Хоть не был я в Париже вашем,
Спокоен я, как баклажан,
А кто на хуторе был нашем
Из парижан?
Николай Зиновьев
Париж очаровывает каждого давними достопримечательностями: Лувром, Елисейскими Полями, Эйфелевой башней. И наследием президентов Франции XX века — небоскребами Дефанса; центром Помпиду с вывороченными наружу разноцветными коммуникациями; хрустальными пирамидами Лувра во дворе Наполеона.
«Париж, — как писал известный американец другу, — это праздник, который всегда с тобой». Им восхищаются иностранцы и гордятся французы. Но этот древний город (в нынешнем году собору Парижской Богоматери — 850 лет) стал столь прекрасным сравнительно недавно, во второй половине XIX века. Тогда, как известно, префект барон Осман по воле императора Наполеона III, тяготевшего к архитектуре, перепланировал мрачные кварталы, видевшие Петра Первого. Проспекты, бульвары, каштаны, сады и скверы, необъятные площади — все это появилось на месте сломанных средневековых проездов. Улицы заполнились тысячами шестиэтажных домов светло-серого цвета с непременными мансардами, декоративными балконами и решетками на всех окнах.
Москву, ничем не напоминавшую Париж, воспевали наши стихотворцы, начиная с Ломоносова, установившего эту традицию:
Москва, стоя в средине всех,
Главу, великими стенами
Венчанну, взводит к высоте,
Как кедр меж низкими древами,
Пречудна в древней красоте.
Так он писал о городе XVIII века, окруженном стенами Белого и Земляного города, любуясь Кремлем, монастырями, храмами, палатами на всех улицах. Ломоносову вторили в XIX веке писатели и поэты, чьи стихи учат наизусть русские дети.
— Как часто в горестной разлуке, в моей блуждающей судьбе, Москва, я думал о тебе! — писал рожденный в Лефортове и живший на Арбате Пушкин.
— Москва, Москва!.. люблю тебя как сын, как русский, — сильно, пламенно и нежно! — вторил ему живший на Молчановке Лермонтов.
Я бы мог цитировать в том же духе высказывания многих русских литераторов, очарованных «древней красотой». Восхищала она, восставшая из пепла после пожара 1812 года, и всех европейских знаменитостей, видевших ее до Первой мировой войны.
«Я побывал в четырех из пяти частей света. Я видел прекрасные города, громадное впечатление произвели на меня Прага и Будапешт; но Москва — это нечто сказочное! Я никогда не представлял себе, что на земле может существовать подобный город: все кругом пестреет зелеными, красными и золочеными куполами и шпилями. Перед этой массой золота в соединении с ярким голубым цветом бледнеет все, о чем я когда-то мечтал». Это — норвежец Кнут Гамсун.
«Я увидел сотню башен и тысячу куполов… Вся Москва кажется мне огромным музеем на вольном воздухе… Солнце играет на множестве московских сводов…» Это бельгиец Эмиль Верхарн. Цитирую их признания по маленькой книжечке, с которой не расставалась Марина Цветаева, книжечке, заполненной высказываниями о Москве, начиная с первого упоминания в Ипатьевской летописи, кончая приведенными мною словами. Сама она неоднократно писала о «нерукотворном граде».
Облака вокруг,
Купола — вокруг,
Надо всей Москвой —
Сколько хватит рук!
Москва могла бы и в ХХ веке восхищать «огромным музеем на вольном воздухе», если бы ее после 1917 года оставили в покое, а на просторах юго-запада, где сейчас Московский университет, воздвигли бы столицу Советского Союза. Но увы, идеи тех архитекторов, кто предлагал щадящий «древнюю красоту» вариант развития, большевики отвергли, решив презираемую «купеческую Москву» превратить в «образцовую столицу социалистической Родины». По примеру революционеров Парижа, рушивших статуи королей, они снесли памятники «царям и их слугам» — Александру II и Александру III, генералу Скобелеву. Подобно якобинцам, переименовали московские улицы в честь своих революционных праздников и «вождей крестьянства и пролетариата», ограбили все без исключения церкви и половину храмов, невзирая на красоту и древность, стерли с лица земли.
Когда же начали претворять в жизнь Генеральный план реконструкции города Москвы 1935 года, задумали, как Наполеон III и префект Осман, перепланировать древний город, «снести все промежуточные здания между Моховой и Манежной улицами, а также между Волхонкой и Б.Каменным мостом». Та же участь предназначалась всем другим историческим улицам, чему нашлись воспеватели вандализма:
И лысого купола желтое пламя,
И мертвенный зов сорока сороков
Ломаются, падая в прахе и хламе,
И окна просветов глядят широко.
