Тихо-мирное утро на “М1”

  — Олеся, как ты здесь очутилась?
     — Училась в ГИТИСе, увидела объявление, что требуется ведущий на М1, и телефончик. Сразу позвонила. На том конце провода спросили: “Вы хотите в “Голую правду” или в “Телекинез”?” “Ё-мое, куда я попала?” — подумала. Тут случайно увидела Вадика и выпала в осадок. Неужели это он? Уж не обозналась ли? Потом Вадик рассказал мне историю, что Галина Волчек на какой-то вечеринке перепутала его с Малаховым.
     Вадим Тихомиров (в дальнейшем просто Тихомиров):
     — А я начинал в “Экспресс-камере”, два года отработал. Потом пасся за кадром на разных программах. Летом 98-го мне поступило два предложения: одно лично от Александра Любимова. Это то же самое, как если бы пригласил Господь Бог.
     — Он тебя приглашал во “Взгляд”?
     — Нет, он хотел, чтобы я стал соведущим программы “Здесь и сейчас”, причем концепция была совершенно другой, чем та, которая потом демонстрировалась: прямые включения, экшн и без всякой политики.
     — То есть он увидел тебя в “Экспресс-камере”, и ему понравилось?
     — Наверное. Самое главное, что неожиданно. Но именно в “Экспресс-камере” я был очень популярен, все меня узнавали, и милиция в том числе. Без очереди пропускали. Скажешь волшебное слово “Экспресс-камера”, и — порядок. Помню, у Меладзе был концерт в “Олимпийском”, и мы к нему пришли. Ждем. Я говорю: “Ну сколько можно ждать еще?” И нам его тут же вывели, и я все, что хотел, у него спросил. Так вот, позвонил мне Любимов, было очень приятно, супер. Это как бы все — попал. А тут Новоженов ко мне подходит: “Приходи ко мне”. “Хорошо, Лев Юрьевич”. И сам не знаю, то ли во “Взгляд”, то ли к Новоженову теперь. Новоженов говорит: “Я тебя приглашаю ведущим”. Но потом дефолт, и все с Любимовым накрылось медным тазом. Делать нечего, я пошел к Новоженову. Лев Юрьевич говорит: “Ну, здорово. Пришел?” И стал я у него корреспондентом в “Сегоднячке” работать.
     — Но Лев Юрьевич, говорят, очень разный, а в гневе так вообще страшен.
     — Да, мне тоже про него говорили: он и замечательный, и обаятельный. Но один знающий человек про него сказал: “Забудь и поставь большой знак минус”. Я говорю: “Не может быть”. Но на самом деле так и оказалось, хотя в один и тот же миг он мог быть деспотом, тираном, агрессором, а потом вдруг превращался в милейшего человека. До чего только у нас не доходило. Он про меня: “Где этот подонок? Ничего не делает”. Потом мирились, выпивали. Но он все равно хотел меня сделать ведущим. Репортером-то неинтересно, только и говоришь: “Сегоднячко Белка и Стрелка сотворили подвиг Гастелло”, больше ничего. А начнешь спорить, сразу: “Идите вы в задницу, в программу “Времечко”. И тут случилось чудо. Мой товарищ, который уже работал на М1 в программе “Наши в городе”, говорит: “Приходи к нам вести утренний канал, здесь интересно”.
     — А ты “жаворонок”?
     — Нет, просто я утром очень добрый. А вот вечером я томный, загадочный.
     — Гордон в “Хмуром утре” такой негодяйчик, а ты, стало быть, весь белый и пушистый?
     — Как ни странно, действительно с утра я добрый, радостный, хороший. И программа так задумывалась, чтобы всем было весело с самого утра. Я напридумывал кучу идей, чтобы чемодан сам раскрывался, яичницу в эфире жарим.
     — Ты выбирал Олесю?
     — Руководство, но в принципе я. Ди-джейки с радиостанций приходили, ведущие новостей, журналистки-шоуменки разные.
     — Но почему Олеся-то получилась?
     — Она симпатичная блондинка и еще умная.
     — Зачем тебе умная?
     — Это очень важно. Она еще и естественна. Я смотрел много западных ток-шоу, и все их ведущие — непосредственны. Недавно видел итальянский аналог “Угадай мелодию”. Хохотал до упаду.
     — А Пельш не тянет?
     — Пельш — хороший ведущий, но не вдолгую. Он всегда одинаков. Когда выходит нештатная ситуация, он не знает, что делать. А в Италии было просто безумие в студии.
     — Но Олеся для тебя лишь фон. Ты солист, а она на подпевках.
     — Правильно. Еще не хватало, чтобы девушка-красавица — и вела свою программу. Женщина должна молчать.
     Олеся: — Ничего себе!
     Тихомиров: — Шучу. Да Олеся тоже хороша: иногда сидит-сидит, потом как ввернет словечко.
     Олеся: — А короля делает свита.
     Тихомиров: — Во, кого пригрел на своей груди. Но это жизнь.
     — Олеся, тебя устраивает такое распределение ролей? Ты здесь как бы актриса второго плана.
     Олеся: — Он главный, а я со своим уставом в чужой монастырь не пойду. Он генерал, а я под него подстраиваюсь. Я понимаю свою роль и свое место, хотя это и нелегко. Сегодня я на вторых ролях. Завтра видно будет.
     Тихомиров: — Любой человек хочет солировать. Но научись сначала, потом будешь солировать хоть 24 часа в сутки. А я всегда был говорливый. Не могу молчать.
     — Ты, наверное, жесткий начальник. Чуть что — разговорчики в строю, упал — отжался.
