Среди купцов оказались три потомственных дворянина, Вонсяцкие: Дмитрий Николаевич, Феофилакт Николаевич и его сын Владимир, член Московской судебной палаты, действительный статский советник. Им принадлежал дом 25.
Самый высокий дом, 17, акционерного общества К.Ф.Депре, надстроен над фигурным карнизом двумя простецкими этажами в 1930-е годы, он на углу с Третьим Колобовским переулком. Название ему дано в память о бывшей здесь перед крепостной стеной Белого города стрелецкой слободе полковника Никифора Колобова. О нем вдруг вспомнили в 1922 году, когда искореняли из топонимии память обо всем, связанном с религией. Прежде это был 3-й Знаменский переулок в честь церкви Знамения за Петровскими воротами, которую спасла от разрушения необыкновенная красота ее шатровой колокольни и тянущихся к небу куполов.
Возвел для акционерного общества доходный дом с магазином вин архитектор Роман Клейн в 1898 году, в стиле чтимой им эклектики. В том же году на Петровке, 8, сняли леса с другого построенного им престижного дома фирмы, где процветал «Магазин иностранных вин и гаванских сигар поставщика высочайшего двора К.Ф.Депре».
История его началась после Бородинской битвы. Раненого офицера армии Наполеона Камилла Филиппа Депре выходила московская француженка Анна Рисс. Офицер влюбился в девушку, остался жить в Москве и женился на Анне. Ее купеческая семья владела домом на Петровке, где зять купца открыл магазин, завоевавший признание гурманов, знавших толк во французских винах. У Герцена в «Былом и думах» есть фраза: «Вино, разумеется, берется на Петровке, у Депре». У Чехова в «Драме на охоте» поминается ликер «Бенедиктин» отсюда.
По проезду бульвара с нечетными номерами насчитывается шестнадцать владений, с 1-го по 31-е. А на четной стороне их в два раза меньше. Крайнее владение у Трубной площади получило у полиции номер 14, всем в Москве оно было известно как роскошный ресторан «Эрмитаж». К этой достопримечательности мы вскоре подойдем.
Объясняется парадокс с номерами владений тем, о чем я писал в предыдущем «хождении»: выгоревшая сторона осваивалась не самыми богатыми купцами после 1812 года и позднее в течение XIX века. Огонь не так сильно погулял на внутреннем проезде, и самая лучшая усадьба уцелела. Кто ее построил в 1786 году — неизвестно. Под номером 8 сохранился особняк с флигелями, единственный на Петровском бульваре попавший в «Памятники архитектуры Москвы. Белый город» и во все архитектурные путеводители, где детально описывается его фасад: «Нижний рустованный этаж центрального корпуса служит как бы постаментом для бельэтажа с антресолями. Главная ось первоначально выделялась парадным подъездом, но ведущую роль в композиции фасада играли выступающие боковые ризалиты, завершенные треугольными фронтонами…»
В доме поселился внук «птенца гнезда Петрова» Василия Никитича Татищева, генерал-поручика, тайного советника, основателя заводов, городов и ученого, сравнимого с Ломоносовым. Поразительно, как много успел сделать этот неутомимый человек за 64 года жизни, не устланной розами.
Он родился в 1686 году, когда после подавленного стрелецкого бунта и низложения царевны Софьи царствовали в Кремле два сводных брата: Иван, «первый царь», отличавшийся слабым здоровьем, и Петр, «второй царь». Дальняя родственница Василия была матерью жены «первого царя». В силу этого Василия пожаловали стольником царицы, родившей Ивана. Но душой он тяготел ко «второму царю», Петру. В восемнадцать лет при возмужавшем Петре началась военная служба Василия, озаренная взятием Нарвы и Полтавской битвой… Петр отправил его учиться математике, артиллерийским наукам в Германию. Капитаном артиллерии послал на Урал строить заводы и добывать руду, в чем он преуспел, основав Екатеринбург, ставший столицей края. Второй раз Петр командировал его на полтора года в Швецию — изучать экономику и финансы.
Татищев сыграл историческую роль в России, когда на трон взошла его дальняя родственница Анна Иоанновна. Он, живший при двух равноправных царях, зная о бунтах и Смутном времени, составил записку, поддержанную 300 дворянами, против попыток Верховного тайного совета ограничить самодержавие и власть царицы. Хотя Татищев выступал обер-церемониймейстером на коронации Анны Иоанновны в Успенском соборе Кремля, отношения с ее фаворитом Бироном не сложились. И его, главу Московского монетного двора, отдали под суд, обвинив во взяточничестве. Дело закончилось благополучно: он отправился в Сибирскую губернию заниматься рудниками и заводами.
