Альфред Шнитке: ЕСТЬ НЕЧТО БОЛЬШЕЕ, ЧЕМ МУЗЫКА И ЖИЗНЬ

Фантастичны музыка и судьба Альфреда Шнитке. Более половины своих сочинений он написал в последние 13 лет жизни, будучи тяжело болен. Он добился признания не только на Западе, но и в России, где отечественная поп-культура лихо подмяла под себя всех и вся. Но космическая энергия музыки Шнитке пронзала слушателей и в эпоху развитого социализма, и сегодня, во времена недоразвитого капитализма. В ней есть особое притяжение, она недоступна, как небо, и также близка, как звезды на нем. Кажется, протяни руку, и они твои. В Москве проходит фестиваль, посвященный 65-летию со дня рождения Шнитке. "МК" решил перелистать некоторые наиболее драматичные и яркие страницы удивительной биографии композитора. Я стою только у самого начала "В 1985 году я за полгода закончил шесть сочинений, и все сочинения длинные. И я сейчас не понимаю, как я мог тогда все это успеть сделать. У меня было ощущение страшно быстро прошедшего времени, которое ускорялось, ускорялось и понеслось, и вот на пределе этого произошел инсульт, и начался новый круг в развитии, когда, при всех неудобствах, я опять вернулся к прежним ощущениям времени. Я стал каждый момент времени, каждый час расценивать не столько с точки зрения взаимосвязи, а опять стал ощущать самоценность каждого момента, независимо от связи. Я очень многое потерял в памяти (многое стал не помнить или помнить неточно, в частности, я стал очень нетвердо помнить номера, имена). Но болезнь одновременно принесла с собой позитивные результаты, потому что так, быстро забывая, я стал забывать и о своей усталости. Вот я раньше очень быстро уставал после работы. Мысль не могла идти, потому что была скована этим гнетущим ощущением усталости. Сейчас через час-полтора я уже забыл свою усталость, и я опять могу идти дальше. В этом смысле мне стало легче: в чем-то труднее, но в целом — легче. На меня иногда буквально до слез действует фраза умирающего Бетховена: "Я чувствую, что стою только у самого начала". Я вдумываюсь в эти слова, в ощущение человека, у которого столько всего есть. Но он сам видит, как много еще могло бы быть сделано". (Из беседы Шнитке с Геннадием Цыпиным.) Приключения Пиковой дамы в стране большевиков "Пиковая дама означает тайную недоброжелательность" — гласит эпиграф к повести Пушкина. В 1978 году "Пиковая" явила не тайную, а явную недоброжелательность композитору Альфреду Шнитке, режиссеру Юрию Любимову, дирижеру Геннадию Рождественскому, художнику Давиду Боровскому. Что же случилось? А то, что эта четверка решила замахнуться на оперу Чайковского "Пиковая дама", поставив ее в своей вольной интерпретации на сцене парижской "Гранд-опера". Нет, конечно, в те годы о прямых контактах и самостоятельных постановках без визы соответствующих органов-надсмотрщиков не могло быть и речи. И тут все делалось на самом высоком уровне, контракт заключали не художники, а Министерство культуры. Но, несмотря на это, случился грандиозный скандал, который довольно долго будоражил Париж и Москву. Началось все осенью 1976 года. Дирекция "Гранд-опера" обратилась в Министерство культуры СССР с просьбой дать согласие на постановку в этом театре "Пиковой дамы" силами советских мастеров. В течение 1977 года постановочная группа — Любимов, Рождественский, Шнитке, Боровский — работала над спектаклем, встречалась с артистами. Режиссерское решение Любимова не было традиционным. Он хотел освободиться от ряда неудачных мест либретто, написанного братом Чайковского под влиянием вмешательства дирекции императорских театров, приблизив его к содержанию повести Пушкина. Министерство культуры, естественно, подобное настораживало, и оно пристально вело проект. В январе 1978-го постановщики представили Союзу композиторов СССР и репертуарно-редакционной коллегии Минкульта СССР клавир оперы с изменениями, соответствующими режиссерскому замыслу. "По мнению специалистов, в результате вмешательства в партитуру, сокращения жанровых и лирических сцен, перенесения места действия в игорный дом и других изменений искажается замысел композитора, нарушается художественное единство оперы", — отчитывался министр культуры СССР Петр Демичев перед ЦК КПСС. Минкульт провел ряд встреч с постановщиками, в конечном итоге запретив Любимову и другим участникам поехать на рабочее совещание в Париж в феврале 1978 года. Между тем подготовительные работы к постановке уже велись, производились финансовые затраты и даже была определена предварительная дата премьеры — конец июня 1978 года. Однако параллельно с подготовкой спектакля Минкульт вел работу по его отмене. В шифротелеграммах от 9 января, 7 февраля, 14 февраля того же года совпосольству в Париже сообщалось, что, по замыслу постановщиков оперы "Пиковая дама", возникли серьезные замечания и что режиссерская концепция Любимова ведет в конечном счете к искажениям оперы Чайковского, являющейся национальным достоянием и памятником музыкально-драматического искусства, охраняемым законом. 