Никто из составителей утопического «сталинского Генплана» 1935 года не поминал Париж, но, обещая «сбросить обличие отсталости и азиатчины», хотели пробить проспекты, прямые и протяженные, как стрела Елисейских Полей. Так, согласно задуманному, «улица Коминтерна (Воздвиженка. — «МК») от библиотеки Ленина превращается в магистраль шириной 40 метров вместо теперешних 24 м и застраивается зданиями общественного назначения». Это значит, все по сторонам рушится.
Но таких средств, как у племянника Бонапарта Наполеона III, у Сталина не нашлось, да и война всему помешала. Единственную Тверскую, переименовав в улицу Горького, застроили шестиэтажными домами, высотой, цветом, фактурой стен и декоративными балкончиками похожую на сотни парижских улиц. Разрушить удалось несравненно больше, чем создать. Снесли Сухареву башню, Красные ворота и Триумфальные ворота. Порушили абсолютно все храмы на самых престижных улицах центра: Моховой, Знаменке, Воздвиженке, Арбате, Остоженке, Пречистенке, Петровке, Большой Дмитровке, Мясницкой, Солянке. По подсчетам составителя мартиролога «Сорок сороков» Петра Паламарчука, в пределах Камер–Коллежского вала, границы 1917 года, насчитывалось 848 храмов, не считая часовен. Из них разрушили 433, более половины. (Когда Ельцин возглавлял недолго город, ему дали справку, что разрушено 2200 памятников истории и культуры.)
Взорвали храм Христа Спасителя. Исчезли Златоустовский, Варсонофьевский, Никитский, Страстной монастыри. Рухнули стометровая колокольня Симонова монастыря, колокольня Андроникова монастыря высотой чуть меньше Ивана Великого.
Разобрали стены Китай-города XVI века. Спилили вековые деревья бульваров Садового кольца. Все это случилось при Сталине всего за десять лет. После войны, при Хрущеве, не стало на Преображенской площади церкви Преображенского полка. Последними пали в годы Брежнева церковь Иоакима и Анны и Казанский собор на Большой Якиманке.
Вот почему Москва не признана ЮНЕСКО городом-памятником всемирного наследия — в отличие от Парижа. Давайте посмотрим, что произошло для возвышения и украшения Парижа и Москвы во второй половине ХХ века. Президент де Голль основал Дефанс, где в 4 километрах от Триумфальной арки в небоскребах заняты 150 тысяч чиновников и предпринимателей. При нем принят закон, запрещающий снос старинных зданий, и придан статус памятника Парижу. В то же время в СССР Хрущев сносит здания в Кремле ради Дворца съездов и, сметая переулки Арбата, пробивает проспект Калинина, ныне Новый Арбат. Отменяет Хрущев Московскую всемирную выставку 1967 года в Теплом Стане. Тем самым лишает город выставочных дворцов и павильонов, которые могли бы после нее, как дворец Шайо Парижской всемирной выставки 1937 года, стать национальными музеями. Хрущев задумал аналог американского Диснейленда. Где он? Во многих странах, но не в Москве.
Президент Помпиду основал по авангардному проекту Музей современного искусства. Центр его имени посещают миллионы туристов. Сменивший его президент Миттеран за четырнадцать лет правления построил «Гранд-Арку» Дефанса, оперу «Бастилия», Национальную библиотеку, хрустальные пирамиды во дворе Наполеона. В бывшем вокзале устроил музей искусства XIX века. Вывел министерство финансов из Лувра и превратил дворец в крупнейший музей мира. Длина стен — 700 метров.
Правивший страной около 20 лет Брежнев ничем подобным не увлекался. Этих лет ему не хватило, чтобы на месте закладного камня создать памятник Победе и Музей Великой Отечественной войны на Поклонной горе. В центре провозглашенного им «образцового коммунистического города» появились новые здания КГБ на Лубянке, Министерства обороны на Арбате и ЦК партии в Китай-городе.
Президенты Горбачев и Ельцин за 15 лет правления ничего в столице не построили. Они разрушили Советский Союз.
В новом, XXI веке президент Франции Ширак открыл на набережной Бранли грандиозный Музей туземного искусства стран Африки, Азии, Америки, Океании, всегда заполненный взрослыми и детьми. Ничего подобного по размаху у нас нет. Музей Востока теснится в особняке Луниных на Никитском бульваре.
Президент России Путин передал Оружейной палате здание Средних торговых рядов на Красной площади, где намечалась штаб-квартира Федеральной службы охраны. Спасибо ему большое. Установил памятники советским солдатам на Поклонной горе, премьеру Столыпину — у Белого дома и патриарху Гермогену — в Александровском саду.
Президент Саркози инициировал проект «Большого Парижа», открыл Центр архитектуры и культурного наследия Парижа. Я ходил по его огромным залам и вспоминал наш Музей архитектуры, ютящийся в бывшем графском особняке на Воздвиженке.
