Евгений Герасимов снялся в пятидесяти фильмах, но самой известной его работой остается роль молоденького, хорошенького-прехорошенького милиционера в боевике “Петровка, 38”, где Женя с шиком сносит ладонью горлышко у бутылки. Не для того чтобы выпить ее со своими коллегами-милиционерами, а просто в те времена так покоряли девушек. Вообще, Женя — один из самых спортивных актеров в нашем кино. Он всегда все делал в фильмах сам — скакал на лошадях, перепрыгивал через машины, падал с высоты, наполучал кучу травм. За что недавно серьезно поплатился — перенес операцию и год ходил на костылях.
На днях Евгению Герасимову исполняется пятьдесят. Вот так эта цифра и выскакивает — из-за угла. Но Женю, кажется, и пятьдесят не останавливают. Только сбросив костыли, он опять сел на лошадь.
— Женя, ты ведь с лошадей уже падал?
— Несколько раз. Самое серьезное падение было во время съемок фильма “Время выбрало нас”. Это белорусская картина о партизанах. Снимали бой. Много дыма, буквально перед лошадьми взрывали взрыв-пакеты, лошади сбивались в кучу, и я упал спиной навзничь. Только копыта видел над собой. Правда, лошади были из кавполка — умные — и на меня не наступили.
— Да уж, повезло...
— Повезло, но долгое время был в бессознательном состоянии. На этом же фильме я еще упал с десантного тренажера. С высоты практически семиэтажного дома. Режиссер очень хотел снять летящего артиста. Мог бы получиться эффектный кадр. На вышку забраться было нельзя, потому что она была закрыта, поэтому меня тянули на высоту веревкой без всякой страховки. Не удержали, и я упал. Пытался подняться, но не мог. У меня так раздулась нога, что пришлось разрезать сапог. Меня тут же повезли в военный госпиталь. У меня оказался перелом лодыжки, трещина, порваны связки, подвывих с отрывом чего-то. Но через неделю с гипсом я уже вышел на съемочную площадку. Я не любил лечиться и больничный брал только, чтобы уехать из театра на съемки.
— А ты всегда отказывался от каскадеров?
— Они мне были не нужны. Я был очень развит спортивно. Со мной можно было делать все что угодно. На съемках фильма “Петровка, 38” я без особой подготовки легко перепрыгивал через “Волгу”. Я отбивал горлышко у бутылки ладонью. С дамбы падал в воду на мотоцикле. Прыгал на лыжах с большого трамплина. Поднимал самолет в воздух. Сажал его, правда, профессиональный пилот, который сидел рядом. А уж на лошадях, да еще зимой на мощном галопе в гололед! Сколько лошадей там падали, ноги секли!
— Но чтобы такое выделывать, нужно заниматься спортом с детства!
— А я очень активно им занимался. У меня первый разряд по легкой атлетике и “черный пояс” по карате. Я — почетный президент тайской школы кикбоксинга. Я один из первых в нашей стране начал заниматься карате, когда его еще только-только разрешили. Но все это не проходит бесследно. Поэтому когда мне все-таки пришлось показаться врачу, то мне сказали: “Немедленно — операция”. У меня оказались две межреберные грыжи и серьезная травма тазобедренного сустава. Четыре часа меня доктора пилили, шурупы ввинчивали, железки всякие. Год я проходил на костылях, потом перешел на палочку. Сейчас по-прежнему немного занимаюсь карате.
— И опять забрался на лошадь. Поберегся бы.
— Решил проверить себя. Под Рузой есть хозяйство казаков, и я взметнулся в седло, вспомнил себя мощным, былым. Подо мной даже кляча почувствовала, что она рысак.
— А правда, что ты еще рискованный автомобилист?
— Я классный автомобилист! Я в автомобильном спорте — кандидат в мастера. В своей жизни я позволил себе даже участвовать в двух ралли. Там не стояла задача победить, но надо было в командных гонках дойти до конца. Я выполнил задачу. Один раз дошел последним, другой — предпоследним, но рядом были мастера! Сегодняшний чемпион России, наш лучший гонщик Сергей Успенский, не стесняясь, признается, что я его иногда обгонял. Когда я поступил в Щукинское училище и понял, что хочу стать артистом, то решил, что в жизни должен научиться двум вещам, которым меня не учили в театральном, — овладеть лошадью и автомобилем. И то и другое я сделал.
— Правда, что ты снимался с детства?
— С 12 лет. Меня случайно на улице нашли. К 29 годам у меня уже было 30 картин. Потом пошел учиться на режиссера на Высшие курсы. У меня шесть своих картин:”Очень важная персона”, “Не ходите, девки, замуж”, “Забавы молодых”, “Поездка в Висбаден”, “Ричард Львиное Сердце”, “Рыцарь Кеннет”. Забавно, что одним из моих первых больших режиссеров был Юлий Карасик, и сейчас, спустя 30 лет, я снялся у него в фильме “Любовь конца двадцатого века”.
