***
— Здесь, на улице 1905 года, я играю больше пятнадцати лет. А в Москву я приехал в конце 90-х. Моя любимая жена Рая заболела раком груди, поэтому я оставил Тамбов и поехал в столицу, чтобы играть на баяне и зарабатывать деньги ей на лекарства.
С Раисой я познакомился в Тамбове, на автобусной остановке. Сначала-то я увидел ее на танцах. Помню, как она танцевала, к ней подошел подвыпивший парень, так она его прямо отшвырнула от себя. Я подумал: «Ну, крутая!» После окончания вечера вижу — стоит она на остановке. Я тогда подумал: «Некрасивая, но симпатичная, и глазки так блестят». Я подошел и предложил ее проводить. Она согласилась.
А до этого я пережил тяжелый опыт — потерял первую любовь. С той девушкой, Светланой, мы вместе учились, и я никак не мог решиться на объяснение. Но однажды все-таки признался ей в чувствах с помощью азбуки Морзе. Она поняла меня. Но поступила так, что я долго после этого не мог опомниться. Она очень красиво пела и на другой день после моего признания перед всем классом спела частушку: «Гармонист наш изменился, ходит гордо, грудь вперед, он на днях в меня влюбился, сам себя не узнает!» Как я покраснел! Чуть сквозь землю не провалился. Больше я к ней не подошел. Но когда был прощальный школьный бал, она почти весь вечер со мной танцевала. Я понимал, что она, наверное, меня жалела, и загорелся надеждой. Мы с ней даже обменивались письмами. Потом я в армию ушел, она уехала куда-то учиться. И у нас прервалась связь. Я писал в Министерство просвещения с просьбой дать ее адрес. Они мне ответили, что передали мой адрес и что если она сочтет нужным, то напишет сама. Она так и не написала. А когда я вернулся из армии, то узнал, что она уже вышла замуж. После этого я ни с кем не мог встречаться на протяжении многих лет. Думал, что больше в жизни счастья мне не будет.
Но тут появилась Рая. Мы договорились о свидании. Сидим с ней в кинотеатре, кино смотрим. Вижу: настроение у нее кислое. Она сказала, что голова болит. Я предложил ей таблетки от головной боли (были с собой) — она еще мрачнее стала. У меня принцип: когда я знакомился с девушками, никогда не рассказывал, что я играю и пою. Мне хотелось, чтобы меня полюбили как человека, а не как музыканта. С этим ведь как: полюбит она меня, а потом встретит музыканта, который еще лучше поет, и уйдет к нему. После кино я Раю спрашиваю: когда в следующий раз встретимся? Она: «А я больше не приду». Я все-таки проводил ее до дома. Она ворчала, я не обращал внимания.
Через некоторое время я снова ее встретил, случайно, на остановке у рынка. Стоит, улыбается. Я подошел, спросил, какие у нее планы. Она честно призналась, что ждала парня, чтобы сходить с ним в кино. А он не пришел. Мне понравилась ее откровенность, что в ней не было хитрости. Тогда я предложил сходить со мной, и она вдруг согласилась.
У меня тогда друг был, Олег. Я с ним делился сокровенным и как-то предположил, что мне кажется, будто Рая меня не любит. У нас с ней тогда еще ничего не было. А Олег сказал: «Так это хорошо! Значит, она может полюбить. Вот если любила, а потом разочаровалась и разлюбила, то это все».
Так и случилось. К этому моменту я ведь уже успел разочароваться в женщинах. Все они были какие-то вертлявые. Соглашались на свидания, а сами не приходили. Я и не приглашал их больше. А Рая оказалась не такая. Прямолинейная. Если нет — то нет. Если она согласна, то так и скажет.
Она познакомила меня с мамой. Заходим мы домой, встречает нас маленькая добрая старушка со словами: «Давай, сынок, выпьем по граммулечке!» Ну выпили. Она спрашивает: «Сколько тебе лет-то?» Отвечаю: «Тридцать уже есть». Рая как вспыхнет: ведь я был старше ее на 11 лет, ей тогда было всего 20. Выручила мама: «Не смотри, что он старше. Мой Андрей был моложе меня, но он уже в могиле, а я живу». Она как предрекла. Моя Рая тоже умерла раньше меня...
Поженились мы очень быстро. Родились два сына. У нас была очень счастливая семейная жизнь, нам все завидовали. Я ведь еще и непьющий всегда был. До сих пор больше 100 граммов вина не выпиваю. Как говорится, нужно выпить коньячок, чтобы сердцу дать толчок.
В юности я не зарабатывал музыкой, это позже случилось, после женитьбы. Я работал на заводе «Тамбовполимермаш». Сначала технологом, потом по специальности, экономистом. Потом стал работать в Доме пионеров, бывал тамадой на свадьбах, причем меня нередко заказывали за месяц. Слава была огромная!
А в конце 90-х Рая тяжело заболела — нужны были лекарства. В Тамбове я бы на них в жизни не заработал. И я подался в столицу. У меня даже не было сомнений, что мне надо именно в Москву. Я всегда любил этот город, даже когда ни разу здесь не был.
