Новокузнецкие киллеры

  Родился в 1959 году. В 1986 г. окончил юридический факультет МГУ. После окончания университета работал в Московском уголовном розыске, затем в Интерполе. В 1994 году защитил кандидатскую диссертацию. В настоящее время является экспертом по вопросам организованной преступности.
     Эта банда из Новокузнецка наводила ужас на криминальную Москву. Бывший спецназовец Владимир Лабоцкий создал настоящую машину смерти, не имевшую себе равных в преступном мире. На фоне их изуверств бледнеет даже громкая кровавая слава “курганцев”. Они не искали покровительства авторитетных людей, абсолютно не воспринимали принципов бандитского сосуществования. Они изобрели свой “фирменный” способ убийства, используя мясницкие топоры. По вашим многочисленным просьбам “МК-Воскресенье” публикует новый отрывок из книги Артема Рудакова, выходящей в издательстве “Эксмо”.
    
     Криминальная карта Новокузнецка начала девяностых была похожа на разноцветную мозаику, в которой каждый отдельный цвет обозначал зону влияния той или иной группировки. В городе действовали две противоборствующие силы: бригады, состоявшие из бывших спортсменов-силовиков, и банды блатных, которые четко придерживались принципов воровского закона. Спортсмены, отрицавшие “закон честных арестантов”, жестко конкурировали с “синими”. Однако между сходными по идеологии группировками единства тоже не было. Каждый “авторитет”, неважно — спортсмен или уголовный пахан, стремился подставить ножку другому “авторитету” и прибрать к рукам его владения. Новокузнецкий криминалитет раздирала междоусобная грызня. Разборки, во время которых шли в ход автоматы Калашникова и ручные гранаты, случались с удручающим постоянством каждые две-три недели. Братки из враждующих группировок нещадно истребляли друг друга. На могилах погибших “авторитетов” и боевиков звучали грозные клятвы о мести. Едва справив поминки, братва снова бралась за оружие. И опять все начиналось сначала: разборки, стрельба, кровь. Лидеры были не в силах остановить это кровавое безумие. Да и не особенно хотели. * * *      Сложившаяся в преступном мире ситуация была на руку Лабоцкому. Он сразу определил самое уязвимое место потенциального противника — разобщенность. Если кто-то завалит, к примеру, Шепилова, то вся кодла блатных и большинство авторитетных спортсменов встанут на уши от великой радости. Потом начнутся наезды на территорию обезглавленной бригады. Заварится такая каша, что трудно будет разобраться, кто все это начал. Лабоцкий совершенно точно знал, что в городе пока не существует централизованной воровской власти или сильного альянса бандитских группировок. Здесь — как в джунглях: каждый сам за себя. Исходя из этого, Лабоцкий вывел свой главный стратегический принцип: выбивать конкурентов поодиночке. Теперь предстояло наметить цель для первого удара. * * *      Центр города и околоцентральные районы контролировали серьезные группировки, замахиваться на которые было слишком рискованно. Лабоцкий прикармливал парочку оперов из местного уголовного розыска, и они обеспечивали его превосходной разведывательной информацией. Новоявленный лидер знал всю подноготную своих будущих врагов.
     Группировка Коростылева: около сотни бойцов, отличное вооружение, связи в ментовке и городской администрации. Сам Коростыль — мастер спорта по боксу, бывший тренер одного из спортивных клубов, ранее не судимый, умен, хитер, жесток.
     Группировка Шепилова: около семидесяти активных участников, все хорошо вооружены. Имеется широкая сеть коррумпированных связей. Шепилов — мастер спорта по самбо, судимостей не имеет, обладает всеми необходимыми для лидера качествами.
     Самую сильную в городе команду уголовников возглавлял тридцатилетний вор в законе по кличке Шмель. Он молод, энергичен, имеет безукоризненную репутацию и пользуется значительным авторитетом среди блатных. Однако ему не подчиняются другие банды уголовников, действующие в Новокузнецке и районе. Поэтому нельзя говорить о Шмеле как о едином лидере.