Президент России Медведев предложил по примеру Парижа разработать проект «Большой Москвы», предусмотрев за пределами МКАД мировой финансовый мировой центр и Правительственный центр, куда депутаты и сенаторы ехать категорически не желают.
А теперь скажу о том, о чем неоднократно писал в «МК». Двадцать лет «царским делом» занимался — до 28 сентября 2010 года — мэр Москвы Юрий Лужков, за что ему, «муниципалу», годами выговаривали «федералы»: мол, хозяйственнику не по чину «царское дело». Он начал его с воссоздания Казанского собора и Иверских ворот на Красной площади, возродил, несмотря на чудовищный дефолт, храм Христа Спасителя. По примеру генерала де Голля в четырех километрах от Кремля на месте промышленной зоны поднял небоскребы «Москва-Сити».
Взамен закладного камня на Поклонной горе воздвигнут памятник Победе высотой 141,8 метра, по одному дециметру за каждый день войны, и музей Великой Отечественной войны. Установлены памятники Петру I и Александру II, многим писателям и поэтам. Открыты Московский музей современного искусства и галерея Зураба Церетели: ее площадь — как у Манежа! Руины «Большого дворца» в Царицыне превращены в музей. Воскрешено «восьмое чудо света» — деревянный дворец Алексея Михайловича. Как видим, многое сделал мэр Москвы для возвышения и украшения столицы России, о чем она никогда не забудет.
Но многое сделать не успел.
Парадокс: чем ближе к Кремлю — тем больше порух. На Моховой с 1941 года стоит разрушенный фугасной бомбой дом. В образовавшемся разломе белеет одноэтажная хата украинского ресторана. Развалена Боровицкая площадь, вокруг нее сломаны в 1972 году строения на Манежной, Моховой и Волхонке. Заброшен огромный котлован «Царева сада» у Большого Каменного моста. И это далеко не все.
На Варварке у Администрации Президента темнеет обезображенная церковь. Зияет годами котлован у Арбатских ворот. На Тверском бульваре у Пушкинской площади — поруха, где была городская библиотека. На Триумфальной площади — забор брошенной стройки. Все это в пределах Садового кольца, давно ждущего архитекторов на разваленных Триумфальной, Серпуховской, Таганской и других площадях.
К этому уродству привыкли прохожие, его не замечают в Кремле. А без денег федерального бюджета одной Москве не справиться с бедой, не превратить столицу, как нас уверяют поэты, в «лучший город земли», «самый красивый город мира».
Такая безрадостная картина, на мой взгляд, одна из главных причин того, что так мало иностранных туристов в Москве. Их, как пишут, приезжает несколько миллионов в год, причем «половина иностранцев приходится на страны СНГ, среди которых трудовых мигрантов пока больше, чем туристов». Это строчки из официального отчета. Министр культуры России Владимир Мединский признал: «Число иностранных туристов минимально». А столицу Франции каждый год посещают 17 миллионов гостей города, как сообщил «МК» директор офиса по туризму и конгрессам Парижа.
Ответственные за туризм лица в Москве не вспоминают больше об утопическом «Золотом кольце» вокруг Кремля. Говорят о «ребрендинге», «бренде», «портале», «маркетинговых ходах» и т.п. Все это — деньги на ветер.
Стал аксиомой тезис, не требующий доказательств, что в Москве «чрезмерная плотность застройки», чуть ли не рекордная в мире, и поэтому надо законсервировать центр, объявить заповедником все, что досталось нам после 1917 года. При такой теории — ничего хорошего ждать от практики. Досталось Москве, к сожалению, очень многое, что давно пора снести. Плотность застройки в Париже гораздо выше. А музею Бранли нашлось место в самом центре. У французов под землей — площади. У нас — ни одной. Нам обещают на новых территориях: «Не пройдет и несколько лет, как мы увидим: Москва — это Париж XXI века». Не станет. Никто из интуристов туда не поедет.
Что делать?
Застроить, наконец, безобразные пустыри на улицах центра, как это произошло на Петровке и у Яузских ворот. Вернуть городу опустошенное Зарядье. Устанавливать монументы, открывать музеи, в том числе Музей портрета, предложенный Путиным. Продолжить воссоздание утраченных памятников, начатое на Красной площади, и непременно вернуть городу «древну красоту»: Сухареву башню, Красные ворота, Николу Большой Крест на Ильинке и Успение на Покровке, а также давно обещанные правительством Москвы Николу Явленного на Арбате и Флора и Лавра у Мясницких ворот… Иначе на их хронических пустырях появятся новостройки, как случилось недавно на месте древней церкви Евпла на Мясницкой.
Есть еще возможность вернуть Москве очарование, статут «огромного музея на вольном воздухе». Тогда и без «ребрендинга» все поедут на наш славный хутор.