***
— Мое первое рабочее место в Москве — Черемушкинский рынок. Там я не торговал, а играл на баяне и пел песни. Все, что знал, то и играл. Первый раз, когда пошел туда с баяном, надел черные очки. Мне было ужасно стыдно, психологический удар страшный! Потом пою и вижу, что люди реагируют, нравится им. Снял очки. Но никаких коробок я рядом с собой не ставил категорически. Я ходил по многим рынкам, играл на баяне и пел, принимал заказы, словно в ресторане. Но деньги мне, конечно, все равно давали. В карманы засовывали.
Но однажды у метро «Академическая» я познакомился с музыкантом, он был в костюме индейца. Он сказал: «А чего ты коробку не поставишь? Не видишь разве — люди теряются, не знают, куда тебе деньги положить». Тогда я все-таки решился. С тех пор я изменил своему принципу.
В начале моей жизни в Москве мне пришлось постранствовать. Жил я на вокзале, ночевал в военном зале. Но в 5 утра нас всех оттуда выпроваживали. Тогда я шел в сквер под кусточек. Потом я уже стал снимать комнату.
Как я попал на улицу 1905 года? Я играл на Тимирязевском рынке, и вдруг ко мне подошел мужчина, который представился Юрием Александровичем Корочкиным. Он оказался директором центра досуга на Пресне (речь о центре досуга «Дружба». — Авт.) и взял меня с собой, чтобы я работал в этой школе. Помог мне с жильем. Он же меня познакомил с сотрудниками управы, и я стал играть на районных праздниках: и Масленицу проводил, и для пенсионеров играл.
Все, что зарабатывал, тратил на лекарства для моей Раисы. В Тамбове за ней ухаживала сестра. Продлил я ей жизнь на 4 года — она умерла от рака в 2001 году...
Когда Раи не стало, я не смог остаться в Тамбове. Я же здесь, в Москве, нужен. Как я народ оставлю? Я разделил дом между сыновьями и уехал. У меня там ничего моего нету, только прописка осталась.
Это место в подземном переходе я выбрал не случайно — здесь меня не прогоняли. К тому же люди каждый день идут с работы, уставшие, мне хотелось поднять им настроение. Репертуар я не продумывал заранее. Я прихожу и смотрю на людей, которые идут мимо меня. А потом как будто Господь мне подсказывает, какую песню надо играть. Сейчас, правда, заранее обдумываю. Если праздник, то играю что-то тематическое.
Город — это мое место, я люблю шум. Москвичей я полюбил сразу. Мне они не кажутся злыми. Мне вообще всю жизнь везло на хороших людей. Я очень люблю людей. Я много читал Библию. А из одной книги запомнил такую фразу: «Грешнее всех тот человек, который видит в другом человеке зло». Я верю, что в каждом человеке есть хорошее, а плохое надо воспитывать. Но я, конечно, стараюсь держаться подальше от недобрых людей.
У меня не бывает плохого настроения. Потому что моя работа — самая любимая. Я не имею права сидеть с унылым видом. Моя главная задача — создавать людям хорошее настроение, как бы я ни чувствовал себя. Я надеюсь, что у меня получается. Ко мне нередко подходят, много добрых слов слышу. Как-то раз услышал: «Без тебя этот переход не переход», кто-то передал мне бумажку: «Ты для нас как хлеб для души»... Завидующих людей тоже хватает. На первых порах мне кричали: «Кому ты здесь нужен!», «Ты всем надоел!» «А ты налоги платишь?» А ведь еще до Москвы я зарегистрировал ИП. Какой-то парень однажды швырнул мелочью: «Вот, даю тебе, только не пой». А я не обращал и не обращаю внимания. Как Пушкин писал: «Веленью божию, о муза, будь послушна, обиды не страшась, не требуя венца; хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца». Я и не оспариваю.
В самом начале были люди, которые пытались мне помешать. Побирушки, которые внизу перехода стояли, даже грозили мне, постоянно выгоняли. Какой-то тип просто сказал: «Не уйдешь — убью». Я молчал. Думаю: «Гавкай-гавкай». Тогда охрана за меня заступалась, от меня потихоньку отстали.
***
— На работу я приезжаю обычно часам к 6 часам вечера и сижу до 9–10. Работаю каждый день, кроме субботы — в этот день остаюсь дома. Ведь по Библии, в субботу сам Господь отдыхал.
Московскую погоду я тоже люблю — у природы нет плохой погоды. Я просто не обращаю на нее внимания, она не влияет на мое настроение. (А вот люди очень беспокоятся, когда видят В.У., прячущегося от жуткой грозы под хрупким зонтиком, но не перестающего играть и петь. — Авт.) Но, конечно, когда совсем уж лютый мороз, я не приезжаю. Больше всего мне нравится, что я именно здесь играю, это самое главное.