24 февраля с Любимовым, Шнитке и Боровским Минкульт провел очередную обстоятельную беседу. Было решено по возвращении из гастролей Рождественского обсудить высказанные замечания с его участием. Встреча состоялась 15 марта, но на ней обсуждались уже другие вопросы, ибо 11 марта, за несколько дней до планируемого обсуждения, в газете "Правда" в рубрике "Письмо в редакцию" появилась разгромная статья дирижера Большого театра Альгиса Жюрайтиса "В защиту "Пиковой дамы". Пафос и тон статьи били наотмашь. "Готовится чудовищная акция! Ее жертва — шедевр гения русской музыки П.И.Чайковского. Не в первый раз поднимается рука на несравненное творение его — "Пиковую даму". Предлог — будто либретто не соответствует Пушкину. Эдакие самозванцы, душеприказчики Пушкина. Какая демагогия!.. Придет ли кому-нибудь в голову (разве только сумасшедшему) под тем или иным предлогом переписать Рафаэля, да Винчи, Рублева, улучшать помпейские фрески, приделать руки Венере Милосской, исправить Адмиралтейство или храм Василия Блаженного? А ведь затея с оперой Чайковского — то же самое. Кто же дал право любителям зарубежных сенсаций под ложно сфабрикованным предлогом "осовременивания" классики истязать, уродовать эту гениальную музыку и тем самым четвертовать душу Чайковского, породившую ее?.." Глава Минкульта в очередной беседе с постановщиками подчеркнул, что министерство разделяет критическую направленность, содержащуюся в статье на страницах "Правды". А также предупредил о недопустимости апелляции в какой-либо форме к иностранным средствам массовой информации. А 20 марта 1978 года в ЦК КПСС было направлено письмо из КГБ за подписью председателя Комитета госбезопасности Андропова о реакции творческой интеллигенции на письмо дирижера Жюрайтиса. "...Высказанная автором письма озабоченность безответственным отношением к опере Чайковского в целом встретила поддержку и одобрение. Ряд видных деятелей культуры и искусства нашей страны считает, что затронутая Жюрайтисом проблема неоправданной модернизации национального классического наследия перестала быть проблемой, касающейся отдельных видов советского искусства, что необходим серьезный разговор об отношении к классике..." Любимов, Рождественский, Шнитке написали ответное возмущенное письмо в редакцию "Правды" (копию — секретарю ЦК КПСС Зимянину)., где привели убедительный список опер и балетов, идущих на сцене Большого театра "с сокращениями и досочинениями, а иногда и в переоркестровке". Они вспомнили и сцену побега в "Князе Игоре", и новый текст к "Ивану Сусанину", написанный Городецким вместо текста барона Розена. Упоминали о том, что балет "Иван Грозный" (балетмейстер Юрий Григорович) вообще не написан Прокофьевым, а составлен (при участии Жюрайтиса) из музыки Прокофьева к одноименному фильму, отрывков из его "Русской увертюры", кантаты "Александр Невский" и Третьей симфонии, а также эпизодов, написанных Чулаки на основе тем Прокофьева и инструментированных Заборовым. А балет "Кармен-сюита" представляет собой переработку оперы Бизе (речитативы к которой были в свое время сочинены другим композитором — Гиро)..." Из "Правды" Любимову пришел ответ за подписью главного редактора Афанасьева: "Правда" получила и Ваше (с коллегами) письмо, и письмо Давида Боровского. Внимательно изучив письма, "Правда" решила их не печатать. Главная причина в том, что у нас нет убеждения в Вашей искренности. ...