     Помимо крупных бандформирований в городе орудовали бригады помельче, состоявшие из 20—30 участников. Претендовать на наиболее лакомые куски территории они не могли в силу своей малочисленности и лютовали в окраинных рабочих районах. Окраины Новокузнецка представляли для местных “авторитетов” весьма незначительный коммерческий интерес. Обитавшие там нищие пролетарии жили от зарплаты до зарплаты, поэтому взять с них было практически нечего. Правда, некоторые группировки имели на окраинах точки сбыта фальшивой водки и еще хилой в то время торговли наркотиками. Что касается бригад, считавших окраины своей территорией, то они в основном занимались заурядной уголовщиной: разбоями, угонами автотранспорта, мелким вымогательством и частенько совершали наезды на чужие, более прибыльные точки. По этой причине братва из солидных структур была постоянно на ножах с этими “детьми проходных дворов”. “Идеальная ситуация!” — размышлял Лабоцкий. Если вдруг кого-то из окраинных лидеров застрелят на улице, то поди разберись, чьих рук дело его смерть, ибо при жизни тот имел проблемы почти со всеми группировками города. Тут много косяков ляжет. Конечно, теоретически все выглядело легко и просто. Дело оставалось за малым: подвергнуть бригаду первому серьезному испытанию.
     Объектом для нападения Лабоцкий избрал банду Николая Селиванова по кличке Лысый, которая “держала” кварталы Зареченского массива. По данным уголовного розыска, в ее составе насчитывалось около тридцати человек. Приняв решение, Лабоцкий отправил в Заречье группу разведчиков. В своей обычной манере он действовал осторожно, продуманно, но вместе с тем очень жестко. * * *      Завизжав тормозами, красная “шестерка” лихо остановилась возле подъезда девятиэтажной “коробки”. В салоне громко орала магнитола. Входивший в моду Миша Шуфутинский хрипло вещал на весь двор:
     “Гоп-стоп, Сэмэн, засунь ей под ребро,
     Гоп-стоп, смотри ж, не обломай перо
     Об это каменное сердце
     Суки подколодной...”
     Сидевшие на скамье у подъезда коммунистические бабушки неодобрительно поджали губы. Из машины выпорхнули хохочущие во все горло, явно подогретые спиртным девицы в мини-юбках. Они выглядели как стопроцентные шалавы, каковыми и являлись в действительности. Телок сопровождали двое бритоголовых, широкоплечих парней с сигаретами в зубах. В каждой руке у них звенело по две бутылки. Прежде чем зайти в подъезд, развязная компания хором закричала: “Жу-рик! Жу-рик!” Перепуганные старушки втянули головы в плечи.
     Из окна на пятом этаже высунулась не обезображенная интеллектом харя с распространенной среди крутых стрижкой “площадка”.
     — Давайте, б..., поднимайтесь, — крикнул Журик, призывно махая рукой, — я, б..., уже зае... вас ждать!”
     — Ну ни х... себе! — заорал в ответ один из парней, — думаешь, легко в этом городе ох...нных телок подснять?! Ни х... подобного!
     Когда компания наконец исчезла в подъезде, старушки, обалдевшие от матерщины, дружно заворчали:
     — Управы на них нет, хулиганье проклятое...
     Управы на этих ребят действительно не было. Все они входили в бригаду Селиванова, который нашел полное взаимопонимание с районным милицейским руководством. Однако тот вечер выдался богатым на визиты подозрительных личностей. Примерно через двадцать минут возле машины селивановских пацанов мягко припарковалась белая “восьмерка”, из которой вышли четверо крепких ребят с короткими стрижками. Посмотрев куда-то вверх, они молча зашли в подъезд.
     В квартире Журика кипело непринужденное веселье. Включенный на полную громкость магнитофон разносил с первого по девятый этаж бодрящую мелодию:
     “Эх, червончики, мои червончики,
     Ах, милые зеленые мои...”
     Дамы восседали на коленях своих кавалеров и пили водку из граненых стаканов. Журик предложил кентам забить косяк, но в этот момент кто-то стал сильно стучать в дверь.
     — Кого еще принесло?.. — Хозяин квартиры неохотно ссадил девицу на диван и пошел открывать. По двери ударили уже чем-то тяжелым.
     — Че надо? — спросил Журик.
     — Я ваш сосед снизу, — раздался голос с лестницы.
     — Че надо?! — повторил хозяин.