Мой большой помощник — это моя тележка. Вот эта появилась у меня около 8 лет назад. До этого была обыкновенная, но сломалась. Сын подарил мне ноутбук, я по Интернету нашел тележку с тремя колесами — специальную, чтобы по ступенькам можно было перекатывать. Китайцы такую сделали. А она сломалась на второй день! Мой хороший друг Виктор по этой же схеме сделал новую: качественную, стальную. Поставил на нее хорошие колеса на роликах, сын Олег помог сварить детали. С тех пор эта тележка мне очень помогает, даже когда я один, мне не трудно поднять ее по ступенькам. Но, как правило, мне не дают ее тащить, как только я к лестнице подхожу, сразу кто-то помогает.
Правда, три года назад я сильно упал — забирался в магазин с тележкой, она свалилась, я за ней. Был перелом позвоночника, еле добрался домой и вызвал «скорую». Они приехали и отправили меня в Тамбов. Лежал там в больнице месяца два. Было так больно, что даже по Москве не скучал. Но как выздоровел — сразу вернулся.
А баян я привез с собой из Тамбова. Там у меня всегда было 3–4 инструмента. У меня же сын тоже играет, он окончил музыкальное училище, не то что я. Музыку я полюбил сразу, как родился, это потомственное у нас. Мама напевала песни, я подбирал их по слуху, сначала на гармошке, затем на баяне. Самый первый баян нам с братьями тоже купила мама. У нас была корова, однажды мы поняли, что кормить ее больше нечем. Тогда мать эту корову продала и купила нам баян. Кажется, я был тогда в 6-м классе. До сих пор помню, как мать сказала: «Может быть, на старости лет это будет для тебя куском хлеба». Как в воду глядела. Теперь у меня не только хлеб есть, но и два кусочка колбаски на нем могу себе позволить.
Ем я обыкновенную здоровую пищу. Грубую, можно сказать. Картошку, овощи. Белый хлеб и булочки стараюсь не есть — все это в сосудах накапливается. Готовлю сам, но иногда моя хорошая знакомая балует меня щами.
С собой я все время вожу термос. В нем обычная горячая вода, даже не сладкая. Когда Рая заболела, я много читал. И вычитал, что полезнее всего пить только воду. Вот и пью.
Спать я ложусь обычно поздно, редко когда засыпаю раньше 3–4 утра. Играю до позднего вечера, потом домой еду. Пока доедешь, пока мелочь посчитаешь, еду приготовишь. Время быстро пролетит.
Иногда мне заказывают песни, и по ночам я ищу их в Интернете, чтобы потом спеть (на 70-летие сын Виталий подарил мне ноутбук). Недавно ко мне подошел мужчина, говорит: «Спой мне такую песню — «К единственному, нежному бегу по полю снежному...». А я не знал ее. Дома посмотрел и теперь с удовольствием пою, люди так хорошо реагируют. Но услышал ли ее тот мужчина, я не в курсе. Люди часто подсказывают мне репертуар. У меня много и очень старых песен, и тех, которые я на свадьбе слышал. Вот эту люблю: «Не выбирай красивую, красивых любят все. Не верь ее взбалованной, целованной красе».
У меня есть друзья в Москве. Я давно познакомился с одной женщиной-певуньей, она на 14 лет моложе. Она дала свой номер, мы с тех пор общаемся. Жениться я не хотел. Даже когда я в силе был, когда Рая умерла, и не думал об этом. Я своих сыновей не брошу никогда. Хоть они и взрослые, я им помогаю деньгами. Младший занимается продажей кваса, старший раньше работал в милиции, сейчас на пенсии и работает дворником в детском саду. На себя мне тоже хватает. Я снимаю комнату в коммуналке на Дубровке у старой знакомой.
Наверное, сейчас я знаменит. Недавно ко мне подходили журналисты из журнала о звездах. Я был в таком недоумении! Ну что во мне такого особенного? Я знаю в Тамбове музыкантов, которые играют гораздо лучше меня, даже в концертных залах выступают. Вот это да! А я-то чего? Культпросветучилище окончил, причем заочно и в зрелом возрасте.
Новый год я обычно встречаю так: всю ночь смотрю телевизор и записываю песни, которые до этого не знал. А в этот раз я включил телевизор, послушал и подумал: «Ну и туфта». Выключил сразу. «Ну-ка мечи стаканы на стол…» — что это вообще? (Вот тут за Гребенщикова стало обидно. — Авт.) Когда играю, я больше думаю о смысле песен, чем о том, что происходит вокруг. Закрываю глаза, пытаюсь передать. В Москве мне абсолютно не одиноко, со мной всегда баян и музыка. Я не могу не играть. Мне часто говорят: «Какой у вас талант!» Да какой талант? Это просто трудолюбие. И любовь. Она побеждает все.
Я очень счастлив, что кому-то нужен, что у меня что-то получается. Это придает мне силы. И я до слез волнуюсь о нашей стране, мне безумно жаль людей, своей музыкой я хочу облегчить им жизнь.
P.S. Перед публикацией Владимир Устинович попросил показать ему текст статьи. И когда мы созвонились на следующий вечер, взволнованно сказал: «А ведь мы с вами чуть не опозорились! Я решил найти в Интернете песню из новогодней ночи, про которую вам говорил, послушал ее полностью, и она мне ужасно понравилась! Я даже включил ее в свой репертуар и собираюсь сегодня играть в переходе. Борис Гребенщиков заслуживает большого уважения».