Татищев перенес новый город Оренбург на другое, более благоприятное место, где он по сей день стоит, выступал главным командиром Оренбургской комиссии, управлявшей неспокойным краем, строил крепости. При всем при том его второй раз обвинили в «нападках и взятках». Генерал-поручика, тайного советника арестовали и заключили в Петропавловскую крепость, лишив всех чинов. На свободу он вышел после смерти Анны Иоанновны и свержения ее фаворита Бирона.
Из столицы с новым назначением отправился генерал-поручик начальником Калмыцкой комиссии в степи, к Каспийскому морю. Татищев успокоил бунтовавший народ, провел успешные переговоры с калмыцкими ханами, присягнувшими на верность России. Все это позволило Пушкину выразить уверенность:
Слух обо мне
пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян,
и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык…
Татищев стал губернатором Астрахани, где правил до третьей опалы летом 1745 года. Видевший его в том году один из современников написал о нем: Татищев «говорил по-немецки, имел большую библиотеку лучших книг и был сведущ в философии, математике и в особенности в истории… Татищев жил совсем по-философски и относительно религии имел особые мнения, за что многие не считали его православным. Он был болезнен и худ; но во всех делах сведущ и решителен; умел каждому посоветовать и помочь, а в особенности купцам, которых привел в цветущее состояние. Делал он это, однако, недаром, за что подвергся ответственности…»
Академик Сигурд Шмидт характеризует Василия Никитича человеком неутомимо-деятельным и необычайно разносторонних дарований: «Математик, горный инженер, географ, экономист, лексикограф, составитель словарей и языковед, палеонтолог — автор первого в мировой литературе опыта сообщения научных сведений о мамонте, медик, философ-моралист и педагог. Ныне Татищев более всего известен как родоначальник русской исторической науки».
Это стало всем понятно спустя восемнадцать лет после его смерти, когда начал при Екатерине II выходить фундаментальный труд Татищева «История Российская с самых древнейших времен», составленная по многим историческим документам. До этого историкам не было известно ничего о «Русской правде» князя Ярослава Мудрого, «Судебнике» Ивана Грозного, «Книге большого чертежа», карте России и прилегающих к ней государств, начертанной по его воле.
Составленный Татищевым словарь «Лексикон российский исторический, географический и политический», вышедший еще позже, в 1793 году, впервые объяснял многие слова, вошедшие в русский язык. На этот словарь не раз ссылается Иван Кондратьев в «Седой старине Москвы». Так, «деньги» произошли от названия древней персидской монеты, попадавшей на Русь от болгар и татар. В «Лексиконе» объяснялось, почему местность у Москвы-реки у Крымского брода называлась Бабий Городок, поныне есть в городе два Бабьегородских переулка.
Согласно «Московской энциклопедии», часть детства провел Василий «в родительском доме в Москве на Рождественке, у Трубы». Жил в Кремле, будучи стольником. Возвращаясь из поездок за границу и разных краев России, жил в Москве — «в доме князя И.Ф.Боратынского на Ильинке, доме князя Д.М.Голицына на Сретенке, доме князя А.М.Черкасского». В энциклопедии названо восемь казенных зданий Москвы, где ему пришлось жить, когда занимался делами монетных дворов.
Последние годы Татищеву пришлось не по своей воле провести в подмосковном имении в Клинском уезде без права его покидать, под таким вот «домашним арестом». Губернатора Астрахани «из-за конфликта с наместником и поступивших жалоб» отстранили от должности. Прощения третий раз не дождался.
В семейной жизни столь деятельному человеку не повезло. Жена родила ему сына Евграфа и дочь Евпраксию, но он просил Синод развести их, ссылаясь на расточительство, прелюбодеяние и попытку его отравить. Жена на суд не явилась, и дело кончилось тем, что жили они порознь.
Действительный статский советник Евграф Васильевич Татищев, очевидно, бывал в доме своего сына на Петровском бульваре. Как пишет в книге «Из истории московских улиц» Петр Сытин, дом самого Василия Никитича, стоявший на Моховой, 3, снесли при «реконструкции» в 1930-е годы. Его внук «статский советник Р.Татищев» купил двор «морского флота капитана И.И.Грязнова» в 1770 году, и на его земле появился спустя несколько лет тот дом, что украшает Петровский бульвар, под номером 8.