     — Вы не могли бы сделать музыку потише?..
     — Иди в жопу, — душевно посоветовал Журик.
     Однако сосед не отставал:
     — Мне завтра рано на работу!
     — Я тя щас урою, козел, — проворчал Журик и открыл дверь. Но показать свое боксерское мастерство он не успел. Его голову раскроил острый как бритва топорик для рубки мяса.
     Переступив через застрявшее в дверях тело, четверо парней в масках, вооруженные мясницкими топориками, ворвались в квартиру. Они пришли явно не вовремя. Нисколько не стесняясь друг друга, селивановские с тяжелыми охами-вздохами трахали телок. Одна бесхозная дама сидела в кресле и задумчиво курила “беломорину”, набитую анашой. Появление незваных гостей ее абсолютно не заинтересовало. Она смотрела куда-то мимо них.
     Главарь чужаков ногой сбил с тумбы орущий магнитофон. Бас Шуфутинского оборвался на взлете. Удар топором раздробил позвоночник одного из бандитов. Девицы пронзительно завизжали, но люди в масках свирепо цыкнули:
     — Молчать, суки!
     Стало тихо.
     Селивановский медленно поднялся с дивана:
     — Пацаны, вы кто?!
     Вопрос повис в воздухе. Парень в маске сделал шаг вперед. Топор в его руке описал правильную дугу и рассек шею бандита. Кровь из артерии брызнула упругим фонтаном. Селивановский беззвучно рухнул на пол. Глаза девчонок с ужасом следили за безжалостными пришельцами.
     — Слушайте внимательно, — бросил старший, — сейчас вы оденетесь и свалите отсюда. Запомните: вы ничего не видели. Если вякнете ментам хоть полслова, мы вас найдем и порубаем почище, чем этих уродов. Все поняли?..
     Девчонки поспешно закивали головами. От страха они потеряли дар речи. Однако убийцы сдержали свое слово и позволили им уйти. Когда девчонки исчезли в подъезде, старший отрубил кисти мертвых братков.
     — Это покажем шефу, — угрюмо произнес он. — Кривой, давай сумку. * * *      Подробности зверского убийства трех бандитов из бригады Селиванова просочились в городскую печать. В последний год советской власти пресса, по существу, уже работала в капиталистическом режиме, поэтому газеты вышли с кричаще-ужасающими заголовками вроде: “Кровавая бойня на Октябрьской улице”. Народ, читая красочные описания изрубленных топорами трупов, ахал и восклицал: “Что творится!..” Новокузнецкая братва хоть газет и не читала, но была в курсе происшедшего. По городу с новой силой зациркулировали слухи о таинственных беспредельщиках. Однако наибольшее беспокойство царило, разумеется, среди членов пострадавшей группировки.
     Едва услышав об убийстве своих, селивановские пацаны без приглашения подтянулись к штабному кафе “Орион”.
     Лидер группировки Николай Селиванов, коренастый, крепкий мужчина с изрезанным морщинами широким лицом, в свои тридцать восемь лет был совершенно лысым, за что и получил “партийную” кличку. Он приехал в “Орион” на своей “девятке” в числе первых. По его приказу хозяин кафе вывесил на двери табличку “Закрыто на переучет”, чтобы случайные люди не помешали провести конкретный разбор. Поставленные на стрем охранники пускали внутрь только парней из бригады, которые подъезжали один за другим.
     Лысый восседал во главе вереницы сдвинутых столов и катал в толстых пальцах импортную сигарету. Его рубашка была по-блатному расстегнута, на мощной шее блестела золотая цепь. По правую руку от главаря занял место его заместитель по кличке Тугрик, прозванный так из-за ясно видимых на его лице монголоидных черт. Среди селивановских братков преобладала безбашенная молодежь, воспитанная улицей. Часть бригады составляли уголовники, имевшие одну-две судимости. Сам Селиванов еще в начале перестройки получил три года за вымогательство. В зоне он настолько заматерел, что, вернувшись в родные края, сколотил свою бригаду.
     Мрачно оглядев братву, Лысый прикурил от золотой зажигалки и спросил:
     — Ну, на кого косяк положим?
     Слово взял Тугрик, выполнявший в группировке роль мозгового центра.
