НИКОЛАЙ КОШМАН: “ЕСЛИ БЫ У МЕНЯ БЫЛА ПОЛОВИНА ДЕНЕГ БАСАЕВА, Я БЫ ВОССТАНОВИЛ ПОЛ-ЧЕЧНИ”

Обычно за главные кабинеты Белого дома идет драка не на жизнь, а на смерть. Но от этого вице-премьерского кресла все чиновники отшатывались, как от ядовитой змеи. И немудрено. Ведь вкупе с красивым титулом к нему прилагались еще обязанности фактического наместника Чечни. Ответственного за восстановление всей "хозяйственной", социальной сферы и за прочие "гражданские" аспекты. К моменту, когда вице-премьер РФ и глава администрации освобожденных районов Чечни Николай Кошман появился в редакции "МК", он еще не пробыл в своей должности и месяца. Однако у него уже был вид очень усталого человека. Впрочем, Николаю Павловичу не привыкать к перегрузкам и "броскам на амбразуру". 55-летний кадровый военный генерал Кошман в свое время ликвидировал последствия чернобыльской катастрофы, восстанавливал железную дорогу в Чечне, а затем и вовсе руководил непокорной республикой в ранге премьера в администрации Доку Завгаева. Не так давно наша газета первой сообщила о грядущем назначении Кошмана "генерал-губернатором" Чечни. Неудивительно, что одно из своих самых первых интервью в новой должности вице-премьер дал именно "МК". — Во время прошлой чеченской кампании пророссийское руководство республики сидело в грозненском аэропорту под мощной охраной. Так будет и теперь? — Завгаева подрывали 7 раз, из них 3 раза — при мне. И Завгаев уже с июля 1996 года половину ночей проводил в своей отремонтированной квартире напротив здания правительства в центре Грозного. Кстати, в роковую ночь с 5 на 6 августа мы оставались именно там. Нас тогда спас Михайлов, министр по делам национальностей, который прилетел и позвонил: "Приезжайте!". И мы сели в "Жигули" Завгаева и без охраны приехали в аэропорт. А наутро началась эта катавасия... — И все же, как вы надеетесь обосноваться в Грозном? — Я бы туда вообще не заходил. Что такое Грозный сегодня? Разбитая энергетика и связь, взорванные канализационные станции, водозаборы, системы подачи тепла... Город, не имеющий права на существование. Если его восстанавливать, мы вгоним туда столько денег, сколько потребовалось бы на строительство четырех-пяти таких городов. Я бы просто блокировал Грозный, и они сами будут выходить оттуда через месяц, потому что кончатся запасы. А затем можно выбрать прекрасное место и построить новую столицу. А вот в городах типа Гудермеса — незначительные разрушения. И туда вполне можно входить. — Нет ли у вас ощущения дежа вю и не окончится ли вторая попытка усмирения Чечни точно так же, как и предыдущая? — Я хотел бы верить, что нет. Но я, конечно, не могу ничего гарантировать. — Почему, по вашему мнению, у нас не получилось в 96-м году? — Началось все, конечно, с просчета силовиков. Но они очень быстро исправились. А потом, 10—12 августа, инициатива начала переходить к нашим войскам. И тут свершились эти "знаменательные события" — соглашения о создании совместных комендатур, которые автоматом забрали власть. В Грозном сразу стали ездить на БТРах и кричать "Аллах акбар!". И Хасавюртовское соглашение превратилось в нашу капитуляцию. Нас оттуда выгнали. А та сторона не возвратила ни одного, даже кремневого, ружья — я не говорю об автомате, гранатомете... Казалось бы, мы развязали руки Масхадову, всем остальным: занимайся чем хочешь. Но спустя три года — результатов нет никаких. Кроме того, что подготовлена серьезнейшая вооруженная банда. За Дагестан Басаев получил 26 миллионов долларов. Если бы мне дали сейчас половину этой суммы на восстановление, я бы отстроил пол-Чечни... — От кого у Басаева такие деньги? — Я не могу сказать, от кого. Потому что правительство того государства у меня сразу спросит: "Откуда данные?!" Но не думаете