Кстати, о содержании Вашего письма в "Правду" знают многие в Москве — от студентов до академиков... Но кому все это на пользу? Уверен, что ни стране, ни партии, членом которой Вы являетесь. На письмо Жюрайтиса "Правда" получила сотни откликов. Увы, в Вашу пользу — ни одного". Тогда Юрий Любимов направил письма кандидату в члены Политбюро ЦК КПСС, секретарю ЦК КПСС Черненко и самому Брежневу. Письмо Брежневу начиналось словами: "Дорогой Леонид Ильич! В трудные дни обращался я к Вам и всегда находил понимание и поддержку. Могу искренне сказать, что только благодаря Вашей заботе наш театр смог успешно продолжать работу и поставить спектакли, высоко оцененные советской общественностью... Против меня началась травля..." Естественно, ни Черненко, ни Брежнев не собирались отвечать Любимову, а спектакль так и не увидел свет рампы. Что же касается реакции западной прессы, в том числе и коммунистической, на запрет постановки оперы, то она была резко негативной. Так, журнал "Авангард" (орган французской компартии) под заголовком "Любимов запрещен" высказался по этому поводу: "После Ростроповича, лишенного гражданства, абсурд не прекращается в СССР... Предположим, что Жюрайтису не понравилась предложенная адаптация. Это его право, и он может сказать об этом. Но недопустимо, когда государство выступает арбитром в эстетических дебатах. Во имя чего? Мы все еще ждем объяснений. Во всяком случае, это не соответствует идее социализма". Сам Альфред Шнитке много позже рассказывал Александру Ивашкину о первом, предварительном, показе оперы в "Гранд-опера", о том, что после того, как оперу приняли к постановке, он внес в клавир "все намеченные сокращения, повторения. И все, что Жюрайтис написал, он написал на основании этого рабочего клавира, самовольно взятого им из библиотеки оперы. — Я уж не говорю о том, что не было еще ни одной репетиции, — все могло еще множество раз измениться по ходу разучивания. Что могло стоять за этим? — спрашивает композитор. — Я уже тогда догадывался. Стоял за этим не кто иной, как Суслов со всеми его закулисными махинациями. Ведомство Суслова поддержало всю эту интригу. А главным исполнителем выбрало Альгиса Жюрайтиса, дирижера Большого театра. В то же самое время, в том же самом городе Париже, в том же самом идейно чуждом советским артистам "Гранд-опера" он вместе с Юрием Григоровичем ставил балет Прокофьева "Ромео и Джульетта". Соответствующие советские службы во Франции помогли Жюрайтису добраться до клавира Шнитке, а письмо в "Правду" — это уже сущий пустяк. А что же "Пиковая дама" Шнитке — Любимова? Была ли она поставлена? Да. Ее премьера состоялась в 1990 году в Карлсруэ и получила восторженные отзывы немецкой прессы. "...Публике явлена сорвавшая бешеные овации постановка "Пиковой дамы" Чайковского в музыкальной и литературной редакции Альфреда Шнитке и Юрия Любимова. В доперестроечные времена советские держиморды от культуры раскричались о затеваемом надругательстве над памятником русской культуры и добились запрещения парижского спектакля. Теперь режиссер Любимов и его русская "команда" вкусили в полную меру оглушительный успех..." (По материалам статьи Аллы Богдановой из книги "Посвящается Шнитке", подготовленной к фестивалю Шнитке-центром и институтом, носящем его имя.) Туда невозможно получить билет Что касается самого Шнитке, то и в советские времена он был выше всевозможных историй и интриг, и после оставался над бытом и суетой. "Хотя вся моя жизнь есть музыка, — говорит композитор, — я прекрасно понимаю, что есть в жизни нечто еще более важное, чем то занятие, которому вся эта жизнь посвящена. Я бы, например, религию поставил выше, и не в плане сравнения, сколько я сознательного времени употребил на работу и сколько на молитвы. Ведь я вообще не молился сегодня или мало думал об этом, но очень важно, чтобы жизнь была проникнута тем ощущением, постоянным и всеобщим ощущением, что есть нечто еще большее, чем вся ваша жизнь с ее содержанием. Хорошо было бы, если религия давала свет. Мы чувствуем, что оттуда этот свет может идти и идет, но мы ежесекундно сами этот свет гасим или искажаем. Если вы, медитируя, представите себе внутренним взором тот самый путь в бесконечность со светом в конце, когда вы увидели этот свет и начали теоретически его осознавать, в этот момент свет гаснет, его опять нет, вы опять отброшены назад. Это не значит то, что вы в духовном мире, как в нашем реальном, можете шагнуть — и вы уже там. Вы никогда не будете там! Вы можете только вечно это видеть... Вы никогда не получите билета туда, потому что там решено: осознанное вами немедленно потеряло первозданную мотивировку. Момент осознания уже стал опасностью. И в этом кругу, все время приближаясь и удаляясь от вашей бесконечно перед вами витающей цели, вы и живете. Но как только вы перестанете ту цель иметь в виду, вот тогда вы пропали. Хотя вы никогда ее не достигнете при жизни. Туда невозможно получить билет. Но рваться за этим билетом, рваться к этому билету человек обязан все время, иначе он умирает". (Из беседы Шнитке с Геннадием Цыпиным.)