     — Тут сразу не поймешь. Со многими бригадами у нас есть непонятки. Это могли сделать шепиловцы... или коростылевские. Может, даже пацаны Шмеля. За то, что мы тогда ихнего кассира выставили.
     — Ну, так пробивай, — раздраженно потребовал Селиванов, — узнай, кто. Без отмашки такое оставлять нельзя.
     — Я, короче, коны навел с одним мусорком, — сказал Тугрик. — Он говорит, когда жильцов опрашивали, старуха одна показала, что видела четверых типов. Они на белой “восьмерке” подъехали.
     — Все, что ли? — проворчал Лысый. — Номер тачки какой? Как эти падлы выглядели?
     Тугрик отрицательно покачал головой:
     — Ничего конкретного. Голяк. Мент сказал, как что-то нароет, даст знать.
     — Нароют они... — Селиванов выматерился. Братва слушала ругань лидера с каменными лицами. Отведя душу, он перешел на деловой тон:
     — Тут слухи ходят насчет беспредельщиков, которые всех топорами рубят. Может, это они?
     — А кто их видел? — возразил один из братков. — Все слышали, но не видел никто. На кого мы будем отмашку давать?
     — Может, наши реальные враги под этих беспредельщиков канают. Чтоб, значит, стрелки перевести, — поддержал его Тугрик. — Какие у тех беспредельщиков к нам могут быть предъявы? Мы их вообще не знаем.
     Селиванов подвел резюме:
     — Ладно. Будем искать. Я попробую забить стрелку с Коростылем. Тугрик, прощупаешь шепиловских. Поодиночке никому не киряться, хватит нам жмуров.
     Селивановские расходились молча. Похоже, наступили тяжкие времена. Это осознавали все. * * *      Лабоцкий осматривал новенький, обильно покрытый заводской смазкой автомат АК-74. В дверь подсобки осторожно постучали. Лабоцкий прикрыл оружие тряпкой и крикнул:
     — Заходи!
     На пороге появился Кривой:
     — Владимир Анатольевич, тут какой-то пацан к вам просится.
     — Какой пацан? Откуда? — удивился Лабоцкий.
     Телохранитель пожал плечами:
     — Да хрен его знает. Худенький такой, одет, как бич. Может, выкинуть его на улицу?..
     — Зачем? Раз человек ко мне пришел, значит, надо с ним поговорить. Давай его сюда.
     Кривой вышел в коридор. За дверью Лабоцкий услышал его голос:
     — Шефа называть Владимир Анатольевич, понял, чахлет?
     Кривой и Серега-штангист ввели в подсобку невысокого, узкоплечего парня лет восемнадцати, одетого в грязную, заплатанную болониевую куртку. Волосы на его голове были беспорядочно всклокочены, запавшие щеки указывали на близкое знакомство с голодом.
     Взмахом руки Лабоцкий отпустил охрану и пристально посмотрел на мальчишку. Под его пронизывающим взглядом тот невольно поежился, но глаз не опустил.
     — Ну, рассказывай, — ровным голосом произнес Лабоцкий.
     — Возьмите меня в бригаду, Владимир Анатольевич! — выпалил подросток.
     Лабоцкий немного помолчал.
     — Тебя как зовут?
     — Дима.
     — А скажи мне, Дима, с чего ты взял, что здесь тусуется бригада?
     На плохо помытом лице подростка мелькнула саркастическая усмешка:
     — Придурком надо быть, чтобы этого не понять.
     — Ладно, не понти, — повысил голос Лабоцкий, — давай выкладывай.
     Дима вздохнул:
     — Пацаны базарят по-блатному. Все время одни и те же, новеньких нет. Охрана на входе. Не похоже на секцию бокса...
     — Серега, а ну зайди! — крикнул Лабоцкий.
     В дверь протиснулся здоровяк-штангист. Босс подошел к нему и с размаха влепил крепкую затрещину.
     — Бар-ран! Я зачем тебя на волчке поставил?!
     Испуганный штангист молчал. Палец Лабоцкого указал на Диму:
     — Вот этот пацан нас расшифровал!