же вы, что находящиеся в Чечне за идею воюют... За деньги! — В этот раз нашим войскам с боем приходилось занимать те районы Чечни, которые в 95-м перешли под их контроль без особых проблем. Вам это не кажется достаточно зловещим? — Я не согласен с такой оценкой. На правом берегу Терека практически нигде нет разрушений. Разрушена разве что трансформаторная подстанция и высоковольтные линии передач. Несколько больше разрушений в Наурском районе, где нам действительно было оказано сопротивление. Там разрушено около пяти зданий. Поэтому я не сказал бы, что в освобожденных районах шли ожесточенные бои. — Игорь Шабдурасулов заявил, что, если будет принято решение взять под контроль всю территорию Чечни, там просто начнется партизанская война. А с партизанами, как известно, никто никогда не справлялся... — Мы должны твердо помнить одну простую вещь: тот, кто рассчитывает, что армия или МВД наведут порядок, — не совсем правильно мыслящий человек. За передовыми частями армии и МВД должна идти экономика. Чеченцы умеют работать. И если мы дадим им такую возможность, заставим сделать это, — значит, мы возьмем ситуацию в свои руки. — А нет ли у вас ощущения, что наши войска опять заманивают в глубь территории, чтобы потом нанести удар? — Ожидать можно чего угодно. Зверь, загнанный в угол, становится самым опасным. Но сегодня армия совершенно другая — она подготовленная. И она ставит серьезные задачи перед той стороной. — В прошлый раз мы терпели неудачу во многом из-за того, что в Чечне было много начальников, которые друг друга не слушались. Как сейчас? — На этот раз — действительно единоначалие. Главе объединенной группировки, командующему Северо-Кавказским округом Казанцеву, подчинены все военные, мне — все гражданские. Я не залезаю в его сферу ответственности, он — в мою. А когда возникают общие вопросы, мы с ним встречаемся и вместе все решаем. Так что драки нет. — Ваша должность принадлежит к числу самых незавидных в России. Вас долго пришлось уговаривать? И какой аргумент вас убедил? — Ну, разговоров было четыре. Не только с первым лицом, но и с другими людьми, которые имеют на меня влияние. А потом состоялся последний разговор — с председателем правительства. Может быть, это и прозвучит патетически, но главный аргумент — это сохранение России. Если мы сегодня наведем порядок на Кавказе — значит, мы вырежем гнойник, который там развился. — Как на назначение отреагировала ваша семья? — Жена есть жена. Отреагировала, как любая женщина... У меня два сына — я воспитываю их мужиками нормальными. И если бы я отказался, у нас с ними были бы не совсем понятные отношения. — Какая охрана сопровождает вас во время поездок по Чечне? И были уже какие-нибудь инциденты? — Три человека со мной, как правило, ездят. Всего. Что до инцидентов... Давайте постучим по дереву! — Есть ли среди чеченцев хоть сколько-нибудь значительные пророссийски настроенные группы? — Я думаю, что есть. И мы с такими людьми встречались. Но сегодня главная трагедия Чечни — в том, что народ боится. Когда Владимир Путин был в Знаменской, один мужик поднялся и говорит: "Вот в прошлый раз, только вы ушли, этого расстреляли, того тоже расстреляли, а меня погнали в горы и там держали в этих норах, как самую последнюю собаку..." — Можно попытаться в процентном отношении оценить, сколько чеченцев — за Россию? — Мы начнем сначала экономикой заниматься, а потом оценим. Сейчас ведь одна ситуация. А когда в освобожденных районах наладится нормальная жизнь, положение будет уже совсем другим. И тогда простой человек скажет: "Я не хочу обратно — я уже сыт по горло". — Кто для вас Масхадов: бандит или все-таки президент? — Он бесперспективный политик. Кстати, о том, что так случится, я еще два года назад предупреждал его