— Что-то новенькое открыли?
— Как всегда, все сложно.
— Ты всегда в кино то милиционер, то революционер. А на эротику тебя приглашали?
— В фильме “Ночь длинных ножей” я играю киллера, спасаю девочку-проститутку, девочка влюбилась-расчувствовалась, говорит: “Бери меня”. Ну, я выполнил все распоряжения режиссера, но до прямых взаимоотношений не дошло.
— А могло бы дойти?
— В общем, близко было к этому. У меня один раз были грандиозные пробы в молодости. Снимали фильм “Ищи ветра”. Я пробовался с Леной Прокловой. У нас была “пробная” сцена в стогу. И я тебе хочу сказать — если бы камера не остановилась, то мне кажется, что нас с Леной в тот момент ничего не остановило бы. Была огромная тишина, пока мы не пришли в себя, не вернулись в реальную жизнь. И только интриги не позволили, чтобы я снимался с Леной в этой роли.
— Бывает такое настоящее влечение? Я думала, что вы все играете.
— Бывает, когда чувствуешь по-настоящему. А бывает, когда ничего не чувствуешь, и тогда откровенно обманываешь. В фильме “Поездка в Висбаден”, который я снимал как режиссер, у нас в кино, я считаю, была одна из первых настоящих эротических сцен — Наташи Лапиной и Жигунова. Я им условия все создал — шалаш, и все-таки это Тургенев. Наташа считалась чуть ли не секс-символом. Я очень правильно ее угадал. У нас съемки были за рубежом, и там местные бизнесмены просто с ума от нее сходили. Один немец так ее и уговорил, она выучила язык, уехала к нему в Германию. Когда она спускалась после съемок поужинать, все смотрели на нее, раскрыв рот. Умоляли меня разрешить им поприсутствовать на съемках. Предлагали все что угодно, уже за кошельки хватались. Наташкино воздействие на мужской пол нам очень помогло. Но вот у меня с Наташей романа никогда бы не получилось. В моем случае все зависит от внутренних женских качеств. Меня волнует что-то изнутри в женщине, это очень трудно объяснить словами.
— У тебя в биографии есть совершенно фантастический факт — ты озвучивал Ромео в фильме Франко Дзеффирелли “Ромео и Джульетта”. Этот фильм для нас всех был тогда открытием. Как ты туда попал?
— Для меня это тоже было грандиозное событие. На эту роль перепробовались все актеры не только Москвы и Ленинграда, а со всего Союза. Разного возраста, таланта, с более-менее приличными голосами. И Катя Райкина, сестра Кости Райкина, как-то сказала: “Да что вы ищете? У нас в Щукинском училище Ромео ходит”. Я был на четвертом курсе. Эту роль нельзя было просто озвучить, ее нужно было прожить. Там настолько подлинные чувства, что малейшая фальшь была бы слышна. Дзеффирелли ведь не хотел, чтобы фильм дублировали. Он два года искал героев, два года с ними работал, он понимал, что дубляж может многое убить, и рекомендовал закадровый голос или в крайнем случае титры. Но когда ему прислали нашу кассету, он написал письмо, что впервые был неправ, благодарил и просил отдельно передать мне “спасибо”, особенно за сцены с Тибальдом. Он написал, что в некоторых местах у меня есть то, чего у него даже с Уайтингом не получилось.
— А сам ты тогда был влюблен?
— Я всегда влюблен. А тогда уж точно.
— Тебя не удивляет, что тебе вот-вот стукнет полтинник?
— Непонятно совершенно... Когда я только пришел в Театр им. Маяковского, мне все пятидесятилетние и даже сорокалетние казались глубокими стариками. А я еще в театральном училище любил играть стариков. Я помню, сколько грима я переводил, чтобы сделать мешочки под глазами, веки опустить, а сейчас в зеркало смотрю: “Да, Женюра, а у тебя-то у самого естественные мешочки!”. Но самое главное — я абсолютно не ощущаю возраста. И на лошадку я вспрыгнул как молодой. Просто осторожнее стал. Никогда не забуду. У нас был спектакль, и я репетировал с Владимиром Самойловым, а потом мы вместе улетели на кинопробы в Одессу. А он сам одессит, ну, конечно, вечером отметили пробы, и дядя Володя говорит: “Ну что мы с тобой, Женя, не мужики, что ли? Быть у моря и не искупнуться!” А холодина была жуткая. Смотрели на нас все, пока мы раздевались, как на идиотов. Он вынырнул через секунду из воды. Я сам через несколько секунд понял, что могу и не всплыть. Самолет наш задержали, всю ночь, в общем, мы гуляли, под утро только добрались до Москвы. И в 11 утра я вбегаю на репетицию, мгновенно включаюсь в роль и вижу — сидит дядя Володя, подняться не может. Смотрит на меня, смотрит и говорит: “Это — молодость! В общем, так, пока мне борща или чего другого не дадут, я репетировать не буду”.