     Услышав гневные крики босса, в подсобку прибежал Кривой, за ним еще двое парней. Серега вытер кровь с разбитой губы и предложил:
     — Я сейчас его удавлю, шеф.
     — Да? А если мусора нагрянут, ты их тоже всех удавишь?.. Тупая скотина!
     Лабоцкий помолчал, чтобы немного остыть от гнева. Повернувшись к Диме, спросил:
     — Слышь, пионер, ты случайно в контору не постукиваешь?
     На лицах братков угрожающе заходили желваки.
     — Я от мусоров ничего, кроме горя, не видел, — спокойно ответил Дима.
     Лабоцкий еще раз внимательно посмотрел на него.
     — Как твоя фамилия? Где живешь?
     — Кондрашов моя фамилия, живу в коммуналке на Шахтерской, дом девять, квартира три. Поезжайте, проверьте. Если ненароком замочите мою мамашу — плакать не стану.
     — Ого! — присвистнул Лабоцкий. — Не хилая заява. За что ж ты ее так не любишь?
     — Она бы и меня пропила, если б за мою шкуру пару флаконов дали...
     — Все с тобой ясно. — Лабоцкий обратился к пацанам: — Ну, что решаем, братва?
     Свое мнение высказал только Гнездич:
     — А чо, можно попробовать его в деле. Пацан злой на жизнь. А если зябликом окажется, утопим в речке. Искать его никто не будет.
     Остальным было до фонаря. Они предоставили боссу полную свободу действий.
     — Ладно, — решил Лабоцкий. Он, может быть, единственный из всех заметил колючий, жесткий взгляд подростка, говоривший о крайней озлобленности и внутренней агрессии. Из этого паренька мог выйти толк.
     — Миха, возьмешь его завтра на пробивку.
     — Ясно.
     Лабоцкий повернулся к Кондрашову:
     — Сможешь прикнокать кооператора?
     — Ненавижу барыг. Жлобье! — прорычал подросток.
     — Молодец. Правильно мыслишь.
     Лабоцкий протянул ему финский нож:
     — Принесешь мне палец того барыги.
     — А ухо не надо?.. — осклабился Кондрашов.
     Лабоцкий засмеялся. Вслед за боссом заржали братки.
     — Смотри-и, Димон, — предупредил Лабоцкий, — если струхнешь, пацаны тебя этим самым ножом прирежут.
     Порывшись в карманах, он вынул ворох смятых ассигнаций.
     — Держи. Купишь себе пожрать и нормальный прикид. Не годится идти на дело в таком виде. А если мамаша попробует забрать бабки, дай ей в рыло.
     Денег было много. Больше тысячи. Кондрашов за всю свою жизнь не видел столько. Бережно приняв из рук босса хрустящие бумажки, он с чувством произнес:
     — Владимир Анатольевич... Я... Я этого никогда не забуду...
     — Завтра в полдень чтобы был здесь. Опоздаешь хоть на минуту — ребра переломаю. Иди.
     Лабоцкий хлопнул новичка по плечу. Этот жест означал доверие.
     ...Белая “восьмерка” подкатила к приземистому зданию торгово-производственного кооператива “Редан”. Из автомобиля вышли Гнездич, Демидов и Кондрашов. Последний был аккуратно подстрижен, одет в модные варенки и недорогую кожаную куртку. Внешне он ничем не напоминал того жалкого оборванца, который накануне униженно просил о приеме в бригаду. Теперь Кондрашов считал себя крутым и крепко сжимал в кармане рукоять подаренной боссом финки.
     Кооператив “Редан” располагался в частном доме на территории селивановской бригады и был самой доходной коммерческой точкой, платившей дань пацанам Лысого. Производство, которым занимались кооператоры, являлось полулегальным. На каком-то весьма подозрительном оборудовании они изготовливали красочные плакаты, календари и наклейки с портретами знаменитых западных рок- и поп-звезд, киноактеров, спортсменов, штамповали торговыми знаками всемирно известных фирм. Произведенные в Советском Союзе сумки, аудиокассеты, футболки затем продавали втридорога как импортный товар. Кроме того, шустрые кооператоры изготавливали всевозможные учебные пособия по карате, джиу-джитсу, айкидо и прочим единоборствам, которые пользовались в то время ажиотажным спросом. Словом, зашибали деньгу, играя на наивности простого советского обывателя. Селивановские сборщики дани приезжали в “Редан” каждую субботу, чтобы справедливо снять долю с мошенников.