помощника. Теперь последние события... О том, что Басаев шел на Дагестан, Масхадов знал. Знал, но не предпринял никаких мер, и этому есть доказательства. — Но является ли он в ваших глазах законным президентом? — Если ориентироваться на результаты выборов, то да. Но Масхадов потерял все рычаги управления. Поэтому вести разговор с ним можно, но при условии выдачи Басаева, Хаттаба и прочих террористов. А если у тебя нет такой возможности, то тогда какой смысл в разговорах? — Если он законный президент, то зачем тогда Малик Сайдуллаев? Кто он такой? И не получится ли так, что он будет марионеточным руководителем без собственной политической базы? — Был нужен человек, вокруг которого цементировались здоровые силы. Выбор пал на Малика. Теперь он должен при нашей помощи показывать свои возможности. Если у него хватит на это сил — значит, он состоится как лидер. Ну а если нет, тогда время, как говорится, рассудит. — Во сколько нам обойдется очередное восстановление Чечни? — Пока не знаю. Мы планируем к 1 декабря рассмотреть это все хозяйство. Сегодня есть отдельные люди, которые предлагают свои услуги. Я думаю, что привлечение инвестиций снизит долю государственного участия. Государство должно финансировать только бюджетников. На первых порах, скажем, года на три, — возможно, освободить Чечню от отчислений налогов в федеральный бюджет. — А можно назвать хотя бы примерную цифру? — Мы знаем, что до 1991 года у нас в Чечне жило около миллиона человек. Сейчас на этой территории осталось 300—350 тысяч. Так что то количество школ и больниц, что было раньше, наверное, сейчас не нужно. Если вы хотите конкретных цифр... Вот сегодня называется стоимость первой очереди восстановления систем подачи энергии в трех освобожденных районах — 50 миллионов. А на восстановление подстанций требуется уже 300 миллионов. Когда начнется возвращение людей назад в Чечню, тогда денег потребуется, конечно, побольше... — А из каких источников вы собираетесь брать на все это деньги? — Из источников, которые будут заложены в бюджете на 2000 год в строчке "Чеченская республика". — Какой суммы вы будете добиваться? — Я возьму сумму, которая выделялась Чечне в 1996 году. Затем спокойно разделю ее наполовину или пропорционально той территории, что будет под нашим контролем. С учетом индексации это и составит искомую цифру. — Какой смысл восстанавливать объекты в Чечне во время войны? Не получится ли так, как раньше: строители и разрушители будут чередовать друг друга? — Мы планируем совершенно по-другому подойти к этому вопросу. Пока восстанавливаться будут только абсолютно необходимые для жизни объекты. Сегодня в Чечне нет газа, нет энергии, нет воды — и людям стыдно смотреть в глаза. Второе важное отличие. Восстанавливать в основном будут сами чеченцы. В прошлый раз получился какой парадокс: во времена Союза чеченцы строили практически по всей территории страны. А для восстановления почему-то решили везти туда строителей. Естественно, это вызвало отрицательную реакцию местного населения. В этот раз извне в Чечню будут приезжать только специалисты-монтажники и наладчики. — В прошлый раз деньги Чечне выдавались, как известно, под личную гарантию высших руководителей, но тем не менее они все равно разворовывались. Где уверенность, что так не будет и на этот раз? — У нас будет строгая армейская вертикаль и в отношении распределения финансов. Из Москвы деньги идут на расчетный счет, с которого их будет снимать лично военный комендант каждого района. Он же будет полностью платить пенсии, зарплаты бюджетникам, оплачивать восстановительные работы. Так что спрашивать будет с кого. В чем была трагедия прошлого финансирования Чечни? В том, что низовые структуры не могли обеспечить сохранность денег... — Что