Меньше всего в московской квартире ожидаешь увидеть часовую мастерскую: станки с мудреными инструментами, резные детали и, конечно, часы. В полутемной комнате их должно быть с полсотни, но нет — парочка циферблатов разных мастей на стене, вскрытые корпуса на столах, шестеренки. А еще микроскоп, которому место в научной лаборатории, но не в часовой. Хотя здесь своего рода лаборатория часов — механизмы создаются с нуля по хитрым схемам, висящим над рабочим столом. Один из таких плодов инженерной мысли — часы с турбийоном.
Небольшая предыстория. Механизм под названием турбийон появился еще 200 лет назад и нужен был для улучшения точности часов. Дело в том, что механические наручные часы, находясь в различных положениях, могут отставать или убегать. Чтобы исправить такую ошибку, часовой мастер Авраам-Луи Бреге запатентовал сложную конструкцию — турбийон, немного компенсирующий погрешность хода. В XX веке за счет появления компьютеров производство турбийонов упростилось, а станки-автоматы смогли делать настолько точные механизмы, что надобность в турбийонах и вовсе отпала. Казалось бы, кому захочется тратить время и деньги на ненужные шестеренки? Однако именно в XXI веке часы из необходимого аксессуара стали символом статусности и состоятельности. Карманные часы с турбийоном (за счет прозрачного циферблата сплетения шестеренок выглядят завораживающе) вдруг начали расхватывать как горячие пирожки. Путин, например, не один раз был замечен с хронографом A.Lange & Sohne Tourbograph Pour le Merite, у которого есть и турбийон. А со временем с легкой руки часовой компании STT часы с турбийоном могут перестать быть символом престижа: уже сейчас их стоимость начинается от 16 тысяч евро, а похожую игрушку китайского производства на рынке продают и вовсе за тысячу американских денег.
Но есть у турбийона одна особенность, которая может значительно поднять его цену на нашем рынке: его никогда не производили в России. В Советском Союзе, несмотря на качественное и массовое производство часов, такие буржуазные излишки явно выбивались бы из общей канвы. После развала СССР часовые заводы остались в каком-то другом прошлом. «Свои» сейчас в почете разве что у коллекционеров или преданных владельцев, не расстающихся с дедовской памятью. Поэтому появиться турбийон мог разве что у частного фаната часового дела.
— Как-то мы сидели с моим клиентом, торгующим очень дорогими часами, — рассказывает часовой мастер Александр Миляев, — и он меня поддел: мол, только какой-нибудь искусный мастер в Лондоне сможет сделать сложную английскую пружинку, которая стоит в турбийоне. Может, но не будет: слишком там уж сложный расчет. Меня от этого просто перекосило, я полгода осваивал и просчитывал все, чтобы сделать такую пружинку. Когда наловчился, то мог делать вообще за два дня пружинку толщиной всего три сотых миллиметра.
Александр Евгеньевич — часовой мастер во втором поколении. С малых лет учился у отца, вернувшегося с фронта без одной руки и сумевшего сделать себе имя на часовом деле. За семьдесят лет своей жизни он и рабочим на предприятии побывал, и свою собственную часовую мастерскую открыл: с тех пор и остался в свободном плавании.
— Клиенты приносят мне разные часы. Некоторым я сразу говорю, что их механизмы дешевле выкинуть, чем починить. За что-то можно и взяться. Вот, например, с первого взгляда обычный круглый циферблат, — Александр Евгеньевич снимает со стенки небольшие часы. — А это часы с ледокола «Красин», который участвовал в спасении исследователя Арктики Умберто Нобиле. Борис, внук дипломата Красина, в честь которого и назвали ледокол, подарил мне их. Делал разные часы... И для руководства Кремля раньше бывало... Сейчас, конечно, уже нет.
И вот один из клиентов взял мастера «на слабо» — сможет ли тот сделать турбийон?
— Нельзя точно сказать, сколько я делал эти часы, — продолжает Александр Евгеньевич, показывая на сложный механизм на столе. — Может, два года, может, три. За такой работой нельзя сидеть все время — можно сойти с ума, если работать только над ним.
Турбийон, который сделал Миляев, поэтично называется летящим: он не имеет верхней перемычки, что отличает его от остальных. В нем стоит та самая пружинка, которую не делал никто уже давно. Удивительно то, что все детали часов мастер сделал сам — выточил на стоящих тут же в комнате станках.
— Некоторые готовые колеса не подходили мне по количеству зубьев, — рассказывает Александр Евгеньевич, показывая мне крохотное зубчатое колесо размером с ноготь. — Например, мне нужно 90 зубьев, поэтому приходилось все делать самому. Проблема еще заключается в том, что сложно найти латунь соответствующего качества. Приходится перерабатывать какие-то другие заготовки под себя.
Но сейчас часы еще не оформлены до конца. Чтобы вещь стоила больше, Александр Евгеньевич купит к ним стеклянный колпак, в Горном институте ему сделают основание из камня. И только тогда они будут закончены.
— Что я буду делать с ними дальше?.. Продам. Чтобы создавать такие красивые вещи, изначально нужны деньги. Мне все время чего-то не хватает в мой станочный парк. Микроскоп можно будет поменять.
По словам мастера, кризис — это вовсе не помеха для ценителей дорогих часов: «Без корочки хлеба не оставался никогда». Поэтому и эти часы найдут своего хозяина. Другой вопрос, что, как говорит Миляев, не всегда цена механизма соответствует его качеству.
— Вот это швейцарские часы, — мастер показывает мне изящные настольные часы. — Заказчик купил их в свое время за сумму порядка пяти тысяч евро. Они с музыкальным устройством, каждую четверть часа играют мелодию. Но они никакие, их можно просто взять и выкинуть с балкона. При изготовлении не были соблюдены соответствующие технологии. Они красивые, и более ничего.
Бренд часов перебил их качество. При этом речь идет об иностранных производителях. В Москве дела обстоят еще хуже: нет даже мастеров, которые были бы готовы производить наши, российские часы.
— Настоящей мастерской сейчас в Москве не найдешь, — грустно рассказывает Александр Евгеньевич. — Если в 60-е годы можно было у кого-нибудь поучиться, то сейчас... Иногда я слышу, что на каких-то курсах можно подготовить часового мастера за шесть месяцев... Кого можно подготовить за шесть месяцев?
Сам Миляев учить никого не хочет. Говорит, что пытался, но первый вопрос его учеников был один: как продать подороже? Руководствуясь такой логикой, сделать сложные часы нельзя.
— Я слежу за тем, какие производят часы, — мастер показывает мне тугую пачку фотографий всевозможных механизмов. — Знаю, что в Европе всего несколько штук часов с летящим турбийоном и хронометровым английским спуском.
После продажи первых часов Миляев думает заняться вторыми — может, еще сложнее. Хотя, как он говорит, технологически в плане сложности выше турбийона прыгнуть некуда.
— Придумать что-то новое самому очень сложно... В Швейцарии ничего нового же пока никто не придумал. Могу продолжить с турбийонами. Зачем?.. Турбийон — это в первую очередь статус владельца и статус мастера. Это искусство ради искусства. Можно сделать обычные часы, чтобы ходили и тикали. Можно вообще смотреть время на телефоне. Но ведь кто-то покупает дорогие часы за миллионы?