент репрессированных в соответствующих “слоях” аппарата.
В-третьих, Большой террор шел волнами. Те, кто осуждал и репрессировал первую волну, сам становился жертвой на следующем этапе. А организаторов этого следующего этапа ждала в будущем та же участь.
В-четвертых, среди жертв Большого террора значительный удельный вес занимали палачи. Расстреливали тех, кто сам пытал и расстреливал в Гражданскую. Под пули шли организаторы чудовищной расправы над российским крестьянством. Тухачевского расстреляли по ложному обвинению в шпионаже. Но его бы расстрелял любой суд демократической некоммунистической России: и за Тамбовщину, и за Кронштадт. Маршал Блюхер стал жертвой после того, как он сам отдал на расстрел своих коллег по Красной Армии. А расстрелянные Крыленко, Ягода, Ежов — герои уже Большого террора.
Поэтому категория “необоснованные репрессии” относится во многих случаях, если не в большинстве дел Большого террора, только к форме процесса осуждения. По существу же, судили и казнили палачей.
И еще об одной особенности нельзя не сказать. Именно жертв Большого террора реабилитировал ХХ съезд по инициативе Н.С.Хрущева. Поэтому именно Большому террору, условно говоря, “повезло” с “освещением” его. Реабилитированные сотрудники аппарата диктатуры пролетариата не получили своих постов, но они внесли “посильный вклад” не только в разоблачение, но и в искажение сути Большого террора и тем самым объективно реабилитировали прежде всего КПСС и Советскую власть.
А вот о жертвах террора коммунистов в революционные годы, о страданиях и гибели многовекового хребта России — ее крестьянства — вообще, как оказалось, некому даже рассказывать.
Материалы же о 1937 годе составили у меня целую библиотеку. Опираясь на нее, на книги многих авторов, я и продолжу свои заметки в следующих номерах.