произошло на грозненском рынке на позапрошлой неделе? Почему российские руководители давали прямо противоположные версии случившегося? И вам не кажется, что самая последняя официальная версия предельно неубедительна? — Почему неубедительна? Я знаю этот рынок — это недалеко от Дома правительства. И я очень сомневаюсь, что в городе, где нет электричества и всего остального, толпа в темное время суток занималась торговлей. Скажу больше: в южных городах рынки всегда закрываются рано. В Алма-Ате, в Совмине, меня как-то научили, как взять самые дешевые яблоки: ты просто должен быть на рынке без пятнадцати семь. Я приехал без десяти. Подхожу к торговцу: сколько ведро? Говорит: пять рублей. Я поворачиваюсь — говорит: четыре. Потом — три. Кончилось тем, что говорит: бери за рубль с ведром. Ему домой уже было надо... Кроме того, чеченцы — это известные мастера провокаций. Очень хорошо помню, в 96-м году, когда они говорили: был обстрел дома снарядом с вертолета. А потом один военный взял и сказал: ребята, снаряд должен быть закопчен весь, как пороховая бочка. А здесь — просто разорван и чистенький, как в аптеке, стоит... Здесь может быть то же самое. — Премьер заявил, что вопрос о статусе Чечни будет решаться политическим путем. Как это может быть? — Я считаю, что вопрос о статусе решен сегодня. Республика сегодня является — или должна являться — субъектом РФ. То, что мы в Хасавюрте записали, — это тоже очередной шаг в никуда. Разумеется, когда заработает экономика и люди смогут прийти к избирательным урнам не под дулом автоматов, они сами будут определять статус своей республики. Если вы выбрали независимость — да ради Бога! Но мы, в свою очередь, должны отключить энергию, прекратить подачу газа, закрыть воздушное пространство — плати за все. Платишь — вот тебе свобода. Где вы увидите на Западе, чтобы давали энергию и не получали за это ни копейки? У нас вон в Свердловске не хватает газа, а Чечня три года не знает, куда его девать... В 1994 году мне пришлось жить в Америке, и мы там встретились с губернаторами и задали им вопрос: "Вот если бы ваш штат поднял вопрос выхода из состава США, что бы было?" Они без всякого раздумья ответили: "Электрический стул!" — Может быть, русские и чеченцы физически не могут жить вместе? — Они же жили! — Но после такой большой крови... — Теория национальных конфликтов определяется очень просто. Сначала происходит сбой в экономике. Затем ищется, кто виноват, кто крайний. А затем: "Бей жидов, спасай Россию!" Именно это и произошло в Чечне. — Что можно сделать с теми тысячами молодых людей, которые не умеют уже ничего, кроме как стрелять из автоматов? — Первое, конечно, амнистия. Если он не в крови до шеи, значит, должен положить автомат, возвращаться к мирной жизни. Второе — формирование военно-строительных отрядов, которые дадут возможность человеку получать деньги, отслужить в армии и заниматься восстановлением собственной экономики. Надо открыть учебные заведения, где по ускоренным методикам мы могли бы этим людям дать какое-то образование. — А что делать с теми, у кого руки в крови? — Я думаю, что руки в крови — не у тысяч людей. Может быть, у сотен двух-трех. — Но численность отрядов боевиков, даже по нашим официальным данным, составляет не один десяток тысяч человек... — Я разве отрицаю? Но ведь мы сегодня не знаем, какой процент наемников туда пришел из Афганистана, от арабов... Кроме того, те, у которых действительно руки в крови, никогда не сдадутся и не сложат оружия. — Насколько близок конец чеченского кошмара? — Что такое кошмар? Что вы вкладываете в это слово?.. Я отвечу вам так. Сегодня и в армии, и в экономике поставлены конкретные задачи. Я и Казанцев их понимаем. Теперь все зависит от того, как мы их сможем выполнить.