     Бандиты взошли на крыльцо и несколько раз ударили по двери ногами. Им открыл мужчина лет тридцати в кожаном фартуке.
     — Вам чего?
     — С дороги, чмо, — Гнездич грубо втолкнул его внутрь. Почуяв неладное, мужик стал гораздо вежливее:
     — Ребята, вы, наверное, не туда попали...
     — Веди к хозяину, — оборвал его Гнездич.
     Директор кооператива оказался молодым человеком весьма прохиндейской наружности. В зависимости от потребностей текущего момента он мог играть роль добропорядочного налогоплательщика или кристально честного предпринимателя. При виде ввалившихся в кабинет незваных гостей директор отложил в сторону свежий номер журнала “Огонек” и привстал. Гнездич швырнул его обратно в кресло.
     Демидов и Кондрашов встали по бокам.
     — Привет, лох. Мы твоя “крыша”. Где бабки?
     — Ребята — это какая-то ошибка, — удивился кооператор, — я ведь уже заплатил.
     — Кому ты заплатил, придурок? — с усмешкой спросил Гнездич.
     — Ка-ак кому? Я... я должен позвонить Николаю Степановичу.
     Кооператор потянулся к телефону.
     — Сидеть! — Демидов и Кондрашов схватили его за руки.
     Кооператор испугался.
     — Ребята, вы кто?
     — Ну и тупой же вы народ — барыги, — изрек Гнездич. — Короче, нас прислал Владимир Анатольевич Лабоцкий. Он предлагает тебе “крышу”, потому что селивановские чмошники больше не смогут тебя защищать. Клади пять штук.
     — Я... Я не могу...
     — А ну, пацаны!
     Демидов ловко накинул на шею кооператора удавку. Мужчина захрипел и схватился руками за горло.
     — Будешь платить?
     Ответом был нечленораздельный хрип.
     — Дайте ему подышать, — бросил Гнездич.
     Демидов снял удавку. Кооператор зашелся в мучительном кашле и стал жадно хватать воздух широко раскрытым ртом.
     — Ребята, — отдышавшись, сказал он, — я не смогу платить столько. Я селивановским плачу только три... а-агхр-ррр, — горло кооператора вновь стиснула удавка.
     Гнездич посмотрел на Кондрашова:
     — Делай!
     Тот схватил кооператора за руку, потянул ее вниз и положил на край стола указательный палец. Гнездич внимательно наблюдал за ним. Димка держался вполне нормально. Его лицо кривилось от злобы. Ни страха, ни брезгливости. Свой человек.
     Демидов крепко сдавил задергавшегося кооператора. Кондрашов поднял хищно сверкавший нож и одним резким ударом отрубил палец. Освобожденный от удавки кооператор дико взвыл.
     — Молчи, сволочь! — Гнездич сбил его на пол ударом кулака. — Сам виноват, пострадал за свое жлобство. Хорош косить! Гони лавэ, а то мы тебе еще кое-что отрежем...
     Тихо скуля и прижимая к груди искалеченную руку, кооператор извлек из сейфа требуемую сумму.
     — Ну вот, другое дело, — добродушно сказал Гнездич, — сразу бы так.
     Кондрашов похлопал кооператора по щеке:
     — За палец не обижайся, лады? Я ведь доброе дело сделал — отучил тебя от вредной привычки. Теперь не будешь в носу ковыряться...
     Братки весело загоготали: “Ну, Димон, классно приколол!”
     Стараясь не встречаться с бандитами взглядом, кооператор спросил:
     — Как вас найти, если что?
     — Мы тебя сами найдем, — усмехнулся Гнездич.
     — Вы же понимаете, у моей “крыши” могут быть к вам вопросы.
     — Это какие же вопросы?.. — Гнездич грозно сдвинул брови.
     Кооператор съежился.
     — Забудь про Лысого. Он в этом городе — вчерашний день. Бабки держи наготове: через неделю приедем...
     Рэкетиры вышли, громко бабахнув дверью. С давно не ремонтированного потолка посыпалась штукатурка.