Другой краевед Москвы, Юрий Федосюк, иронизировал: «Р.Е.Татищев всю жизнь кичился тем, что принимал в своем доме «самого» Павла». По-видимому, это случилось в дни коронации императора в Москве в 1797 году. Тогда Павел повелел прекратить отделку Большого дворца в Царицыне, и стены прекрасного здания начали превращаться в руины, а также запретил продолжать строительство двух других задуманных матерью подмосковных дворцов.
После Татищевых усадьбу купили в 1820 году князья Вяземские, но кто именно — не установлено. В 1850 году владение перешло к большой французской семье Катуар, успешно занимавшейся, как сейчас говорят, бизнесом. О них поныне напоминает название станции Катуар Савеловского направления железной дороги, где находилось их загородное имение. Катуары заказали реконструкцию усадьбы на бульваре известному московскому архитектору Александру Каминскому, женатому на сестре Павла и Сергея Третьяковых. Он убрал подъезд, боковые арки в духе Палладио заменил обычными, изменил декор верхнего этажа и, очевидно, интерьер главного парадного зала.
На Петровском бульваре этой усадьбой в 1917 году владели, судя по справочнику «Вся Москва», братья Георгий, Лев и Андрей Катуары, их сестры Елена, Анна, Эмилия, Мария, а также три сестры Мария, София и Елизавета, носившие фамилии мужей: Рюхардт, Ван-Сетерс и Теофель-де-Шеен.
Первым приехал и принял гражданство России в 1821 году дворянин Жан-Батист Катуар де Бионкур. В Москве стал купцом первой гильдии с русским именем Иван. Его дело продолжила вдова Анна, дочь известного московского торговца вином Егора Леве, конкурента Депре. В «Анне Карениной» Стива Облонский «к ужасу своему, увидел, что портвейн и херес взяты от Депре, а не от Леве». И распорядился «как можно скорее послать кучера к Леве». Адрес кучер знал и поехал в Столешников переулок. Здесь и при советской власти сохранялся лучший винный магазин Москвы. Его больше нет, как нет всего, что делало переулок самым многолюдным. Теперь пешеходный переулок, замощенный камнем, устроен. А прохожих — не видно.
В Москве до революции хорошо знали торговый дом «Вдова А.И.Катуар с сыновьями», торговавший винами, индиго, чаем, растительным маслом, москательными товарами и шелком. Расширяя дело, Катуары купили кирпичный завод в Верхних Котлах и поставляли кирпич на стройку Верхних торговых рядов на Красной площади, ныне ГУМа, и для Музея изящных искусств на Волхонке. Там же, в Верхних Котлах, для них архитектор Роман Клейн построил шелкокрутильную фабрику, ставшую в СССР «Красной крутильщицей», она на Нагорной улице сейчас под другим названием.
Торговым домом «Катуар» управляли, сменяя друг друга, сыновья Жан-Батиста Константин и Лев Ивановичи, потом сын Льва — Андрей. Их контора находилась там же, где они жили, на бульваре. Льва выбрали городским головой Москвы, но в этой должности его не утвердил Совет министров. Сын Андрея, Александр Катуар, унаследовал свыше миллиона рублей. После смерти отца начал было заниматься делом, но разочаровался в торговле. Восстановился в дворянстве, стал, как предки, Катуар де Бионкуром. Увлекся коллекционированием книг, гравюр, оружия и благотворительностью. Всю замечательную коллекцию, в ней насчитывалось 459 ружей, пистолетов, холодного оружия, подарил Историческому музею. Ее выставили для всеобщего обозрения в 1912 году, а спустя год Александр уехал во Францию и умер в Париже.
Георгий, начав по примеру братьев заниматься коммерцией, быстро к ней остыл и с тех пор никогда не состоял ни в каких правлениях, комитетах, советах, не выступал директором товариществ. Играть на фортепиано его научил друг Вагнера, Карл Линдворт, высшее образование получил на математическом отделении Московского университета. Учился в Германии как пианист, но в России не концертировал, сочинял музыку. Его талант первым оценил Чайковский. Музыканты исполняли его первый концерт для фортепиано с оркестром, симфонию, симфоническую поэму «Мцыри», кантату «Русалка», романсы на стихи русских поэтов.
После революции в Париж, как родные, Георгий не эмигрировал. Терять ему было нечего. В России он был профессором Московской консерватории, композитором и теоретиком. Его самый известный ученик — Дмитрий Кабалевский, увенчанный в СССР множеством высших наград. Незадолго до смерти в 1926 году вышел «Теоретический курс гармонии», спустя десять лет «Музыкальная форма» — все то, о чем Катуар говорил на занятиях студентам. О нем пишут, что жил затворником, поглощенным музыкой, на Петровском бульваре, 8.