     Олеся: — Есть небольшая уловка. Иногда он на меня так смотрит, думаю — ну все, убьет, тогда я быстро замолкаю. Вадик делает подводку, а потом меня осеняет, и я обычно всегда нахожу, как вывернуться. И понимаю, что — мир, и до конца эфира войны не будет.
     Тихомиров: — Иногда в начале эфира не знаешь, что сказать. Ищешь виноватого — а тут она. Но Олеся на меня не обижается.
     — Телепрограмма — это жизнь. И тут может быть и любовь, и ненависть.
     Олеся: — У телеведущего должна быть вторая профессия — психолог.
     Тихомиров: — Главное — чтобы люди радовались. Мы выходили в эфир утром после 11 сентября. И все равно должны были быть добрыми и веселыми.
     — Но вот на передаче ты весь такой радостный и счастливый. А дома, наверное, ужасный монстр.
     — Да нет. Я такой же. Хотя всякое бывает, и, конечно, это сказывается на моих близких.
     — Жене твоей не завидую.
     — Да я не про жену вовсе. Просто не люблю, когда прихожу в компанию, а все говорят: “О, Вадик, ну давай, сбацай нам что-нибудь”. Ну не могу я радоваться просто так и понтить специально.
     — Но телевидение — это сумасшествие. Ты, наверное, тоже немного того?
     — Когда мне плохо, я люблю очень по Арбату прошвырнуться.
     — Плохо от чего?
     — От безразличия.
     — Ты так хочешь, чтобы на тебя все время оборачивались?
     — Нет, я совсем не про это. Хотя когда узнают — приятно. И продавщицы кричат: “О, Тихомиров!”
     — Так, может быть, ты к продавщицам специально подходишь, чтобы тебя узнали?
     — Сейчас мне все равно. А раньше ходил, светил лицом.
     — ТВ такая штука: сегодня ты великий, а завтра — ноль.
     — Так и есть. Я это все прошел. Когда работал в “Экспресс-камере”, меня знали все, в ресторан приглашали. Но год прошел, и обо мне все забыли. А безразличие — это когда ты улыбаешься, а тебе в ответ — нет. Или видишь, как тебе рады, но чувствуешь, насколько это фальшиво.
     Олеся: — А я, когда мне плохо, дома на фортепиано играю. Обычно грустную музыку.
     — Вадик, ты по натуре моногамный или полигамный?
     — Пусть жена скажет. Если мне доверились, то это до конца. И я, если кому-то поверил, — все, могила. А раздваиваться тяжело очень.
     — Но ТВ — верх непостоянства. И кинуть человека там не проблема.
     — Это есть, конечно. Но меня кинули только один раз. А все время врать надоедает. Я понимаю, что постоянство может надоесть. Даже женщинам. Поэтому журналистов я ласково называю проститутками. И это правильно, потому что журналист — это товар, и он должен продаваться. Конечно, есть люди, которые не продаются, но таких мало.
     — А Олеся по твоей терминологии тоже, значит, проститутка.
     Олеся: — До этого он мне такого не говорил.
     Тихомиров: — Теперь знай.
     Олеся: — Ах ты какой! Если честно, я до этой стадии не дошла. Да и не собираюсь я продаваться.
     Тихомиров: — Конечно, хочется совмещать свою программу с определенным заработком.
     Олеся: — Одна певица в интервью сказала: “Я выхожу на сцену только для того, чтобы заработать”. Вот это мне кажется проституцией.
     — Да это все нормально, наверное. А на ТВ главная проституция — это “джинса”.
     Тихомиров: — Ненавижу. Хотя многие артисты предлагали большие деньги.
     — Правильно. Ведь люди хотят засветиться.
     Тихомиров: — Да, звонят, предлагают. А я им говорю: “Пошли вы на...”
     — Ну а если жизнь заставит?
     — Один раз заставит, другой. А потом ты уже не человек. Я обо всех в “Останкино” знаю все — кто берет, кто не берет. Вот на днях звонил один исполнитель, предлагает деньги большие.
     — А ты ему говоришь: “Приходи, а деньги оставь при себе”?
     — Нет, я его просто не люблю. Ну и зачем общаться с человеком, которого не любишь?
     — Так это же интересно.
     — А я не могу так. Противно. Поэтому я всегда стараюсь разговаривать с хорошими людьми.
     — Твоя жена не ревнует тебя к Олесе?
     — Нет, она у меня понятливая. Даже разговоров никогда не было. Если бы захотел обмануть, давно бы уже обманул. Это очень легко делается.
     — Ты такой классный парень. А вот другие — гады, но зато они работают на главных телеканалах и имеют такие деньги, которые тебе не снились.
     — Но время все расставит на свои места. Я вот в детстве украл как-то вещь, и меня засекли. До сих пор стыдно. И я стольких людей знаю, которые хапали, хапали, и мне очень хорошо известно, что с ними происходит. У меня никогда не было блата и никогда не будет. Всего добился сам. Да, наверное, на Первом канале работать престижнее. Но у всех разные задачи в этой жизни. Да и где бы я сделал такую сумасшедшую программу. Хотя посмотрим, что будет дальше.
     — Понимаю, о чем ты говоришь. 27 марта будет конкурс на шестую кнопку, и М1 хочет ее занять.
     — Хочешь — честно скажу. Меня на метровые каналы приглашают уже очень давно. Причем приличные люди и на хорошие деньги. Конечно, я могу прийти и сказать: “Возьмите меня, я же такой талантливый”.
     — Да уж явно не хуже, чем Леля Турубара, которая “Утро” на ТВ-6 вела.
     — Конечно. Они там без телесуфлера слова сказать не могут. Но я-то не попка.