— Ты когда-нибудь срывал съемки?
— Никогда. Я очень дисциплинированный. Я прилетал, когда самолеты не летали. Однажды задержался спектакль, а мне надо было на съемки в другой город, и мой самолет улетел. Так я улетел на почтовом. Я знаю, что не бывает в жизни безвыходных положений.
— А хобби у тебя есть?
— Я хорошо стреляю. Практически из всех видов оружия. Хожу на стрельбище, стреляю по тарелкам, которые вылетают из земли в разных направлениях. Сложное занятие, олимпийский вид спорта.
— Какое оружие предпочитаешь?
— В дачных условиях мне нравится “помпа”. Это то, с чем Шварценеггер во всех фильмах ходит.
— В дачных условиях — это что такое? По соседям?
— Зачем по соседям? На охоту иногда хожу.
— А горлышко у бутылки, как в молодости, ладонью можешь снести?
— Надо будет потренироваться. У меня, кстати, еще один случай был. В фильме “Ричард Львиное Сердце”, это моя режиссерская работа, в одной роли должен был сниматься артист Виктор Авилов. Играть нехорошего маркиза. А у него сцена, когда мощная собака, опознав убийцу, прыгает на него и сбивает его с лошади.
Для этого начали натаскивать ирландского волкодава. А ирландский волкодав — это самая большая собака, какая есть. Я спрашиваю дрессировщика: “Ну как?”. Он говорит: “Все, больше не буду натаскивать, а то мало ли что, сожрет еще?” Думаю: “Ну, достанется же Авилову!” Но выяснилось, что Авилов куда-то уехал, сниматься не будет, а срывать съемки нельзя, и я решил его роль сам сыграть. И когда понял, что это я сам буду делать, то мужику говорю: “Ты, хватит, больше пса не натаскивай”.
А съемки были очень тяжелые. Снимали в Крыму, платежки не проходят, кушать нечего, вместо полного кавполка пришел отрядишко лошадей сорок, а из них нужно сделать армию крестоносцев. Нервы у меня были на взводе, и на площадке я был очень жестким. И, видимо, это не только людям передавалось. Потому что, когда дрессировщик начал натравливать на меня волкодава, он на меня не прыгал. Огромная псина, и ни в какую. Я и кошку уже брал, чтобы он на меня прыгал, и в конце концов его на меня практически кинули. Сцена была, как у Лермонтова в “Мцыри”: “...Упали разом, и во мгле бой продолжался на земле”. Зритель думает, что это меня собака за горло хватает, а по-настоящему я его морду прижал к своему лицу и держу его за ошейник, потому что он вырывается. И когда я его все-таки отпустил, он от меня сбежал.
— По-моему, любому артисту есть что вспомнить о съемках.
— Я у Павла Арсенова снимался в сказке “Волшебник Изумрудного города”, играл Железного Дровосека. И когда меня одели на съемку, я спросил режиссера: “Пал Оганесович, как ты думаешь, дорогой, сколько времени будет продолжаться съемка?”. Он говорит: “Жень, ну ты что, торопишься? Ну, как обычно, — часиков до шести”. — “Пал Оганесович, — спрашиваю, — а вот художник по костюмам, он думал, как я буду ходить в туалет?”. А меня целиком замуровали.
— Наверное, художник решил, что тебе так легче будет войти в роль?
— Наверное. Режиссер посмотрел на меня с ужасом и сказал: “Жень, ну не резать же все? Потерпи”. Так и терпел. Они все обедать шли, а я сидел Железным Дровосеком.
— Ты не жалеешь, что стал артистом? Ты же окончил физико-математическую школу, олимпиады выигрывал. Мог бы стать математиком.
— Мне это и сейчас помогает. Я директор студии “Слово” на “Мосфильме” — приходится с дробями справляться, да и умным человеком быть совсем неплохо. У меня в жизни все получилось. Чего хотел, того добился. И я вообще люблю жить. Я рыбак. Люблю с удочкой посидеть или с сетью полазить. Обожаю делать шашлыки. Шашлыки я делаю замечательно. После чего пою очень громким голосом, но соседям нравится.
— Может, они просто деликатные?
— Нет. Они говорят: “Что-то вы давно не пели”.